Сын Катарины побывал на своей родине, в поволжской деревне. И там, у бывших соседей, увидел свадебное фото матери - единственный, чудом сохранившийся снимок её довоенной молодости. Вернувшись из отпуска, о своей удивительной находке смолчал! Отдал фотографию на реставрацию.

И сегодня, во время юбилейного застолья он под всеобщий восторг преподнес маме, виновнице семейного торжества, большой портрет в золочёной раме!..

Ближе к полночи разъехались гости. Стихла музыка в просторном доме сына. В комнату Катарины перекочевали из зала пышные букеты, гора презентов! Она поставила свадебный портрет на комод - на видное место! - и с не стихающим волнением стала вновь и вновь всматриваться в дорогие черты. «Родной мой! Сколько ж мы не виделись... - шептали увядшие губы. - Это всё, что осталось от нашей юности...»

„И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей...“

- Бабулечка, неужели это ты?! Такая красивая, молодая невеста!

- Ну, конечно, я! - улыбнулась Катарина, обнимая правнучку. - Мне же не всегда было 90 лет!

- А это твой жених? - допытывается малышка.

- Это Артур, мой муж. Младший брат твоего прадедушки Георга...

Пятилетней крохе сложно разобраться в родственных связях, но, детским чутьём улавливая душевный трепет пожилой женщины, она с серьёзной миной констатирует:

- Тоже очень красивый! Вы оба, как принц с принцессой!

Фото, возникшее из далёкого, самого счастливого мгновения в жизни Катарины, горячей волной всколыхнуло её душу. Услужливая память ярко высветила эпизод...

… 1940 год. Солнечный сентябрьский день. Столы, накрытые в глубине двора. Угощение скромное, зато какие задорные переборы гармошки! Как лихо молодёжь выплясывает «гопса-польку»! Катарина в белом с кружевной отделкой платье. Сама и платье пошила, и кружева связала! Ей к лицу венок из восковых цветочков, заботливо изготовленный Анной Штольц, матерью жениха. А взгляд Артура такой восторженный, такой зачарованный, что у невесты от счастья кружится голова! Она любима самым дорогим, самым лучшим на свете парнем!

„Клянусь любить тебя в горе, радости, богатстве, бедности, в болезни и в здравии...“

Это был подарок судьбы. Подарок, какой единожды небесами отпускается женщине, и то - не каждой... И юная Катарина, успевшая побывать в жерновах жестоких лишений и обездоленности, не могла не оценить всей полноты божьей щедрости.

- Ты вся дрожишь, Кэтхен! - обжигает шёпот Артура. - Не переживай! Никогда, ничего не бойся. Я теперь всегда буду с тобой...

Легко дать клятву, когда оба опьянены счастьем! Но верность предполагает вечную преданность друг другу. Заботу друг о друге. Нежность. А жизнь подвергает порой таким жестоким испытаниям, что кажется: тут уж не до нежностей...

- Бабулечка, - голосок правнучки доносится откуда-то издалека. - Расскажи мне о своём Артуре! Расскажи, а где он сейчас?

- Где он сейчас... - задумчивым эхом отозвалась Катарина, всё больше окунаясь в воспоминания.

… Уже смерклось, когда Катарина вошла в Терновку. Голодная, озябшая, выбиваясь из последних сил, брела она по заснеженной улице и, наконец, увидела дом, который часто видела во сне. Дом, когда-то построенный руками её родителей...

Боже мой, здесь почти ничего не изменилось! Разве что грушевое дерево под окном стало выше да забор вокруг подворья покосился и глубже врос в землю. Она смотрела на светящийся огонёк в окне, вдыхала запах дымка, вьющегося из печной трубы, и на мгновение ей показалось, что вовсе не было двухлетней разлуки с родным очагом. Не было того кошмара, когда их семью в 37-м году (за то, что владели они этим домом, коровой, тремя десятками кур и гусей!) с новой волной обездоленных отправили этапом на Южный Урал.

