Крещение Ашингой*

 

За окном таежной базы Елатуй, затерявшейся на просторах Забайкалья, было еще темно, и зажженная Саней керосиновая лампа осветила помещение изнутри. Он подошел к печи, начал растапливать ее, давая старт всем дневным хлопотам. Я уже проснулся, умом понимая, что отдых, увы, закончен. Но, повинуясь желанию души, просто лежал с открытыми глазами, стремясь насладиться приятной истомой хотя бы еще несколько минут.

– Как спалось, Серега? – приветливо спросил меня Саня. – Давай, вставай помаленьку. День, однако, у тебя сегодня вряд ли будет легким.

С улицы вошел Михаил, хозяин охотничьей базы.

– Ну что? Раз проснулись, будем завтракать, да собираться по делам, – с доброй открытой улыбкой поприветствовал он нас.

Душа отказывалась просыпаться так рано. После таежной баньки с березовым веничком подобно змее меняешь старую кожу. С горько-соленым потом тебя покидает усталость, накопившаяся за долгие дни нелегкой таежной работы. Баня в лесу имеет особую ценность и прелесть. Познать это в полной мере, дано людям, отшагавшим ногами не одну сотню километров по забайкальской тайге. После стопочки водки под тушеную изюбрятину в компании очень интересных людей душе хотелось одного – еще немного полежать на панцирной кровати с толстым матрасом, оттягивая момент выхода на совсем непростой маршрут, запланированный с вечера.

 

Волею судьбы, преддипломную практику охотоведа мне довелось проходить в Забайкалье – на юге Читинской области в Госпромхозе* “Кыринский”. Он существует и сейчас и продолжает вести работу по добыче даров забайкальской тайги. После удачной работы на заготовке кедрового ореха необходимо было решить, кто из штатных охотников сможет взять на практику студента.

– Послушай, хочешь, я поговорю с Болдыревым Александром Алексеевичем, нашим лучшим охотником по пушнине? Мужик он крутой, проводил охотустройство* нашего хозяйства. Но если споетесь, лучшей практики тебе и желать не надо. Правда участок у него самый дальний и сложный в освоении, пота прольешь много, но если выдержишь, тебе уже многое будет по плечу, – предложил мне главный охотовед Арефьев Михаил.

Я не стал, противиться, и уже к вечеру в кабинет, где я занимался сбором материалов для диплома вошел невысокий, немного сухощавый мужик, с рыжеватой бородкой. С ней он напоминал боцмана с пиратского брига. От него исходила энергия спокойного, много повидавшего и уверенного в своих силах таежника. Глянул на меня оценивающе и спросил:

– Ты что ли студент – практикант?

Я поднял голову, бросил взгляд на вошедшего. В его глазах застыла добрая хитринка, ему было интересно, как поведет себя зеленый студент практикант при встрече с местной охотничьей легендой.

– Ну, я, – коротко ответил я, выдержав его взгляд. – Зовут Сергей. Вам, наверное, все обо мне рассказал Михаил. Ну, а Вы – Болдырев Александр Алексеевич?

 

– Тогда зови меня просто Саня. Мы ведь с тобой одной крови – оба охотоведы. Если готов ехать ко мне на Ашингу – говори сейчас. Предупреждаю сразу же – у меня выдержали только два практиканта. Научу многому, покажу многое, заработаешь хорошо – но тяжеловато у меня. Если не боишься трудностей – едем. Не выдержишь – не обижусь, – без предисловий и максимально информативно высказался вошедший.

– Когда выезд? – коротко ответил я.

– Хм, неплохо, – довольно ухмыльнулся Саня. У тебя есть дня три на сборы. Готовься.

 

Вот так состоялось наше знакомство. Через несколько дней мы уже оказались в 250 километрах от села Кыра на старой базе геологов Шинья.

Чаевничая вечером при свете керосиновой лампы, Саня мне рассказал, что нам сейчас предстоит. Впереди маячила длительная работа вьючных животных – нам надо на плечах в понягах* занести очень многое для жизни в лесу в течение двух месяцев. От Шиньи до базового Саниного зимовья, если не изменяет память около двадцати пяти километров. Продукты, капканы, боеприпасы, одежда – все это придется заносить мне.

Как потом оказалось, таких ходок мне пришлось сделать четыре.

Первая ходка оказалась самой трудной. Перед выходом Саня приподнял мой рюкзак, раскрыл и убрал с десяток капканов и еще кое-что из мелочи.

– Не рви себя в первый переход, привыкай к нагрузкам постепенно. И запомни – обязательно через пятьдесят минут хода – десять перекура. Это золотое правило в тайге, когда идешь с большим грузом.

Тропа проходила по левому берегу реки Малая Ашинга, почти везде рядом с ней росли кустики карликовой березки высотой повыше колена. Тропинка была узкой, и кусты безжалостно скользили по плотной ткани брюк. Радовало то, что тропа на всем протяжении была сухой.

После первых километров понял, что не будь месячной тренировки по переноске тяжестей на заготовке орехов, где мешки с шишками приходилось таскать на плечах, тяжеловато бы мне пришлось сейчас. Вдоль тропы открывались величественные увалы*, покрытые различными видами кормовых растений, служащих пищей для красавцев изюбрей. Местами увалы венчались отстоями – так называются скальные обнажения на вершинах увалов, где загнанный злыми лайками изюбрь пытался укрыться от них. Новые красоты радовали, но рюкзак, становящийся все тяжелее, не давал, насладится ими во всей полноте.

