Давно уже не существует колхоз имени легендарного комдива Василь Иваныча Чапаева. Да и село Чапаевка прохудилось и количеством жителей, и их благосостоянием. Только деревянная боевая тачанка – символ Гражданской войны, еще догнивает в разобранном виде возле сельской конторы на пьедестале, когда-то олицетворявшем победу над белогвардейскими шкурами.

Да еще дед Влас Маузеренко жив пока. А он-то внук толи Анки с Петькой, толи Василь Иваныча с Анкой! Точно-то уж и сам дед Влас не помнит.

Однако, присядет по-родственному дед на колесо тачанки и, если есть кому, различные небылицы о своем деде рассказывает, уверяя, что это секретные семейные тайны, а уж правдивые до тошноты! И множество таких тайн – успевай слушать.

 

ПЕРЕВЕРНУТЫЙ ЯЗЫК

 

Небывало в степи белых ночей, все больше темные, томные. Поэтому бывало Чапай рано ложился спать, чтоб коротать небелые ночи, а поднимался с постели белым утром. Ни свет, ни заря, а он уже своим проснувшимся видом дивизионных лошадей пугает - осматривает посты значит! Готовит личный состав к бою за светлое будущее.

И вот, один раз, заваливает в такую-то рань в резиденцию Петька, а Чапай преспокойно дрыхнет...

-Проснись, Василий Иваныч, худо нынче!

Чапай открыл око, глядь на Петьку, а у того глазища красные, сапоги лошадиным навозом вымазаны и руки трясутся... Так испугался Чапай, что хотел было спросонку закричать «Измена!», а еле вымолвил:

-Ты что, посты всю ночь проверял?!

-А что, сапоги грязные?!

-Да самогонкой прет и морда, как симафор - красная! Если еще раз без меня посты проверять будешь - убью! Изрублю, как интервента! Как... Как... Хр-р...

Глаза у Чапая закрылись, по телу пробежала сладкая нега, и лишь ртом он бормотал о том, как нужно изрубить Петьку за нарушение воинской дисциплины.

-Проснись, Василий Иваныч! - Петька дернул Чапая за рукав. - Это комиссар Фурманов меня самогонкой упоил! Он на тебя книгу пишет!

-Донос, что ли? - Вздрогнул Чапай и проснулся.

-Навроде того... Иду я вчерась мимо, глянул, комиссар чегой-то пишет. «Чего пишешь?» - спрашиваю. А он так с усмешкой наливает мне самогонки и говорит: «Пей Петька, да рассказывай, какой такой Чапай!»...

-Ну а ты? - Чапай сонным взглядом, с укором уставился на Петьку: будет ли он после такого верным человеком?

-А я и говорю: «После первой не рассказываю!»

Чапай усмехнулся довольный - молодец Петька, верный Чапаю человек! Где ж это видано, после второй иль третьей правду говорить, а уж после первой завсегда!

-Ну, налил он мне еще и еще, пока я перевернутый язык и ни придумал…

-У-у? – Чапай, с удивлением, глянул прямо на Петькины сапоги и представил себе язык эдак вверх сапогами...

-Как это того?

-А вот скажи, Василий Иваныч, так: «я иду спать».

-Ну-у...- Чапай опустил сонно веки, по телу побежала конница сладости и, конечно, последнее слово Василий Иванович так и не договорил: - я иду-у-у...

-А на перевернутом языке это означает: «По коням! Рысью! Шашки наголо!» - Стал шуметь Петька и Чапаю пришлось проснуться.

-Да ну! Вот бестия! И как же ты вот такое придумал?

Петька стал скромно переминаться с ноги на ногу и отвалил от сапога кусок лошадиного навозу, потом зашептал:

-А комиссар сказал так: если то, что ты говоришь верно - назову книгу Российская Защитная Акция, сокращенно «РОЗА».