Со многими, умершими в поезде от вспыхнувшей эпидемии, зарыли в башкирской степи бабушку и младшего братишку Катарины. Годом позже в уральской деревушке от голода друг за другом умерли родители.

Оставшись одна, девчонка перебивалась случайными заработками. За работу в крестьянских дворах платили куском хлеба, миской щей...

В конце лета она решилась бежать из ссылки. Домой! Без денег, без документов... Это был безумный, отчаянный шаг. Но, останься она на Урале, её тоже закопали бы в чужую, неприветливую землю...

Пешком и на «товарняках» всю осень пробиралась она к Саратову. В соседней с Терновкой деревне жила дальняя родственница отца. Тётка Софья была замужем за русским. Их не тронули, когда раскулачивали и выселяли немцев. К ним и направлялась беглянка, надеясь найти приют, сочувствие.

Почти три месяца шла Катарина через казахские, башкирские поселения, интуитивно опасаясь богатых казачьих сёл. Зачастую люди, ни о чём не расспрашивая, не удивляясь её «ломанному наречию», из сердоболия объясняли ей правильное направление, снабжали нехитрой едой, поношенной одеждой... Иногда давали ночлег. Но большей частью ей приходилось ночевать в стогах, в заброшенных сараях или под открытым небом...

… И вот родное подворье. Светится окно. В доме живут! В воздухе плавает безумно заманчивый запах жареной картошки.

После неожиданного снегопада, разгулявшегося накануне, несмотря на ноябрь месяц, небо усыпалось звёздами. Но морозец крепчает.

Катарина прижала руки к груди: «O, Gott! Hilf mir...» *

Она постучалась в ворота. Во дворе визгливо залаяла собачонка. Дверь избы отворилась, рявкнул хриплый мужской голос:

- Хто тута?

- Bin ich... Я хочу кушать! Essen...

- Я те вот щас дам «эссен»! Шатаются тута разные... А ну проваливай отсюдова!

Дверь захлопнулась. Остервенело лаяла псина.

В тяжком пути через уральские степи Бог хранил Катарину: не растерзали дикие звери, не обидели простые люди, не сбросили с платформы товарняка бродяги... А тут безжалостно прогнали от своих ворот!

Плача и уже не осмеливаясь проситься в избы, побрела она вдоль заборов на окраину деревни: «Будь, что будет. Сколько смогу, буду идти. Бог милостив, увижу своих...»

... Выплыла полная луна и ярким мельхиоровым светом охватила опушку леса, примыкавшую к железнодорожной насыпи. Доверяя цепкой памяти, Катарина направилась вдоль насыпи в сторону тёткиной деревни. Предстояло преодолеть ещё с добрый десяток километров. Дорога была накатанной: уже успели за день утрамбовать санями. И хотя силы были на исходе, Катарина чуть прибавила шаг. И вдруг на голубоватом от лунного света снегу она заметила чёрную точку, отделившуюся от лесной полосы. Эта точка, постепенно увеличиваясь, приближалась к ней. «Волк! - обмерла Катерина, ноги стали ватными. - Hilf mir, Gott...»

И тут послышались скрип полозьев, лошадиный топот, задорный свист. Волк остановился, медленно развернулся и поковылял к лесу.

Спасена! Почти падая без чувств, она протянула руки навстречу саням, гружёным сеном.

- Тпру-у-у! - крикнул возница саней. И двое молодых, крепких парней, оба в овчинных тулупах, с изумлением уставились на странную путницу: перепуганная девчонка, ночью, одна на лесной дороге!

Оборванная, исхудавшая, она показалась им беспризорным подростком. К счастью, они знали Софью Сидельникову и её мужа.

- Артур, - сказал по-немецки парень постарше. - Накинь, на неё фуфайку. Смотри, она вся посинела, бедняга! Боюсь, братишка, не довезём мы её.

- Ах, Георгий! Довезём, с ветерком доставим! - засмеялся другой, укутывая Катерину в свой тулуп и облачаясь в потёртый ватник. - Зовут-то тебя как, путешественница?

- Кэтхен...