 

– Ну как, студент, держишься? – с доброй улыбкой спросил Саня, когда мы с ним чаевничали в зимовье, стоящем на половинке нашего пути. – Знаю, что рюкзак и малокалиберка уже стали тяжелее на треть. Готовься, к концу пути потяжелеют наполовину. Но уже половинку пути осилили, сейчас пройдем по бугру маленько, дальше будет развилка на Голубино. А там мы почти дома, еще километров восемь и будет финиш. Здорово, что не отстаешь и не жалуешься, что тяжеловато.

– Да ладно Саня, все в порядке, – ответил я, прихлебывая чаек.

Еще немного – и в дорогу. Спустились в пойму, прошли рядом с неизвестно зачем стоящим срубом из двух венцов и стали выходить на тропу, ведущую нас к базовому Саниному зимовью. На собственном упорстве я одолел этот переход. Вечером, за ужином по-доброму улыбаясь, Саня сказал:

– Ну, с прибытием тебя на Ашингу. Первый экзамен ты выдержал, так держать.

Саня вообще по натуре человек не многословный и скуп на похвалу, так что это дорогого стоило.

На следующее утро мы разошлись – я возвращался на Шинью за очередной партией груза, Саня ушел в верховья Ашинги поднимать путики. Незаметно пройдя пару километров, поймал себя на мысли – как здорово идти с пустой понягой. А ведь на следующий день придется опять возвращаться с полной. Таежная работа втянула – перенос грузов, дополнительная заготовка дров на базе, расстановка капканов на соболей в прирусловых распадках, постановка заячьих петель еще по чернотропу*, добыча приманки, приготовление пищи и многое другое приходится делать в лесу. Ведь за тебя никто этого не сделает. Так, незаметно, пролетело около месяца. В складе уже висели первые добытые шкурки соболей и белок, колонков и зайцев. В ящиках лежали замороженные заячьи тушки, рябчики. Вот только мясо добыть, пока не удавалось. Приходилось довольствоваться зайцами. Саня показал массу таежных тонкостей, которые помогали мне в постижении непростой таежной науки. В один из вечеров он сказал:

– Мне нужно выйти в Елатуй на радиосвязь с госпромхозом. Давай на пару сходим. Заодно в баньке попаримся. Путики подняли, – пусть они теперь без нас поработают. Соболек есть, начинает реагировать на приманку и идти в капканы.

Саня как всегда был немногословен.

 

Я не стал отказываться и ранним утром следующего дня мы с напарником покинули наше гостеприимное зимовье, предварительно вылив всю воду из ведер и чайников, закрыв все ящики с продуктами и подперев дверь на толстую палку. В те годы в таежных зимовьях замков не было. Решили добираться до базы Елатуй с ночевкой в Голубино, так называлась падь с одноименной речкой, в устье которой стояло зимовье одного из охотников. Без приключений добрались до зимовья, неудачно порыбачили на реке. Ночевка в зимовье запомнилась странным ощущением на утро – совершенно без причины болели головы у обоих.

На следующее утро с удовольствием покинули зимовейку и после долгого пути, к вечеру, издалека заметили дымок от печи, топящейся на базе Елатуй – цели нашего похода. Собаки учуяли нас издалека, залаяли, и вскоре из домика появился хозяин базы – Михаил Тактоев. Невысокий, подвижный бурят, с приветливой улыбкой встретил нас. Возле ног крутились две юркие лаечки.

С Саней они поздоровались как старые друзья – двум охотоведам с огромным практическим опытом работы многое можно вспомнить во время длинных таежных вечеров. А мне, зеленому практиканту, это была великолепная школа.

– Проходите на верандочку, снимайте суконки*, проходите, сейчас буду вас чаем поить. Сегодня как раз устроил хозяйственный день, баньку топлю, изюбрятинка тает на жаркое. Взял недавно молодого бычка неподалеку. Вовремя вы пришли, – радостно сообщил он нам, когда мы вошли в просторное помещение.

– Знакомься, Миша. Этого субъекта зовут Сергей. Решил взять его к себе на выживание на Ашингу. Как не «мурыжил» – выдержал, остался, не удрал, – шутливо представил он меня Михаилу.

– Ну, раз он у тебя месяц выжил, тогда наш человек. Это мы здесь внизу на лошадях охотимся, а у тебя все ножками да горбом, – сказал Михаил, протягивая руку.

Рукопожатие небольшой ладони подарило ощущение, что она попала в тиски. Так состоялось наше знакомство. Наступил вечер, была прекрасная банька, праздник души и тела. Был королевский ужин. Но выяснилось, что по расписанию связь будет только через три дня и Сане придется оставаться ее ждать. Я же решил завтра уйти на Ашингу – уж очень хотелось на соболиные путики, проложенные по шести прирусловым распадкам.

– Ну, раз решил, в добрый путь, – коротко одобрил мои намерения Саня. – Тогда лучше тебе будет пораньше выйти, на Шинье захватить оставшиеся пятнадцать булок хлеба. Хоть у нас и мука есть на Ашинге, но хлебушек поселковый тоже не плох, если его правильно разогреть.

