У Маринки Озеровой были печальные глаза смотревшие всегда поверх головы собеседника затуманенным взглядом.

Дома, в шкафах и на столе у нее валялись в изобилии книжки про любовь. Часто, она чувствуя неутолимую жажду, ходила в библиотеку и набирала там кучу каких-то рыцарских романов, читая их, она забывалась и переносилась в мир невиданных мужчин, таких, о которых, как о динозаврах можно было действительно только прочитать в книге.

Библиотекарша взглядывала на нее в изумлении, порываясь задать вопрос, но так и не задавала, разглядев это дрожащее, мягкое, рыхлое лицо с полными губами, толстым носом и мутными глазами, такие глаза еще бывают у слепцов. Человек будто видит и в то же время как-то охватывает сомнение, а видит ли он?..

У нее были свои страхи. Так, Маринка любила одиночество и до такой степени это распространялось, что завидев кого-нибудь у лифта, тут же поспешно пробегала на лестницу, предпочитая подниматься пешком. Никогда никого сама не ждала, а тут же нажимала на кнопку, даже если кто-нибудь, поспешая, ей заполошно кричал от входных дверей: «Подождите!»

Она не могла ездить в транспорте и делить свое пространство с людьми. Особенно ее напрягали часы пик. Однажды, какой-то пьяный охламон прижался к ней всем телом и стал делать непристойные движения, подстраиваясь под вибрации и тряску транспорта. Маринка не стерпела, а истошно завизжав, вдруг, обернулась и огрела его сумкой, после чего охламон потерял к ней всякий интерес и затерялся в изумленной ее выходкой, толпе пассажиров.

Чтобы с ней подобного больше не повторилось, она купила автомобиль и как дополнение к машине, купила, естественно, гараж. Но автомобиль потребовал дополнительного времени, надо было открывать гараж, выводить машину, протирать стекла и зеркала, да и вообще возиться. И, чтобы не опаздывать на работу, кстати она работала наборщицей в одном крупном немецком книжном предприятии и сидела безвылазно все восемь часов работы за компьютером, обрабатывая всякие карточки и заказы клиентов, она стала прихорашиваться в машине.

Возможность не нанести боевую раскраску ею не рассматривалась вообще. Ее лицо требовало искусственного грима, иначе в ее сторону никогда никто бы и не посмотрел, а она ждала мужчину своей мечты и хотела выглядеть на все сто, нет, на двести процентов, когда он, наконец, появится.

Маринка прихорашивалась и вела автомобиль в связи с этим довольно небрежно, почти не обращая внимания на дорогу. И, между делом, доставала из бардачка черную тушь, высунув от усердия язык, накрашивала вначале один глаз, затем другой. Надо было еще подвести веки черным карандашом, чтобы взгляд стал выразительнее. Бледные щеки слегка мазнуть красной помадой и размазать ладонью, чтобы было похоже на румянец. Губы подкрасить красным карандашом, четко обрисовав верхнюю и нижнюю границу губ, потом покрыть все это той же красной помадой. Спрыснуть шею в заключении духами с тонким запахом свежести.

Конечно, Маринка ждала иногда красного света светофора, чтобы остановить автомобиль, но умудрялась и на ходу краситься.

По временам, к ней в машину заглядывали проезжающие мимо мужчины, и сигналили, и смеялись над ней, а некоторые делали оскорбительные знаки и кричали ей: «Дура!» Но она ничуть не обращала внимания на повышенное внимание окружающих. Среди них, она была уверена, не было мужчины ее мечты.

Напоследок расчесав большой щеткой пышную гриву рыжих волос, Маринка взглядывала, вдруг, сурово в глаза особенно рассерженного ее поведением водителя и тот, почему-то смутившись, поскорее перестраивался из одного ряда в другой.

Она знала, что не красива и непозволительно полновата, но у нее была одна изюминка — это обладание каким-то особенным очарованием, когда одною улыбкою она способна была разогнать темные тучи на сумеречном небосклоне.

К тому же у нее были прекрасные рыжие волосы водопадом спускающиеся вдоль спины до пояса. А главное, ее душа — нежная, мягкая, преданная, такая, одним словом, словно пушистенький и беленький котенок...

К ней пытались приставать. Но по иронии судьбы она вызывала интерес только у алкоголиков. Дворовые алконавты питали к ней корыстные интересы и часто даже высказывали вслух свои потаенные мысли о том, что вот как было бы хорошо окрутить эту дуру и поселиться у нее в квартире. Она бы работала, рассуждали они, а они бы пили. И такой альянс им представлялся раем. Частенько они перегораживали ей проход в подъезд, предлагая самих себя в качестве долгожданного подарка. Иные похабно перечисляли свои достоинства или достоинства друзей.