-А чего это он акацию розой называет? А? - Чапай даже приподнялся с постели, так ему шибко интересно стало. - Акация-то белая! А роза-то красная! Темнит комиссар...

-То-то и я подумал - темнит! Сегодня к тебе обещался зайтить. Из тебя партрету писать. Так-ить спросит кой-чего про акцию энту, а ты перевернутого языка-то и не знаешь - несовпадения получится. Я опосля всю ночь в конюшне переживал, прикидывал - зачем эндак надо было Фурманову столько самогону на меня извести?

-Да брось переживать, Петруха! Может быть комиссар представление на Орден Красного Знамени пишет! А из чего у знамени древко, а? Из акации! - С надеждой произнес Чапай и, закрыв глаза, сладко добавил: - По коням! Шашки наголо!

-А может и донос... - Пробормотал Петька и, стукнув дверью, ушел.

И сниться Чапаю сон, как он, прославленный комдив, несется на коне, шашкой машет, а Фурманов в это время сидит под кустом и пером скрипит... «Что пишем?» - спрашивает Чапай – «Может представление на Орден?» А Фурманов и отвечает с усмешкой – «А может и донос...» Да как грюкнет кулаком по написанному, как будто дверь закрыл...

Чапай проснулся в холодном поту. Глянул - нету Петьки! Может, все это приснилось? А дрожь по спине не унимается: доносы писать еще рановато - белых еще не разбили, но ведь неспроста комиссар Петьку самогонкой поил... Если бы представление на Орден писал - от Петьки самогонку требовал бы, дескать, ставь за командира своего. А так перевернуто как-то получается.

Глянул Чапай на пол - так и ахнул! Был таки тут Петька! Не сон все это! Вон сапожищами своими наследил, боров нечищеный! Эх, заставить бы его это все выдраить... Чтоб до блеску... Чтоб до... Хр-р... По коням...

 

Дня три Фурманов к Чапаю не наведывался. Да и на кой ему портрет Чапая, ежели и так ясно какой такой Чапай. И Петька по-пьяни все по пунктам расписал: и про картошку в мундирах, и про Анку с пулеметом...

Но вот к концу третьего дня стал Фурманов замечать, что в чапаевской дивизии творится чертовщина. Анка всех посылает в баню, а бойцы берут миски и получают похлебку... Чапай кричит, чтобы арестованного палихмахера увели к Ядреной Фене, а ведут к Чапаю... Нечто Чапай - Ядреная Феня? А Петька обнаглел пуще других. Говорит: «До красной звезды мне эти наряды, я иду спать!» Спать в военное время?! С каких-то пор в дивизии такая чертовщина?! И комиссар пошел к Чапаю за разъяснениями.

-Здрастуй, Ядреная Феня. - Так полушутливо начал было комиссар, но как пригляделся к командиру, остолбенел: Чапай? Не Чапай? Усы-то его, чапаевские, а голова не его - лысая...

-Кто таков, шутник? - Строго спросил командир.

-Как же, Василий Иваныч, я комиссар твой - Фурманов!

-Маланец, что ли? Не знаю таких! Пошел вон! Убью!..

И для достоверности сказанного достает командир Маузер...

Выбежал комиссар, ноги подкашиваются, в желудке мутит, голова кругом идет. Смотрит, боец идет: Петька? Не Петька? Дай, думает, спрошу:

-Эй, боец, кто это в штабе сидит?

Боец смеется:

-Испугался буржуй! Так-ить это ж батька наш - товарищ Котовский...

-А где ж Чапай?

-Чапай три дня назад в Урале утоп. На него какая-то сука донос написала. Он запил с горя, и утоп...

-Как же так: дивизия-то чапаевская, речка вон и горы Уральские... И тут Котовский...

-Окстись, буржуй! - Смеется боец. - Ошибаешься, речка-то Днестр, а горы-то Карпаты! А ты, буржуй, мотай откудова пришел. Не то командиру скажу, он из тебя живо лапшу нарежет.