– Этому ты меня уже научил, – поблагодарил я своего таежного тренера.

 

Душе пришлось смириться с суровой прозой жизни. Подъем, умывание, завтрак, проверка снаряжения – одежды, обуви, ремня с ножом, мешочка с малокалиберными патронами, оружия, поняги. В дорогу взял отварного мяса, немного хлеба, разделил все это на две части, одну упаковал в полиэтиленовый пакетик и спрятал во внутренний карман куртки, другую уложил в карман моего рюкзака – поняги. Проверил наличие спичек, топорика, жестяной банки для заварки. Несколько щепоток чая и кусочков сахара лежали постоянно в другом кармане куртки в особом мешочке.

Готовый в дорогу, вошел в дом. Мужики сидели за столом, попивали чаек, наблюдая за моими сборами.

– Я уже был на улице. Ясно. Небо звездное. Неожиданностей быть у тебя в пути не должно. Смотри, будь осторожен. В случае чего знаешь – где переждать непогоду. Все домики по дороге тебе уже знакомы. Так что, давай присядем на твою дорожку, – инструктировал меня Саня перед выходом.

Присели за столом на минутку. Я встал, пожал мужикам руки.

– Легкой дороги, тебе, Сергей, – пожелал мне Михаил. – Если что, будешь выбираться в Кыру, приходи в Елатуй – ночуй, не стесняйся.

– Спасибо, Миша! До встречи на Ашинге, – обратился я к Сане и вышел на веранду.

Рюкзак за спину, мелкашку* стволом назад, под правую руку – и вот уже морозное утро встретило меня. Глянул на часы – было семь часов.

– Ну, с Богом, – пожелал я себе. И не без оснований – такой переход самостоятельно мне приходилось совершать впервые. По предварительным прикидкам мне предстояло пройти не менее сорока километров. Морозец был небольшим, было тихо, безветренно. Вслед мне недоуменно глянули Мишины лаечки.

– Куда его понесло в такую рань? – было написано на их умных мордочках.

 

Вышел на дорогу, двигаясь по которой прямо, никак не минуешь первый промежуточный финиш на моем маршруте – старую базу геологов Шинья. Под подошвами ичигов * ритмично похрустывал снежок, дорога немного подсвечивалась уходящей на дневной покой луной. Шел легко, в удовольствие. Таежная банька забрала в себя накопившуюся за месяц в организме усталость, придала новых сил и я, пользуясь этим, с предельно возможной скоростью шел вперед, осознавая, что впереди еще много тысяч шагов, до ставшей уже родной, двери домика на Ашинге. Постепенно стало светать, это добавило настроения. Совсем не забывая, что нахожусь на охоте, просматривал насколько возможно придорожные лиственницы, в надежде увидеть вышедшую на утреннюю кормежку белочку. С этим как-то не везло, но я совершенно не расстраивался по такому пустяковому поводу. Хотелось на Ашингу, к капканам, старательно расставленным по распадкам с целью перехитрить красавца-соболя. Без приключений за пять часов добрался до Шиньи. Первые двадцать пять километров пути были успешно преодолены довольно быстро и с удовольствием. Не доходя до Шиньи километров пять, почувствовал, что на улице потеплело, северную сторону небосклона начала затягивать серая хмарь.

 

– Не нравится мне эта серость. Не хватало еще пурги в дороге, – подумал мимолетом, не придавая значения этой мысли.

Базовый домик геологов встретил не совсем приветливо нетопленной печкой. Ведь в нем никто не ночевал около месяца. Решил сделать привал, вскипятить чайку, подкрепиться, уложить драгоценный хлеб в понягу и штурмовать оставшиеся километры. Пока чаевничал и собирался – поднялся слабый ветерок, потеплело сильнее и небо совсем затянуло недобрыми облаками, не предвещающими ничего хорошего. Перед тем как взгромоздить рюкзак на плечи, вышел на улицу и еще раз осмотрелся. С серо-стальных небес стали проскакивать белые мушки.

– Не лучшая погодка для такой прогулки, – подумал про себя, раздумывая как поступить дальше.

Можно отсидеться на Шинье, переждать денек, когда станет ясно, куда укажет капризный Бог погоды – на пургу или на морозец. И только тогда решать, что делать – идти к цели или пережидать пургу.

Для себя прикинул – по оставшемуся пути на приблизительно двадцати километровом участке есть два зимовья, где можно переждать пургу, если будет невозможно двигаться к любимому зимовью. Трезво оценив ситуацию и свои силы, все же решил рискнуть.

Ну, а раз решение принято – рюкзак за спину, мелкашку под руку и вперед.

Поднявшийся ветерок и не думал утихать, и радовало лишь то, что он пока не усиливался. Уже скоро ощутил, что веса в рюкзаке прибавилось достаточно, но об этом старался не думать – ведь доходил же до Ашинги и с более тяжелым рюкзаком. Это придавало уверенности в себе и сил для движения. Отошел от Шиньи километра на три - четыре, по дороге наблюдая за окрестностями. Вершины дальних сопок уже затянуло серой пеленой, ветерок становился все более резким, белые мухи стали проскакивать чаще и уже пытались жалить поросшее месячной бородой лицо.

