Под Новый Год мы тоже ходим в баню, дела итожим, тело своё грешное парим, за жизнь гутарим. Короче, сидели, отдыхали уже, под пиво друган рассказал сюжет. Прикинь, чего бывает на свете: он шёл мимо и стал свидетель, как вылетает серебряный Ягуар с улицы прямо на тротуар, где снуют прохожие худосочные, тонкокожие. И там один дед гулял с бабкой – как пёс со своей собакой, или как кляча и дохлый конь… В общем, реакции – никакой! Ягуар их шиповкой месит, как траву великий Месси, и они от этого мрут и так образутся труп, и даже почти два трупа. Появляется опергруппа. И они говорят, что скорей всего, ожидая автобуса рейсового, бабка сама собой померла. И скручивают номера. Ещё, мол, до удара бампера остановилось сердце бабкино. Отделалась лёгким испугом – пусть ей земля будет пухом! А дед, которого увезли в Склиф, хоть и был не в меру тосклив, – он ещё поживёт, Бог даст, и, конечно, не склеит ласт. Чего петь поминальные песни, когда ему получать две пенсии! А водитель того Ягуара, отчаянный такой чегевара, выглядывает из кожплаща, как серый хрящ из борща, уверенно и сердито, – сразу видать бандита! Тут нахально одна овца – да! – проблеяла из офсайда про нравственный какой-то закон, про совесть – ваще уссыкон! Так он даже не глянул, кто там блеет на всю поляну… Какая совесть у этого бычары – его отмазать уже пообещали. Он из тех, кто грустит, когда его личный сустав хрустит. Он любит только мамин борщ и родины военную мощь. Короче, ему на всё накласть. Что тут говорить – их власть! Экзальтированная девица только что не дымится, а коммунист с довоенным стажем захлёбывается в раже. Граждане, ведомые чувством мести, требуют разобраться на месте, толпа грозит и плачет навзрыд, назревает нарыв или вообще – социальный взрыв… Старики эти жили в ближайшем доме, в одиночестве и в нелёгкой доле. На шестом этаже была их квартира, балконом на проспект выходила. И там лежало жестяное корыто, какая-то дрянь была им накрыта. И тут его подымает ветром, несёт рывками по высоким веткам. Оно бьётся в соседний киоск, и ржавым краем втыкается в мозг кожаного отморозка. Кровь брызжет на стену киоска, слышен хрип и мычание. Кругом гробовое молчание… И эта финита ля комедия не освещалась в масс-медиа! Журналистов нейтрализовали в штатском какие-то швали. Случай даже в хронику не попал. Приятель молча пригубил бокал. Деда с бабкой, конечно, жаль их. А над бычарой – ничо так поржали. |