Вот и пришлось комиссару собирать свои вещички, рукописи всякие и оставить дивизию восвояси. А в Москве доложил, как полагается, чтоб не скомпрометировать свою книгу:

-Погиб Чапай смертью храбрых при переправе через Днестр...

-Через какой такой Днестр? - Спросил комиссара товарищ Дзержинский, дружелюбно.

-Через Уральский! Извиняюсь...

 

И комиссовали комиссара по всем правилам революционного времени. И стал он писателем во славу будущего Беломорканала. А книга его, правда, с измененным названием, про Чапая до сей поры остается в сердце народа. По ней фильмы делают, анекдоты рассказывают... Вот как все это было с перевернутым-то языком.

 

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗМИЙ

 

Политработа Фурманова сводилась к мероприятиям: как лучше организовать время личного состава чапаевской дивизии. Поэтому везде рдели лозунги: «Пьянству бой!», «Враг не спит!», «Дурман религии - вон из армии!».

Постоянная занятость бойцов в таких мероприятиях мешала прославленному комдиву Чапаеву выявлять белые армии. Трезвые бойцы просто не хотели замечать беляков в голой степи даже ночью, хотя религиозно верили, что белые армии не спят!

Они же, белые армии, для Чапаева слыли неким белым бельмом, сродни белых пятен, таким, что было похожее на бельмо у Петьки на глазу.

Белое бельмо, Петьке на глаз водрузила Анка, при изучении пулеметного дела. Показывая Анке деталь пулемета «прицел», Петька, как-то небрежно, напомнил о прицеливании к цел...

На этом слоге и схлопотал, как говориться, в глаз. Бельмо разрослось, и только красной повязкой можно было скрыть его на Петькином лице.

 

Чтобы избавиться от комиссара Фурманова на некоторое время, освободить бойцов для ратных дел, Чапаев созвал совет своих верных людей.

Петька, с повязкой на глазу, был похож на капитана «Летучего голландца» и все к нему прислушивались, как к лидеру, даже если бы Петька предложил бы вышить на красном знамени «Веселого Роджера»...

На совете разные были предложения: послать комиссару черную метку, пропустить его через строй с розгами. Кто-то предложил напоить комиссара самогонкой!

Большинством последнее предложение не было поддержано из экономических, моральных и политических соображений, ведь самогонка самим нужна!

Согласились на то, чтобы послать Фурманова с секретным пакетом в Китай или Индию. По крайней мере, он сможет вернуться оттуда под конец Гражданской войны...

На том и порешили.

Только адрес был немного изменен. Фурманов направлялся в Москву, лично к товарищу Владимиру Ильичу Ленину, понятное дело, с секретным пакетом.

Совет закончился под утро.

 

Сургуч для пакета содрали из старой довоенной депеши, которую, по словам Петьки, не успел сожрать деникинский шпик-почтальон.

Конверт соорудила Анка из фотокопии портрета Николая-второго в военной форме... Ибо до появления в чапаевской дивизии комиссара Фурманова все считали, что энтот портрет есть фотографической физиономией Александра Васильевича Суворова и бережно его хранили на видном месте на манер иконы.

Когда Анка придавала портрету форму конверта, в ухе Николая образовалась дыра...

-Император вшивый! - Ругался Чапаев. - Кабы не секретное письмо самому Ленину, спользовал бы тебя в уборной!

-Гнилой монарх, - подсказала Анка, - только руки измараешь, Василий Иваныч.

-Тады... Тады... - Чапаев стал было думать, чего бы он сделал «тады», да вдруг заметил, что через дырку в ухе конверта смотрит правый глаз Николая...

-Вона тады что! - Возмутился комдив. - Каков подлец! Дорогу к Ленину проглядеть вздумал!

И уж было размахнулся Василь Иванович шашкой, чтобы продырявить глаз императору, как тут Анка:

-Тихо, Василь Иваныч, комиссара разбудишь. Чичас я сама с монархом погутарю...