– Ну и на кой черт вы здесь разлетались, да еще навстречу? - чертыхался я, преодолевая очередной участок высоких зарослей карликовой березки. В этом месте из них торчит только голова и, кажется, что каждая веточка стремится вырвать из моего суконного костюма свой клочок. Мысли были подчинены одной цели – только вперед с максимально возможной скоростью.

– Вот только мерзкий встречный ветер в физиономию и изменяющийся характер снежинок, которые становились все более жесткими, совсем мне нравится, – сказал себе, приближаясь к еще одному зимовью, стоящему на пути.

Устроил в нем привал, не растапливая печи. Просто посидел в домике без рюкзака, пожевал отварной изюбрятинки. Сидел минут тридцать, прислушиваясь к доносящимся с улицы звукам. На какое-то мгновение показалось, что ветерок стихает и с надеждой, что остаток пути пройдет без ветра, двинулся дальше. Все же получасовой отдых даже в холодном домике хорошо восстанавливает силы. Полностью сосредоточившись на движении, ни на что не отвлекаясь, продолжал отсчитывать нелегкие таежные метры, которые с трудом превращались в километры.

Затишье пурги было обманчивым. Вскоре вновь полетели мухи, подгоняемые неласковым ветром, норовя укусить побольнее. Пока все это было терпимо и не мешало движению, ну а легкий дискомфорт – дело житейское. В одном месте тропа проходит по высокому берегу Ашинги. Здесь он высок. Метров на двадцать матушка природа приподняла берег, украсив его на протяжении трехсот метров красивыми скальными обнажениями. С этого берега открывался вид на падь Голубино. Оставалось спуститься вниз и двигаться к развилке тропы. До нее было не более двух километров. Только сейчас ощутил нешуточную усталость от перехода. Лямки поняги стали сильнее сжимать плечи.

Появилось смутное предчувствие, что остаток дня у меня будет не самым простым.

Я оказался прав – после спуска с высокого берега в долину меня накрыл первый, как мне показалось тренировочный снежный зарядик. Ненадолго исчезли из вида все сопки, ветер сыпанул в лицо совсем не мягкого снега, но двигаться вперед можно еще уверенно, тропу было видно. Зарядик прошел минут через десять, появились ориентиры, Я упорно двигался к развилке, где опять нужно решить – или свернуть в зимовье на Голубино, переждать надвигающуюся пургу (а то, что она приближается, было уже, несомненно) или упрямо идти к цели. С такими мыслями пришел к срубу, где намеревался сделать еще один привал. Ветер вроде бы стал тише. Я снял понягу и мелкашку, которая тоже становилась все более тяжелой, сел спиной к ветру, набросил капюшон и решил посидеть минут пятнадцать, раздумывая как поступить. В обычный день от этого места до зимовья доходил часа за два-три в зависимости от загрузки и усталости. Сейчас изрядно вымотанный, с большим грузом я могу тащиться часа четыре. Вспомнив о головной боли после ночи, проведенной в Голубинском зимовье, решил вопреки всему идти к себе. О серьезности принятого решения напомнил налетевший порыв ветра. Он словно предупреждал меня, что если отважусь идти на Ашингу, то это будут не самые приятные таежные километры. Оглядев себя, я увидел, что мой суконный костюм стал уже белесым – понемногу снежная крупка цеплялась за ворсинки сукна, и только на сгибах образовались коричнево-серые полоски.

Непонятно каким чувством, почувствовал на спине чей-то взгляд. Обернувшись, метрах в пятнадцати от себя, увидел, как мне показалось, козью голову. – Да ну, не может быть. Откуда ей взяться именно сейчас? – промелькнула первая мысль.

 

Тем не менее, рука потянулась к мелкашке спокойно, без резких движений, развернулся, прицелился и выстрелил. Щелчка выстрела не услышал из-за ветра, но в кустах начал биться в агонии подстреленный мной зверь.

– Очень своевременно, – иронично подумал я, направляясь к подранку.

Как оказалось, моим трофеем стала небольшая козочка-первогодок. Произошедшее немного озадачило, но не надолго.

– Слава Богу, что это не изюбрь: разделывать его на таком ветерке со снежком удовольствие ниже среднего, – с изрядной долей уже черного юмора подумал я, разделывая добычу.

Времени это заняло около двадцати минут. В итоге возник вопрос – как умудриться в этой ситуации дотащить до зимовья неожиданно свалившийся с неба подарок охотничьей удачи, весом не менее пятнадцати килограммов. Оставлять мясо здесь совсем не хотелось. Голова, ножки и внутренности пусть остаются здесь. Часть шкуры пришлось отрезать и использовать для того, чтобы драгоценный хлеб не пропитался свежей кровью от мяса. Мне пришлось, вынув мешок с хлебом, уложить в его мясо, закрыть его шкурой, волосом наружу, и затем сверху уложить хлеб. Все влезло впритык. Я запахнул клапан на поняге, приподнял его. Результат взвешивания на руке совсем не вдохновил. Рюкзак стал тяжелее почти в два раза. От раздумий по этому поводу отвлек очередной порыв ветра со снегом.

– Ну что ж, впереди всего восемь километров до любимого зимовья. Представь себе, как вкусен будет бульон из косулятинки со свежеразогретым на пару хлебушком. Вопреки пурге – вперед!!! – подбодрил я себя сам, в очередной раз, предоставив спине плотно общаться с уже изрядно надоевшим ей и постоянно тяжелеющим рюкзаком.