- Очень хорошее имя! И как же это, Кэтхен, тебя мамка одну в гости отпустила?

Катарина промолчала. В уютной, тёплой овчине её мгновенно сморил сон...

… Воспоминания накатывались с новой силой, всё ярче вырисовывая давние события. Катарина не сразу почувствовала, что Оксанка нетерпеливо теребит её за рукав блузки:

- Бабуля, почему ты плачешь?

- Я не плачу, моя хорошая. Тебе показалось...

- Так расскажи мне про своего Артура! Какой он?

- Очень добрый. Смелый. Он меня от волка спас...

- Спас от волка?! Вот здорово!- восхитилась Оксанка. - А потом, что было потом?

- Спи, роднуша моя! Поздно уже. Подрастёшь, я тебе всё-всё расскажу...

... Семья тёти Софьи приютила Катарину, отогрела, отмыла. "Ты вот что, - сказал ей Степан Сидельников, муж тёти Софьи. - Особо не рисуйся, сиди дома, пока я тебе справку не выправлю." Он работал счетоводом в сельсовете и, хотя был незлобивым человеком, порядком опасался, как бы не нажить неприятностей с нежданной гостьей.

Катарина помогала тётке по дому и на колхозной ферме. Ухаживала за скотом, чистила стойла. Сидельникову удалось выхлопотать ей документ, и Катарину официально приняли на работу. Она вздохнула свободнее, хотя по привычке всё ещё жила со страхом в душе.

А весной, когда зацвели сады, случайно столкнулась с Артуром. Вспыхнула, зарделась.

- Ух ты! - заметно обрадовался и он. - Выросла-то как! Не узнать. А почему в клуб на танцы не ходишь? Тётка не пускает?

- Пускает. Сама не хочу. Я танцевать не умею!

- Невидаль какая! Научим. Придёшь?

- Не знаю...

Не в чем было Катарине ходить на молодёжные вечера. Но с той морозной ночи, когда красавец-парень укутал её в свой тулуп, она постоянно думала о нём! Мечтала заработать денег, купить приличное платье и покружиться с ним в вальсе!

Исполнилась девичья мечта! В новом с оборочками платье, в белых носочках, туфлях «лодочках», закружилась юная доярочка в танце с молодым механизатором!

Он стал провожать её с деревенских вечеринок. Когда впервые поцеловал, чуть сознание не потеряла! В 40-м году, в конце лета, Артур прислал к ней сватов.

Счастливо зажили молодые в доме свекрови. Но не успел закончиться их медовый месяц, как пришла беда. Октябрьской дождливой ночью обоих сыновей Анны Штольц, Артура и Георга, внезапно арестовали.

- Кэтхен! - крикнул Артур, когда их уводили.- Это ошибка, это чья-то глупая шутка... Во всём разберутся и мы скоро вернёмся... Я люблю тебя, Кэтхен! Жди меня...

Эмма, супруга Георга, была беременна. Но вместе с Катариной в течение полугода раз в месяц пешком за много вёрст, и в морозы, и в распутицу, ходила она в Саратов. Своих мужей женщины ни разу не увидели, хотя продукты, которые они приносили для них, в саратовской тюрьме принимали охотно.

В марте у Эммы родился мальчик. В память об отце Георгия и Артура ребёнка назвали Робертом. Катарина сразу привязалась к малышу: он так напоминал ей мужа!

Она обивала порог сельсовета, надеясь, что местные власти дадут какое-то прояснение о судьбе арестованных.

- Больше не ходи сюда, - боязливо оглядываясь, шепнул ей однажды Сидельников. - Ничего не выясняй. Осуждены они «без права переписки». Понимаешь, что это значит? Они враги советской власти! Мой тебе совет: забудь Артура. Ты - девка ладная, видная. Найди себе порядочного хлопца и выйди замуж. И чем скорее, тем лучше для тебя.

- Дядя Степан! - задохнулась Катарина. - Зачем вы так говорите? Какого «хлопца» вы мне прочите? У меня же муж есть!