Она ходила с конвертом взад-вперед, чего-то шептала, плевала и, наконец, залепила дыру шкуркой от картошки, залила ее сургучом.

Текст для Владимира Ильича отыскать было трудно. Вернее, сказать вождю революции было что, а вот записать на бумагу некому. В чапаевской дивизии было только два грамотных человека: собственно сам Фурманов и убежавший из Томского цирка-шапито пудель... Пудель умел считать цифры и читать названия большевистских газет «Искра» и «Правда».

После долгих раздумий Василий Иванович решил ничего не посылать Ленину, окромя пустого, запечатанного сургучом конверта. Во-первых, потому, что конверт Анка залила сургучом и в него уже ничего вложить невозможно, а во-вторых, если Ленин есть великий человек и гений, то он и без всего писанного поймет, что хотел сказать прославленный комдив!

 

-Решил я послать тебя в Москву, - по-дружески, с красными от бессонницы глазами, предложил Чапаев комиссару ровно в семь часов, во время приема по личным вопросам.

-На ловца и зверь! – Обрадовался комиссар. – Я и сам хотел в Москву смотаться. Пришло время, комдив, всю твою дивизию на колеса ставить!

Василий Иванович не мог представить всю свою дивизию на колесах. Он мог бы представить одного бойца на колесе, но это был бы уже не боец, а какой-нибудь эквилибрист… Цирк получается, а не война!

-Ну, это ты, того, зверя в Москве нету, выбила его Красная армия, и ловить там тебе нечего! – Строго заявил Чапаев. – И не для того моя дивизия на копыта поставлена, чтобы ейную на колеса, как в цирке… Вот тебе пакет секретный, лично Владимиру Ильичу передай. Ты человек грамотный – тебе пакет и в руки!

 

Когда Фурманов отбыл из дивизии, Чапаев сонно усмехнулся: «Ловец, туды твою!.. Пока он зверя в Москве искать будет, мы тут пару белых армий наголо и порежем! Циркач… Эквилибрист…» Так и заснул комдив сверху развернутого плана боевых действий, а первый разведэскадрон уже ускакал в направлении вражеских позиций. Во главе эскадрона весело размахивал шашкой красноармеец с красной повязкой на глазу.

 

Проспал Василий Иванович часов так десяток к ряду, а когда проснулся, сразу Анку к себе приказал:

-Ты, Анюта, сны вещие разгадывать могешь?

-Чаго я только не могу! – Похвасталась Анка. – Матушка моя, перед тем как ее сожгли на костре мироеды капитала, всему меня научила: и порчу всякую на скотину навести, и мужика какого от двора отбить…

-Тады скажи мне, чего бы значило: толи скачу я, толи стою посередине степи, а надо мною яйцо, как слон, сверкает, мигает. И голос как бы небесный «Бросай Васька братоубийственную войну, не то утопим в речке, как паршивого кота»…

-Так ведь ведомо к чему это, - воскликнула Анка, - к непогоде! Снег пойдет!

-Какой снег, Анюта, лето же нынче?

-Ну, значит, известие получишь, особой важности! – Фыркнула Анка. – Вона Петька с разведки бежит.

Петька ворвался в штаб весь потрепанный, с перебитой шашкой, даже повязку красную потерял и зловеще сверкал бельмом налево и направо.

Анка от такого его вида простила все на свете и уже согласна была продолжить науку пулеметного дела… Но, подумав, удалилась, испугавшись.

-Василий Иваныч, ты змиев видал? – Ошарашено спросил Петька.

-Белые, Петька, все змии! – Ответил уверенно комдив.

-Да не, Василий Иваныч, настоящих змиев – железных!

-Железного Феликса видывал, а вот кто таков железный змий?