К этому времени стало сереть. День начал собираться на отдых и мне очень не хотелось добивать остатки маршрута в полной темноте. При усиливающемся ветре начал думать, каким путем продолжить движение, когда через километр выйду в уже сужающуюся пойму Ашинги. Было два пути – один по тропе вдоль левого берега, другой по льду реки. В каждом из них были свои преимущества. По тропе будет меньше ветра и снега, но местами она проходит по камням, мимо завалов в сумерках и потемках я бы по ней предпочел не ходить. Опасность подвернуть ногу при таком движении гораздо больше, чем по льду. По реке – все гладко и ровно, снега на льду мало, идти легче, но оставалась опасность залезть в наледь, Общение с ней я вряд ли назвал бы приятным. Кроме этого в некоторых местах снег не прикрывает голый лед и здесь, если идти без должного навыка можно поскользнуться. Вот такая дилемма сидела в голове, осложненная грузом лямок поняги, под шум недоброго забайкальского ветерочка, осложненного недобрым снегом. Он вообще сошел с ума. К вечеру превратился в жесткую снежную крупку, все более безжалостно пытающуюся ужалить.

– Пойду я все же по льду, – решил для себя, подойдя к последней развилке.

По моим расчетам, впереди было не менее пяти километров. Ветер еще усилился. Крупка становилась еще крупнее. Бородка превратилась в ледяную броню, поэтому белые мухи могли больно ужалить там, где ее не было. Приходилось прищуриваться, как-то поворачивать голову по очереди налево или направо, чтобы не давать пурге жечь глаза. Но радовало одно – шел по твердому гладкому льду, присыпанному снегом. Ветер пока был такой силы, что я мог двигаться вперед без дополнительных усилий, преодолевая его сопротивление. Сумерки становились гуще. Обнадёживало то, что я уже хорошо знал речку и пройти стоящее на высоком берегу зимовье уже не мог. Просто отслеживал по пройденным кривунам* где я нахожусь. Под левым берегом реки было три завала, по которым можно определить оставшееся расстояние.

Наверное, мне показалось, но темнота на некоторое время замедлила свое наступление, и незаметно я подошел к дальнему из трех своих ориентиров.

– Неплохо: половина пути от развилки уже пройдена. Пока идти могу, но не буду нарушать золотое правило Сани Болдырева. Отдохну немного, – решил я, приближаясь к знакомому завалу.

С удовольствием ,сбросив опостылевшую понягу, присел на корягу, к ветру спиной. Сидеть долго не получилось, да и не нужно было. Нельзя допускать быстрого остывания, иначе пристанет витающая в снежных зарядах коварная простуда. По моим расчетам десять минут прошли, и я вновь нагрузил спину. Рюкзак становился все тяжелее, но, чем тяжелее он становился, тем сильнее мне хотелось его допереть до базы. Можно было очень сильно облегчить себе жизнь – бросить рюкзак на льду или свернуть в сторону лесной тропы, поставить его под приметным деревом. Идти к домику станет легче – но как я буду смотреть в глаза Сане, если, вдруг допустив слабость, потеряю хлеб и мясо, имеющие здесь особую ценность. Этих мыслей даже не допускал. В голове пульсировало только одно: «Вперед, на Ашингу!!!»

Пройдя метров двести, ощутил, что ветер начинает сходить с ума. Мне все труднее становилось толкать себя вперед, особенно трудно это было на участках льда без снежного покрова. Приходилось становиться боком и двигаться, переступая вперед навстречу ветру. Это замедляло движение, но оно было вперед, иначе быть не должно.

– Слава Богу, что участков голого льда очень мало, а то было бы совсем худо, – подумал я, пересекая еще один такой участок, и начав движение по снегу. Прошел метров сто. Вдруг показалось, что под ногой хлюпнула вода. Неосторожно повернулся, поскользнулся, потерял равновесие и начал падать вперед.

– Ох, сейчас и рюкзаком сверху перепадет! Нужно попытаться упасть хотя бы на бок, – успел подумать и как-то среагировать при падении.

Мне удалось грохнуться на бок. Пошевелил руками и ногами – ничего не болит – значит все в норме.

– М-м мать твою, а наледь здесь зачем?! – выругался я, ощутив воду на суконной рукавичке. – Срочно освобождаться от рюкзака, вставать, выползать на сухое и двигаться дальше,- подстегнул я себя жесткой командой.

Выполнив задуманное, перетащил рюкзак на сухой лед, осмотрелся. Черт занес в эту небольшую наледь. Основательно вымочил рукавицы, один из рукавов. Но порадовало, что в кожаные ичиги вода не успела просочиться: спасли надетые поверх суконные брюки.

– И то ладно, что ноги сухие. Это огромный плюс. Только вперед! Кто тут устал? – вновь взбодрил себя сам, взгромождая на спину становящийся чугунным рюкзак.

Усталость подкралась тихо, как рысь на мягких лапах. Все сложнее становилось толкать себя навстречу надоевшему безумному ветру, этой жалящей манной крупе, норовящей засыпать меня здесь, если не выдержу и упаду. Мыслей бросить рюкзак не возникало. Понемногу начал считать шаги – досчитывал до сотни, тихо радовался, что метров на шестьдесят приблизился к цели. Больше всего хотелось увидеть большой куст тальника, стоящий на берегу реки напротив «зимухи». От него до домика было всего метров двести. Внутри включился какой-то автопилот или открылось непонятно какое дыхание – двигался вопреки всему, не обращая внимания на ветер, снег. Третье падение в наледь уже не удивило и не испугало.