Маринка тогда зажимала уши руками и бегом ныряла в подъезд. Один из алконавтов как-то все-таки прорвался к ней. Маринка, думая, что это соседка, вечно занимающая у нее деньги до зарплаты, не хватало драгоценных бумажек с детьми да мужем-пьяницей, открыла двери. На пороге стоял пьяный мужик, в одной руке он держал вместо букета ворох зеленой травы, которую надрал, наверное, у подъезда, а в другой у него булькала бутылка водки. Пьяница радостно объяснил ей, что он пришел свататься. Маринка разом захлопнула перед его носом дверь. Пьяница после нескольких отчаянных попыток достучаться до нее, приложил губы к замочной скважине и ворчливо доложил: «Дура, я же тебя осчастливить хотел, чего ты все одна да одна, а тут я — живой мужик!» Но не получив ответа, так и ушел со своим пучком травы и бутылкой. А Маринка еще долго тряслась, стоя в темной прихожей и заливаясь слезами.

Часто она у самой себя спрашивала, кто же мужчина ее мечты? И не видела черты его лица, а видела только душу. Он представлялся ей все понимающим и таким... вот как она сама, что ли... И невдомек ей было, что люди вокруг, почти все, без исключения, мечтают о том же. Быть понятыми, без слов, быть понятыми своими избранниками, какое это счастье! Что может быть лучше этого?! Не лгать, не изворачиваться, не подличать, объясняя то или иное свое состояние или поведение, а знать и понимать. По сути все люди мечтают о даре телепатии, который, по всей вероятности, забыли, деградировав в тяжкой земной жизни, полной лишений и страданий.

Маринка часто об этом думала и однажды, сентябрьским погожим выходным решила съездить за грибами. Она любила лес и бывало забредала далеко, но всегда выходила, не тайга ведь. Всего-то с пять километров в длину и поперек может километра в два, вот и весь лес. Горожане лес ценили и дорожили им. Прибирались по весне многочисленными бандами, ощетинившимися граблями да метлами, летом собирали ягоды и перекликались многоголосым эхом. Бывало, одна группа ягодников аукала кого-то из своих, а знакомилась с кем-нибудь незнакомым, отбившимся от родных и друзей. Так начинали дружить. Всегда делились съестными припасами друг с другом, сиживая где-нибудь на пеньках. Всегда заглядывали безо всякой зависти друг к другу в корзинки. В лесу была какая-то особая энергетика, где отсутствовало всегдашнее людское зло, исчезала гордыня и вообще всякая самость. Люди тут преображались и многие, кивая на лес, говорили, что это место заповедное.

Бегали по лесу зайцы и лисы, спускались с сосен, поглядеть на людей пушистые белки. Что-то стучали большие дятлы, вылетали на тропинки трясогузки и бежали какое-то время перед путником, заботливо оглядываясь на человека и тряся хвостиком. Никто никогда в этом лесу не стрелял, охотники избегали этот лес, дичь им, здесь, не попадалась, сколько бы они не совершали попыток выследить животину.

А старожилы улыбались загадочно и говорили, что, дескать, не любит хозяин-то, что бережет своих зверушек...

Маринка лес любила и не столько собирала грибы, сколько бродила и наслаждалась. Она обнимала большие стволы сосен и прижимаясь щекою к пахнущей смолою древесине, думала, что, как бы хорошо было тут и остаться навсегда, в покое и счастье.

Тихая радость разрасталась в ее груди и шкодливо щекотала душу. Она смотрела на небо, хорошо видное сквозь высокие вершины елей и сосен и наблюдала невиданные грандиозные города из белых облаков. Под ногами у нее пружинил мягкий мох с маленькими какими-то цветочками.

Она шла, с удовольствием рассматривая лес и замечая каждую былинку, каждую травинку. Осень наступала. Повсюду уже кружилась, шелестя, желтая листва. Напротив красного клена одиноко стоявшего на поляне расположился какой-то грибник. Был он в темном длинном плаще, в больших болотных сапогах. На голове у него лежала широкополая остроконечная шляпа.

Маринка еще сравнила его в этот момент с гномом, но ростом незнакомец никак не походил на гнома. Он был высок и даже под плащом видно было, что строен.

Странный грибник взмахнул руками, словно дирижер на концерте и клен, подчиняясь этому взмаху, стряхнул с себя красные листья. Листья, кружась, полетели по воздуху, в невиданном танце. Маринка смотрела во все глаза. Корзинка выпала у нее из рук.

Клен, меж тем, встряхиваясь и покачиваясь, как будто в такт какому-то вальсу сбрасывал и сбрасывал свои красные резные листья. А дирижер, чрезвычайно довольный, пританцовывал, притоптывал в такт. Листья кружились и ложились на землю. Наконец, клен сбросил последний листочек, тут же потянулся, как зевающий человек, расправил ветки и замер, как видно, засыпая.