-Ого! – Докладывал Петька, - Это что в книжках пишут: огнем дышит, головой вертит, в землю зарывается! Об его шкуру мы все шашки поломали, а он, гадюка, из своего единственного глаза огнем стреляет. Вона мне буденовку продырявил…

Глядел Чапаев на дыру в буденовке и думал: «Видать косой, змий-то»… А вслух сказал:

-На, вот, прицепи звезду, и незаметно будет! Эдакой звездой я все дырки затыкаю. У Фурманова их навалом! А теперича веди меня, Петр, на змия того поглядеть. Не верую я в сказки – не интернационал это, чтоб в их верить! Не пристало и красноармейцам в сказки верить.

И накинул Чапаев на себя бурку, всю увешанную красными звездами.

-Моль, зараза, поточила! – Оправдался он перед Петькой.

 

Пять суток наблюдали из засады Василий Иванович и Петька за действиями змия. Но тот стоит себе посередине степи и никакой стратегии не проявляет…

Особенное внимание змию уделялось ночью. Но и тогда он, весь освещенный звездами, наводил тень на плетень своим бездействием. Петька, от скуки, грыз ногти.

-И чего он, змеюка поганый, высиживает? Умер что ли?

-Сдается мне, - сказал Чапаев, - не змий это! У змия должно быть не меньше как три башки, хвост аршин десять, и крылья птичьи…

-Ну, положим, - рассуждал Петька, - пару голов в прошлой атаке мы ему оттяпали, хвост сам отпал с испугу, как у ящерицы, а крылья… Так-ить, змий-то железный! А стало быть ненормальный…

И тут Петьку осенила догадка, что он чуть палец себе не откусил:

-Родился он таким, понимаешь?

-Не мути! – Обрубил Чапаев. – Задницей чувствую я, не змий это! Коли ты змий, то должен быть ползуч! А может ты, одноглазый, не тем глазом смотрел?

Петька от такого оборота половину ногтя забыл выплюнуть и закашлялся. А Чапаев сердито продолжил:

-Не верую я в сказки, хотя, однако, не мешало бы эту белогвардейскую нечисть прощупать сабельной атакой.

-Так щупали уже! – Обиделся Петька. – Вона все шашки пополам!

-Это ты Анку так щупать будешь, пополам! – Разозлился Чапаев. – А в тактику боя не лезь. Не твое, одноглазый дело! Чичас же снимаем пост наблюдения и поднимаем дивизию в атаку!

 

В Москве, в наркомате обороны, Фурманов подал заявку на обеспечение чапаевской дивизии броневиками и бронепоездами. Но нарком вежливо заявку отклонил, ссылаясь на то, что бронепоезда Чапаеву в Уральской степи не нужны, ему нужны бронепаромы или бронелодки, которых еще не придумали, а броневики еще не отбиты у господина Петлюры.

Но, все же, учитывая вклад чапаевской дивизии в исход Гражданской войны, нарком наградил чапаевцев автомашиной, экспроприированной у убежавшего авиаконструктора. А еще, лично от товарища Сталина, лично для Чапаева, был передан кулек апельсинов, подарок от грузинского народа.

На капоте автомобиля красной краской было начертано: «Даешь Деникина!», а ниже, золотыми: «Наше дело правое – левой!».

 

Комиссар Фурманов возвращался в дивизию на автомашине, которая блестела свежей краской и оставляла за собою клубы вонючей пыли. Комиссар думал о словах, сказанных на прощанье наркомом: «Защитить завоевание холодного Октября – это, значит, не утопнуть в теплом Июле! Не в кошки-мышки мы должны играть с беляками!»

И, вдруг, где-то в районе дислокации Чапаева, узрел комиссар в степи брошенный танк.

-Вот, удача! – Решил комиссар. – Теперь мы покажем белякам кошки-мышки! Попробуйте против танка голой шашкой! Да вот и пример – сколько вокруг танка сабельных обрубок валяется… Дурак какой-то атаковал.

Фурманов припарковал автомобиль к борту танка, а сам залез во внутрь бронированного механического зверя.