Шаг, еще шаг, еще шаг – и так до ста. Затем счет с нуля до следующей сотни и так далее. Руки в промокших рукавицах замерзли. Шевелил пальцами, пытаясь не дать им отморозиться. Запасных рукавичек нет, поэтому придется терпеть.

Подошел к еще одному промежуточному ориентиру – это здоровенный кедр, лежащий на берегу. Приплыл он вместе с корнями, которые создавали небольшое укрытие от ветра.

– Ты почти у цели, бродяга. Ведь от этого корча остается ВСЕГО около километра до домика, подбодрил себя, подходя к выворотню. И здесь мне послышался непонятно откуда взявшийся ласковый мелодичный женский голос. Он говорил мне:

– Присядь здесь – отдохни – тебе тепло – хорошо. Присядешь – будет еще лучше. Заночуешь здесь – в тепле и уюте. Послушай меня, не противься.

На мгновение в сознании возник образ шаманки, с монгольским разрезом глаз, гибкой, стройной, соблазнительной и манящей. Она была одета в национальную одежду, била в шаманский бубен.

От людей, попадавших в подобные ситуации, знал – это плохой признак. Когда тебя посещают глюки, это говорит о сильном переутомлении и здесь задача не поддаться галлюцинациям. Я просто понял, что испытывают люди, которые когда-либо замерзали. Силы еще есть и финиш уже близок. Я не стал останавливаться на отдых, собрал себя в кучку и начал отсчет очередной сотни шагов. Слава Богу, на последнем отрезке пути до домика не было наледей и прочих сюрпризов. Не могу сказать, сколько раз я считал до ста, но когда появился долгожданный ориентир поворота к домику, наверное, я был самым счастливым человеком на этом свете, несмотря на свинцовую усталость в теле. Еще рывок и я у цели. Свернув с реки на берег, наверное, поклонился безымянному кусту тальника и направился к домику, который пока еще не был виден.

На удивление точно вышел к спуску на речку. Последние усилия по выходу на высокий берег показались титаническими. Рюкзак тянул назад с почти непреодолимой силой. Но смог и это – по тропочке вышел на полянку, где должно стоять зимовье. Присмотрелся и с трудом, уставшими глазами увидел до боли желанный черный контур зимовейки. На мгновение наступил какой-то ступор – я уже видел домик, но что-то мешало сделать последние шаги к нему. То, что в нем никого не было больше недели и холодно почти как на улице – это все уже не важно. Главное дошел.

Заставил себя сделать последние шагов пятьдесят, отделяющие меня от домика.

В голове молнией пронеслась мысль: «Мама дорогая, представляю, как сейчас Саня переживает. Ведь он полностью отвечает за меня. А в такую пургу может произойти все, что угодно. Жаль, связи нет».

 

Подошел к дверям, убрал подпирающую дверь жердинку, протиснулся в темный тамбур. Отсутствие ветра в лицо немного удивило и в то же время обрадовало. Снял мелкашку, на ощупь нашел гвоздь, где она обычно висела. Сбросил ставший ненавистным рюкзак, прислонил его к стенке. Посетившее состояние можно выразить как – Победа, достигнутая дикой усталостью и упрямством. Открыл дверь и наконец-то вошел в темную, промерзшую, но такую родную зимовейку. На улице, по-прежнему, злобно завывал ветер, благо в печной трубе это у него получалось на разные голоса.

Но сейчас он был бессилен – я под защитой стен, поставленных Саниными руками.

Минут пять посидел на своих нарах, застеленных лосиной шкурой. Для полной победы над пургой нужно было до смешного мало – растопить печку. Я прекрасно ориентировался в домике на ощупь. У нас Саней было заведено железное правило – спички лежат у печки в строго определенном месте, наколотые аварийные сухие дровишки лежат отдельно от общей кучки дров, банка с аварийной соляркой тоже стоит там, где должна стоять. Но здесь возникла непредвиденная проблема – сняв рукавицы, я с некоторым удивлением обнаружил, что пальцы рук не гнутся. Их вроде бы ощущаешь, но гнуться они почему-то отказываются. Это совсем не обрадовало, но быстро придумал что делать. Подошел к печке, присел возле неё, на ощупь открыл дверцу. Все получилось и я так же на ощупь начал искать сухие дрова. Они лежали на своем месте и словно ждали такого момента, когда их смерть будет спасать чью-то жизнь. Прижимая кистями рук, лежащие тонкие полешки, я начал так же на ощупь накладывать их в печь. Уложил штук шесть или семь, сдвинул в кучку – осталось все это подпалить для полного счастья. Пурга продолжала беситься, завывая в трубе, словно безумная. Может быть, она и была такой. Тем же способом, при помощи запястий, в печь перекочевала баночка с небольшим количеством аварийной солярки. Теперь самое сложное – зажечь спичку. Негнущимися пальцами это сделать, казалось бы, невозможно. Пришлось так же наощупь найти коробок, сжать его кистями и перенести на печку. Открыть коробок ненамного, но проще – левой рукой прижимаешь к металлу печи, указательным пальцем правой открываешь. Дальше требуется полностью разъединить половинки коробки. Теперь зажать спичку между указательным и безымянным пальцем. Получилось не сразу, но я уже был опять почти у цели. Прижав часть коробка с чиркалкой левой рукой, так же на ощупь пытаюсь зажечь спичку. Ну, больно по теплу соскучился!!