- Муж объелся груш, - хмуро усмехнулся Сидельников. - Где он? Нету его! И в мой дом, прошу тебя, Катарина, тоже не приходи. Не подставляй нас под удар...

… Потом началась война. И депортация поволжских немцев.

Анна Штольц, обе её невестки и крошечный Роберт попали в Казахстан, на станцию Коскудук - глинобитный посёлок в песках Моюнкума.

Еще во времена строительства Турксиба на север от станции Чу в Коскудук была отведена ветка узкоколейки. По ней вывозился саксаул - главное топливо для Алма-Аты. До войны на заготовку саксаула посылались раскулаченные, теперь эту тяжёлую работу выполняли депортированные...

От всех переживаний и тягот, свалившихся на их семью, у свекрови отнялись ноги. Эмма, тоже хворая, ухаживала за ней и маленьким сыном. Скудный паёк, что получала младшая невестка как работающая, слабо поддерживал семью. Жили надеждой, что скоро вернутся Георг и Артур, испытания закончатся, снова все они заживут, как раньше. Но зимой 42-го Катарину мобилизовали в трудармию.

Бугуруслан. Поселили "трудармеек" в бывшем лагере для заключённых строгого режима: в бараках без окон и дверей. Наспех, с помощью тряпья, гнилых досок, женщины приспособили их под жильё. Спали вповалку по сорок пять человек в каждой "казарме".

Как страшный сон, всплыли в памяти Катарины рабский труд в каменоломнях, рытьё траншей для нефтяных и водяных труб... Говорят, что женщины живучи. Но сколько их погибло в трудармии под Бугурусланом от непосильной работы, от недоедания...

Подруги Катарины по несчастью, спасаясь от голодной смерти, ухитрились за своим бараком вырыть лаз под колючей проволокой. Замаскировали его травой, и время от времени в сумерках проникали на колхозное поле, что находилось рядом. Подкапывали картофельные кусты, ломали кукурузные початки...

Надзиратель и переводчик, из своих же «фольксдойче», прозванный женщинами за грубость и жестокость «вампиром» (Вlutsauger), в общем-то, закрывал глаза на их «вылазки», начальству не докладывал. Но время от времени кого-нибудь из "проштрафившихся" вызывал в свою «каптёрку». "На допрос"!

Застукал он как-то возле лаза и Катарину. Вечером вызвал к себе.

- Попалась на горяченьком, воровка? Раздевайся, - ухмыляясь, приказал он. - Кстати, я давно на тебя поглядываю. Если тебя подкормить, приодеть, красотка получится! Может, подружимся? Будешь сытой, пьяной и нос в табаке!

"Ненасытное животное..." - внутренне сжалась Катарина. Но внешне спокойно сказала:

- Не могу я быть любовницей. Грех это. Я замужем. Клятву мужу под венцом дала.

- Какому ещё мужу?! - расхохотался "вампир". - Это врагу народа что ли?! Думаешь, я не знаю? Его, поди, уже давно в расход пустили!

Он двинулся к Катарине. Она схватила увесистую кочергу, лежавшую у печки:

- Не подходи ко мне! Убью! Мне терять нечего...

- О-ля-ля...

Очередная жертва была в полной власти надзирателя, но он уловил в её взгляде и голосе такую отчаянную, страшную решимость, что не посмел прикоснуться к ней.

- Пошла вон, психопатка! Дура! - заорал он и выматерился.

Катарина шла к бараку. Душили слёзы: « Где ты, Артур? Где ты, мой хороший? Я знаю, ты жив! Возможно, вы с Георгом тоже в трудовом лагере? Или даже в Коскудуке? Может, нашли маму, Эмму, Робика?.. Я молюсь за тебя, Артур! Молюсь за всех нас. Пусть моя молитва поможет нам во всех наших путях! Пусть наша с тобой любовь хранит нас от зла, что гуляет сейчас безнаказанно по земле...»

Через год после окончания войны Катарина была вновь отправлена в Казахстан. Направили её на станцию Чу путевым обходчиком. И скоро она узнала, что её свекровь и Эмма умерли в Коскудуке зимой 43-го. Куда делся Роберт - неизвестно...