 

Дивизия Чапаева, шашки наголо, неслась по степи с сумасшедшей скоростью, заходя с двух сторон к железному змию. Неустанно строчили пулеметы максимы с тачанок, поражая цель: огромного железного змия, а рядом, маленького змееныша.

-Вона чего змеюка неделю не двигалась, - объяснялся Петька, - она дите высиживала! Сука, стало быть, змеиная!

Когда атака с двух сторон пронеслась мимо гадов ползучих и конные отряды развернулись для повторного разбега, то от подаренной наркомом автомашины осталась неопределенная груда механических частей. Танк все выдержал, бронированный, как ни как!

Фурманов, чуть было не побелел, сидя внутри танка, и, ни живой, ни мертвый, догадался выбросить вверх свое исподнее белье на манер белого флага.

-Во, как надобно! – Гордо заявил Чапаев. – От одной атаки змеюка белый флаг выкинула…

-Боится, чтобы ей яйца не подмяли. – Радовался Петька. – Плодючая, видно, зараза. Вона сколько икры оранжевой размусорила вокруг себя и дитяти…

-Возьми, Петр, пару эскадронов и конвоируй эту гадину в штаб дивизии! – Приказал Чапаев. – Тады разберемся откудова такие отродья ползают по стране Советов и сеют апельсиновую икру по степи…

 

Танк припарковали к забору штаба дивизии. Он красовался будто железный сфинкс у гробницы фараона. От автомашины остался только капот, где красными буквами «даешь…», а золотыми «…право…».

Фурманов приказал бойцам капот поровнять и дописать недостающие буквы, прикрепить капот на стену штаба, как агитацию.

Василий Иванович был в состоянии полнейшего конфуза. Он отцеплял со своей бурки красные звезды и слушал воспитательную речь комиссара:

-Учиться тебе надобно, Василий Иваныч, учиться! Бить белых в июле, это не в кошки-мышки играть в октябре…

-Это все Петька, - оправдывался Чапаев, - змий, говорит, железный, высиживает, говорит…

-Ну, с Петькой мы еще разберемся, куда его бельмо белое смотрит. Но ты-то, Чапаев, опытный полководец, награжденный самим наркомом автомобилем, а Иосифом Виссарионовичем лично апельсинами, поступаешь не по-ленински – с шашкой на танк. А ежели бы в нем сидел не я, а женщина, например, с дитем малым, что тогда? Ты и на нее всю дивизию поднял бы, шашки наголо?..

-Не-е, - запротестовал Василий Иванович, - для женщины и одного Петьки хватило бы! Да и я сам бы не прочь бабу из танку выкурить. Кабы эксперимент был бы. Я прикажу Анку в танк запереть… Вот, только, дите где взять?..

-Эх, ты, стратег! – Пожурил Чапая комиссар. – А что бы сказал бы Владимир Ильич, когда узнал бы, что прославленный комдив воюет с бабами и детьми малыми? А?

-Ну… - Еще больше сконфузился Чапаев. – Ну ты, не перегибай-то! Скажешь еще, воюет! Ты-то пакет секретный Ленину передал?

-Не пришлось, Василий Иванович, мне Ленина видеть. Архизанят он. Но пакет твой передал лучшему другу и соратнику Владимира Ильича – Иосифу Виссарионовичу Сталину. Он сказал, что обязательно твой пакет Ленину покажет в развернутом виде, чтобы он на портрет взглянул, а тебе вон апельсины прислал и просьбу частного характеру…

-Какую такую просьбу? – Пробудился от конфуза Чапаев.

-Просил он у тебя узнать, не глубока ли речка Урал? Не то в Москве жара стоит, даже искупаться негде…

-Шутник, однако, соратник… - Тихо, про себя, заметил Василий Иванович. – А все-таки врешь, не возьмешь!

 

НЕЧИЩЕНАЯ КАРТОШКА

 

В выходной от ратных подвигов день любил Чапай в шашки сыграть. Бойцы чертили на пыльной дороге шашечное поле, расставляли картошку и выбирали для Василия Иваныча соперника.