Не могу сказать, через сколько попыток, но мне удалось это сделать, потому что свет спички был ярче и желаннее света Солнца. Он тускло осветил печку, открытую дверцу, куда я с надеждой переместил огонек жизни. Солярка загорелась быстро, еще более ярко осветив домик, послышался веселый треск загорающихся дровец. Я прикрыл дверцу и положил руки на печку. Почти сразу же ощутил все нарастающее покалывание в немного примороженных руках. Дрова в печи занялись споро, печка разогревалась быстро, и мне стало горячо держать на ней руки. Пальцы начали немного разгибаться, но я не рискнул пока зажигать керосиновую лампу: неуверенными движениями можно разбить стекло, что являлось большой ценностью в тайге. Просто открыл печку, подбросил немного дровец. Меня уже начала накрывать волна расслабляющего, а не мнимого тепла. Внутри будто кто-то ослабил мобилизующую пружину воли.

 

Непередаваемо ощущение, когда тебе удается избежать серьезной опасности, и ты вновь оказываешься в безопасности. Меня с непреодолимой силой потянуло прилечь. Я не смог совладать с собой, даже не снял заснеженный суконный костюм – просто отбросил лосиную шкуру с нар на соседние и завалился на голые нары. Только голова коснулась нар, я мгновенно выключился. Что это было – сон, потеря сознания, или что-то еще, я понять не могу и по сей день. Сколько я находился в таком состоянии, сказать точно не берусь. Вернулся в сознание от жары и сырости. С трудом понял, где я нахожусь, в трубе еще более дико завывала пурга. Я лежал на нарах, в зимовье было уже очень тепло, подтаявший снег на брюках и куртке давали ощущение сырости. На стенках домика весело и даже вызывающе назло дикой пурге носились огненные зайчики из печки.

Для полного счастья мне не хватало какого-либо света. Сжал пальцы, они подчинились, и рискнул зажечь керосиновые лампы. У нас их было две – обычно хватало одной, в особо торжественных случаях зажигали две. Именно сейчас я по очереди зажег их обе. Стало непривычно светло.

– Ну, вроде бы все получилось. Все донес, ничего не потерял, жив и здоров. Но на улицу еще придется выползать – ведь воды же нет ни капли. Не хотелось растапливать снег, поэтому вооружился фонариком, топором, двумя ведрами и направился на речку, где неподалеку у нас имелась закрытая прорубь.

Открыв дверь, получил в подарок порцию снега. Выйдя из домика, я понял, – все, что я называл пургой три часа назад, было ясельной забавой. Сейчас ветер был такой силы, что я с пустыми ведрами без груза с трудом передвигался по льду речки. С таким рюкзаком я бы просто не дошел. С трудом оживил прорубь, набрал воды, закрыл прорубь крышкой и, прихватив ведра и топор, насколько возможно быстро пошел к домику. Душу радовал огонек, призывно и с надеждой горевший в окошечке.

Закрыв дверцу тамбура на крючок, я отгородился от мира дикой пурги, занес ведра с водой на положенные места, поставил кипятиться чайник, затем с фонариком вернулся в тамбур, вытащил мешочек с хлебушком, достал драгоценное мясо, разложил его замерзать на полочке. Перед этим отрезав себе на ужин кусочек мякоти. Нежное мясо сибирской косули готовится недолго. Вернулся в домик и принялся с наслаждением освобождать себя от ставшего тяжеленным суконного костюма, меховой жилетки, развесил все это сушить вместе с обувью. Стало непривычно легко в свежем трико, рубашке и тапочках

Поймал себя на мысли:

– Неужели еще сутки назад мы сидели с Саней и Мишей в Елатуе после баньки за чудесным ужином?

На улице происходила репетиция Апокалипсиса. Гул пурги стал сплошным. Возможно, в этот момент был апогей снежного безумия. Но даже если это Апокалипсис, встречу я его в максимально возможном комфорте и весьма довольным сегодняшним днем. Взгляд упал на кусок мяса, призывно лежащий в тарелке. На печи начал посвистывать закипающий чайник. Встал, поставил небольшую кастрюльку с водой на печь, порезал мясо на кусочки. Решил просто сварить бульон из свеженинки, быстро, патологически вкусно и суперпитательно.

Заварил чай в заварнике, опустил мясо в закипевшую воду, посолил, бросил перцу горошком, лаврового листа, молотого черного, щепотку сухого лука, который так же держали для особых случаев. Дал повариться мясу минут двадцать, захлебываясь от ароматных запахов свежатинки. Налил бульона в кружку, парящиие куски мяса выложил на тарелочку. Какими безумно вкусными были янтарный бульон и нежнейшее мясо. Я запивал бульончиком косулятинки и радовался жизни вопреки воле пурги. Все же усталость брала свое. Сытная еда еще более расслабила. На гул пурги уже перестал обращать внимание. Погасил одну лампу – керосин требует экономии.