Катарина разыскивала мужа, деверя и племянника. Во все концы страны летели запросы. Куда и к кому только она не обращалась! Поиски были тщетны. На многие письма ей просто не отвечали.

Но бывают чудеса на свете.

- Во время войны я работала нянечкой в детском приюте города Чу, - как-то рассказала Катарине её сотрудница. - Зимой к нам из Коскудука казахи привезли сироту - мальчонку двух-трёх лет. Говорили, что ребёнок из депортированных. Документов при нем не было. Разговаривал он на немецком, да ещё и плохо. В общем, дали мальчишке русское имя и оставили в приюте...

Этот приют в 51-м году был расформирован и детей отправили в другой детский дом - в город Джамбул. Там и нашла Катарина уже десятилетнего Роберта. Хотя его звали Сашей и фамилия у него была русская, все приметы и даты совпадали. А у неё никаких сомнений не было: штольцовская порода налицо! - светлые, вьющиеся волосы, синие, как у Артура и Георга, глаза...

- Мама! Мамочка! - бросился ей навстречу худенький большеглазый мальчишка, когда она пришла за ним. - Я так ждал тебя! Я знал, ты придёшь...

Катарина восстановила его утерянные документы. Став ему матерью, всю нерастраченную ласку она отдала обретённому сыну.

- Артур, - дрожащей рукой гладит она своё свадебное фото. - Досталось нам лиха и после войны. Недостатки. Недохватки. Но надо было жить, поднимать парня, дать ему хорошее образование. А ещё... я искала тебя. Ждала всю жизнь...

Порой ей говорили: "На что надеешься, Катя? Кого ты ждёшь?! Столько лет прошло. Сватаются к тебе достойные мужчины. Ну и выходи. Мальчишке отец нужен..."

Но она верила, что однажды прильнёт к груди мужа и всё-всё ему расскажет: как ей жилось все эти годы без него... А как счастливо заживут они все, когда вновь встретятся!

Уже переселившись в Германию, после долгих поисков через Красный Крест, семья Роберта получила извещение: "Штольц Георгий и Штольц Артур расстреляны в ноябре 1940-го года в саратовской тюрьме. Реабилитированы посмертно." Выходит, когда Катарина с Эммой носили мужьям передачку, их уже не было в живых...

- Вот, когда довелось нам с тобой свидеться, Артур, - шепчет сквозь слёзы Катарина. - Мне уже девяносто... Не переживай за меня, родной! Роберт с женой, их дети, внуки - все заботятся обо мне. А посмотри, Артур, какая замечательная правнучка у нас растёт! Умная, добрая девочка. Может, не зря я прожила свой век...

- Конечно, не зря, мамочка! - раздался за её спиной весёлый возглас Роберта, вошедшего в комнату матери. - А почему наша стрекоза до сих пор не спит? Полночь уже! Отпросилась у родителей ночевать с бабулей, а сама бодрствует! Как это понимать, Оксанка? Мне что, позвонить твоим родителям, чтобы приехали за тобой?!

Роберт шутливо погрозил Оксане пальцем. А та подняла на дедушку не по-детски серьёзный взгляд:

- Не надо, не звони, деда... Я не сплю, потому что помогаю нашей бабулечке плакать!

Катарина нежно прижала к себе малышку:

- Солнышко моё драгоценное! Дай Бог, чтобы тебе и всем, всем другим деткам на земле никогда не довелось горько плакать...

Роберт только руками развёл, наблюдая трогательную сцену повлажневшими глазами.

Со свадебного фото с любовью смотрел на своих близких Артур Штольц, муж Катарины, оставшийся навечно молодым и красивым... В эту секунду пролетавший над юбилейными букетами цветов ангел начертал в воздухе большое, прозрачное сердце и тихо изрёк: «Благословите женщину...»

 

* „O, Gott! Hilf mir...“ - Господи, помоги мне. ( нем.)

 

23.12.12.