Играть с самим комдивом дело нешутейное. Поэтому никто из бойцов не осмеливался играть по собственному желанию - все переглядывались, роптали...

-Эх, была, ни была! - Вызвался Петька. - Ну-ка, Василий Иваныч, давай сбацаем!

Играть с Петькой Чапаю изрядно надоело - как ни выходной, так крутится он около культмассовых мероприятий, будто бы окромя шашек во всей дивизии работы нет.

-Петька нынче в наряде! - Приказал Чапай. - На кухне картошку чистить треба!

Конечно, без Петьки игра - не игра, но уж больно шустрит в дамки пробраться и все норовит комдива в сортир загнать! Пусть пока на кухне Анку подменит, а Анка в шашки сыграет!

-Ты бы, Василий Иванович, бойцов в шахматы играть научил. - Подсказал комиссар Фурманов.

Чапаю стало стыдно, что он, прославленный комдив, а в шахматы играть не умеет. И чуть было не покраснел перед своей красной дивизией, как тут Анка:

-По что вызывал, Василий Иваныч?

-Хочу я с тобой, Анюта, в шашки сыграть. Оно-то, конечно, можно и в шахматы сыграть, - прищурился Чапай,- но то игра как бы буржуйская: шахи, короли, королевны всякие. И маты совсем не наши, чуждые нам маты! А шашки игра пролетарская - наша, стало быть, игра! Выбирай Анюта, какими будешь играть: черными, али белыми?

 

Вся дивизия подступилась вокруг. Каждый боец знал: не любит Чапай белыми играть.

Зажал Чапай в одной руке чищеную, значит белую, картошку, а в другой нечищеную, значит черную, спрятал руки за спину...

-А Ленин тоже в шахматы любил играть. - Слукавил комиссар Фурманов. Он-то знал, как Чапай уважает Владимира Ильича.

Чапай побелел... А после, когда окончательно покраснел, ответил комиссару официально, вопросом:

-А какими шахматами Ленин любил больше играть: черными, али белыми?

И не дожидаясь ответа заключил:

-То-то же! Я тоже люблю играть черными! Анюта, говори в какой руке?!

Анка нерешительно указала на левую. И, глядя на Василия Ивановича, упала на колени. Откуда ей, рядовому красноармейцу, лучшей в дивизии пулеметчице было знать, что белые всегда правые...

Чапай стал похож на бездыханного боевого коня в позе прыгающего слона. Он застыл перед шашечным полем в недоумении: или же ходить буквой «Г», или же сикось-накось.

 

Не ведала Анка, что натворила! Не простит ей Чапай такой выбор! Так и знай - в сортир загонит и быть ей битой, как говорится, наголо и возможно вожжами. Вовремя Петька подоспел:

-Белые, Василий Иваныч!

-Да знаю, - рассеяно бормотал Чапай, - у Анки черные!

-А ты, Василий Иванович, не горюй, - вмешался Фурманов, - ты представь, что это вся твоя дивизия на белых конях скачет.

-Не могу! - Чуть ли не рыдая обрубил полемику Чапай. - Это что же получается, я впереди дивизии на черном коне скакать буду?! Командир должон...

-Василий Иваныч, белые! - Неунимается Петька.

-Иди ты, Петька, куда я послал! На кухню!

-На кухне белые, Василий Иваныч!

Пока Чапай доставал из кобуры наган, чтобы выстрелить вверх и закричать «Измена!», Фурманов дивизию поднял в ружье и с докладом к командиру:

-Именем революции, веди нас, товарищ в бой!

-Ну, коли так, - смягчился Чапай, - тогда, как сказал великий полководец Македон-с... Ганибал-с... Ага, товарищ Фрунзе, лучшая защита - стремительная атака!

И с этими словами чапаевцы лавиной бросились на кухню.