Прихлебывая чай с голубичным вареньем, вспоминал все передряги дня сегодняшнего. Слава Богу, что все обернулось именно так. Подбросил дров в печку, вернул на место шкуру, застелил спальный мешок, подушку под голову и постель готова. Растянулся на нарах во весь рост, притушил лампу, даже дикие вопли пурги не смогли мне помешать уснуть. Перед тем как провалиться в глубокий сон, мне опять послышался тот же женский голос, который уговаривал меня всего несколько часов назад:

– Жаль, что не остался отдохнуть, как хорошо было бы тебе со мной,

 

– Нет, милая, мне здесь еще лучше, – ответил я ей и провалился в долгожданный сон.

 

Спалось крепко и долго, и проснулся уже поутру. В домике было свежо. Подбросил дров на оставшиеся угли, дровишки обреченно затрещали в знак протеста. Налил остывшего чайку, прихлебнул, глянул в окно. Пурга почти утихла, облачность стала повыше, снежок прекратился. Прислушался к себе и понял, что требуется еще отдых. Не стал противиться, просто залег и тут же задремал до часу дня.

В этот день никуда не ходил – требовалось окончательно восстановиться после пережитого экстрима.

– Эх, жаль нет связи с Елатуем. Сообщить бы Сане, что все у меня в порядке. Он же сейчас на измене сидит, – вторично подумалось мне.

По расчетам ждать мне его нужно дня через три. На следующий день вошел в обычный ритм – проверка путиков, которая оправдала надежды на удачу, повседневные работы быстро заняли время этих дней. В расчетный день, когда должен был прийти Саня, сам вернулся пораньше с короткого путика, напек лепешек, приготовил хороший ужин. Все происходило еще по светлу. Вышел на улицу подколоть дровишек и издалека услышал хруст снега под ногами. Человек подходил к домику по береговой тропе.

Глянул туда и увидел невысокую Санину фигурку. Я махнул ему издалека, он тут же взмахнул рукой в ответ. Минут через пять он подошел к домику.

– Ну, привет, Серега! А прибавил ты нам с Тактоевым немного седых волос.

Сам понимаешь, пурга была серьезная, сам давно такой не припомню. Главное ведь ничего ее не предвещало. Налегке ты бы быстро добежал, но ведь пятнадцать булок хлеба это уже груз на таком переходе. Потому и переволновались мы с Мишаней крепенько. Выходил на связь, спросили про тебя, а мне пришлось сказать, что ты на Ашинге остался. Единственно, что мне было не понятно в твоих возможных действиях –как ты пойдешь на последнем отрезке – по речке или по тропе. Случись, что до этого момента, ты бы никуда не делся или с тропы или из известных тебе домиков. Раз тебя нигде там не нашел, значит ты по любому дошел до развилки. Я все же решил пройти тропой. И, не поверишь, с чувством большой тревоги подходил к известному тебе кривуну, откуда уже видно зимовье. Даже глаза зажмурил, когда вышел на чистину*. Открываю глаза, а дымок-то из трубы… Значит, жив, курилка!!! Даже легче идти стало к домику, – с облегчением поведал мне Саня.

Войдя в домик, Саня с удивлением спросил: «Чую мяском свежим пахнет. Откуда, рассказывай?»

– А ты проходил мимо сруба на развилке? – ответил я вопросом на вопрос.

– Нет, я не дошел до него немного и обогнул одной тропой, которую ты не знаешь, – ответил напарник, снимая потяжелевшую к концу дня одежду.

– Вот у этого срубика в пургу я и пригрел козочку, – поделился я хорошей новостью с Саней.

–Так ты и мясо, что ли, притаранил вместе с хлебом? - удивленно спросил он.

– Ну не бросать же. Ведь хлебушек с косулятинкой уж больно хороши, – шутливо возмутился я.

– Ну, раз, так, то вдвойне молодец, хлопнул он меня по плечу.

 

А чего стоило дождаться похвалы от Сани Болдырева, уже сказано.

 

– Поужинаем? С устатку, да свеженинка, сам знаешь…, – предложил я.

Возражений не последовало. Ужин удался на славу, узнал много новостей от Сани,

рассказал о своих.

– А все же ты молодец, еще раз похвалил меня Саня перед сном. После небольшой паузы добавил: «Теперь ты Ашингой крещенный». У тебя три дня назад был второй день рождения. И дай тебе Бог всего хорошего дальше.

Преддипломная практика продолжалась…..

 

01.12 .12

 

АШИНГА – река в Кыринском районе Читинской области

Поняга* – местное приспособление для переноски грузов на плечах.

Чернотроп*– период в лесу перед установкой снежного покрова.

Путики подняли *– расставили капканы по маршрутам

Суконка* – костюм из шинельного сукна.В те годы один из оптимальных видов одежды для пешей охоты.

Мелкашка *– малокалиберная винтовка

Ичиги * – охотничья кожаная обувь.

Кривун* – местное название поворота реки.

Чистина* – местное название поляны свободной от деревьев и кустарников

Госпромхоз*– государственное промысловое хозяйство.

Охотустройство*– комплекс мероприятий по определению наиболее рациональной эсплуатации охотичьих угодий, в соответствии с их продуктивностью.

Увал* - плавные , свободные от древесной и кустарниковой растительности участки возвышенностей..