 

Была ли чапаевская дивизия железной, скажет история, а пока брали бойцы кухню, наделали столько металлического грохоту и скрежету, что даже у самого комдива на зубах нервы открылись.

Чапаевцы разгромили кухню, разбили котлы, перевернули кашу и пошли дальше - в дивизионные склады. И, наверное, не устояли бы ветхие деревянные сооружения от такого стремительного натиска революционного пролетариата, и голодала бы чапаевская дивизия еще долго, если бы не отличился Петька:

-Вот су-ка! Вот где, Василий Иваныч!

Он извлек из помойной ямы эту самую суку - не суку, но по всму видно и не кобеля: в белом халате, со стекляными пузырьками.

-Гляди, где спрятался! А халат-то белый, Василий Иваныч! Стерьва белогвардейская!

Мазаные-перемазанные в сажу и кашу бойцы окружили помойную яму и с гневом смотрели на белый халат белогвардейского разведчика.

-Да она баба! - Удивился Чапай. - Фу-ты ну-ты, мы что же, у Деникина всех мужиков перебили?

-Белячка! - Сиял радостный Петька. - Черт в юбке!

-Как звать? - Решительно спросил Чапай.

-Розой ее зовут! - Ответил комиссар Фурманов. - Это сотрудник санэпидемстанции. Вчера из города приехала искать бактерии.

В чапаевской дивизии наступила молчанка. Чего такое «бактерии» дивизия не знала, а вот что Розу со станции Фурманов привез - это понял каждый и уж подумал: не измена ли в штабе?

-А коли так? Кто докладал об ее приезде? Про «материи» эти самые?

-Да ты че, Василий Иванович, - ужаснулся комиссар - еще вчера про Розу говорил с пробирками...

-Да не с придирками я! Хочу знать, кто ейной бабе этот дурацкий халат разрешил носить? Нешто у Советской власти нету красной материи?

Тут-то Фурманов и ответил:

-Есть у Советской власти и красная, и оранжевая и, если надо, голубая материи, потому как материализм. Но материю экономить нужно - до коммунизма дорога далекая, мало ли на что еще наш материализм понадобиться. Сколько еще революций может быть впереди! Поэтому лекарям, ученым и поварам Ленин разрешил носить белые халаты! А Розу не трогать! Она здесь для того, чтобы дивизия не «дезинтерировала»!

Затем, слово попросила Роза. Она заклеймила позором красноармейцев, которые безответственно относятся к санитарному состоянию дивизии и уподобляются буржуйским свиньям - сплошь облитых сажей и помоями. Нам с ними не по пути! А еще нам не по пути с тем красноармейцем, который вытаскивал Розу из помойной ямы. Он никогда не придет в коммунизм потому, что хватается руками не за те места, за которые нужно хвататься, чтобы соблюдать личную гигиену! После, Роза заверила, что дивизия «дезинтериить» не будет, так как наложен запрет на употребление бойцами нечищеной картошки!

-Так-ить, чищеная картошка - это как бы буржуйская, белая, Василий Иваныч. - Стал оправдываться Петька. - Да и там, в яме, я Розу совсем не хватал, а арестовал как агрессора...

-Цыц, подлец! - Приказал Чапай. Но митинг уже закончился и Роза снова ушла в яму.

 

В шашки уже никто не хотел играть. День был испоганен до основания. Бойцы шатались то там, то сям, вспоминая про кашу. Один Петька как бы наглел:

-Василий Иваныч, давай в шашки сбацаем?

Ничего не ответил Чапай. Молча подошел к шашечному полю и как зацепил сапогом со всего маху и белую-чищеную, и черную-нечищеную картошку, что покатилась она за пределы поля.

С той поры прошло немало времени. Что-то может и забылось про легендарного комдива, но его удар сапогом по картошке навсегда останется в памяти народной, ибо этот удар подарил миру настоящую пролетарскую игру в шашки, которая называется «игра в Чапаева». Вот как оно все обернулось.