Маринка забыв обо всем на свете и разинув в изумлении рот стояла так какое-то время, совершенно обалдев, как вдруг, услышала:

А, это ты? Ну наконец-то ты пришла, Мариночка, радость моя!

Перед нею стоял тот самый дирижер.

Чуть изогнутые дугой брови его подсказывали ей, что ее появление, здесь, его сильно заинтересовало и возможно даже обрадовало.

Она сразу обратила внимание на две вертикальные задумчивые складки между бровями, у переносья.

Зачем-то внимательно рассмотрела его уши, чрезвычайно круглые и аккуратные.

Заметила, что он слегка щурится, как это делают люди с сосредоточенным зрением, привыкшие вглядываться куда-то вдаль.

Глаза у него были большие, выразительные и будто подчеркнутые черной тушью, хотя явно это было не так. Цвет его глаз ее потряс, они были ультрамариновыми, такими еще бывает цвет неба, но только на огромной высоте, если туда взобраться на самолете. Это был неправдоподобный цвет глаз, невиданный у людей.

Он глядел и она тонула в его взгляде. Да, это был только миг. Она почти сразу же и прикрыла глаза, будто ослепленная светом солнца. Но и сквозь закрытые веки длился этот взгляд и она успела прочувствовать и пережить, а главное осознать очень многое, может даже всю свою жизнь за один этот взгляд...

Странный незнакомец шагнул к ней, обнял и без слов, вдруг, поцеловал ее в губы.

Она закачалась, блаженствуя в его объятиях, душистый, весь пропитанный запахом хвои, вот каков был этот поцелуй...

Маринка и не подумала отстраниться от незнакомца, как бы это без сомнения сделала где-нибудь при похожих обстоятельствах, напротив, она совершенно бесстыдно поддалась к мужчине и обняла его, чувствуя под пальцами совершенно родного человека, которого она ждала и любила...

Если бы кто-нибудь ее в этот миг дернул за рукав и спросил, что она делает? Она бы не смогла ответить, а только поплотнее прижалась бы к незнакомцу.

Его объятия кружили ей голову. Она так сильно его полюбила, что не могла жить без него. У нее заболела душа от промелькнувшей было мысли о возможном расставании. Она почувствовала, что вот-вот лишится рассудка, если это произойдет.

По лицу ее потекли слезы и он нежно поцеловал ее щеки и мокрые от слез закрытые глаза, желая ей добра и счастья.

Она растворялась в нем. Ничто ее больше не волновало и не заботило, кроме всепоглощающей мечты о нем.

А я ведь ждал тебя! - прошептал он ей на ушко.

И она закивала, сияя ему своею обворожительною улыбкою и не заботясь, что он стер с ее глаз следы черной туши. К чему ей теперь нужна была искусственная красота, когда он любовался всем ее существом.

Ты сокровище! - убежденно заявил он и повлек ее безо всяких церемоний за собою.

Она пошла, не сводя с него сияющего взора и ни на секунду не оставляя его теплой ласковой руки.

Лес вокруг них посветлел и как будто стал выше. Деревья тихо покачивались на слабом ветру, кроны их переливались всеми оттенками осенних цветов, от изумрудного до ярко-желтого. Темно-зеленый ковер мягкого мха устилал всю землю.

Они шли, все время куда-то спускаясь, как будто с небольшой горы, но ей было все равно. Неправдоподобное тихое счастье охватило ее душу.

Какие же дураки эти сыны человеческие, что пропустили столь удивительную душу! - сказал, вдруг, ее возлюбленный.

Она услышала это и тут же согласилась с ним. Она вообще во всем хотела быть согласной с ним, ей это чрезвычайно нравилось.

Они вышли на окраину леса и вместо привычных полей, лугов и деревенек вдали, Маринка увидела, вдруг, волны яркой зеленой травы спускающиеся к узкой полоске оранжевого песка и к... морю. К бесконечному лазоревому морю... Она подпрыгнула на месте и издала восторженный вопль, удивленно оглядываясь. Позади нее покачивались, уходя куда-то кверху, как по ступеням все выше и выше, великолепные золотистые сосны. По одну руку от нее высились темные горы со снежными шапками наверху. Над горами нависали белые облака. А по другую руку от нее посреди волн зеленой травы стоял чудесный деревянный домик, светлый, веселый, сияющий чистыми беленькими окошками.

Ее спутник, улыбаясь, повлек свою спутницу за собою.

Благоговея перед чистыми сосновыми половицами, Маринка разулась и оставив резиновые сапоги на крыльце, босиком, в одних носках пробежала по дому. Несколько комнат в темных с золотом обоях, светлая большая кухня с белою печью и деревянной посудой. Простая обстановка всего дома с мягкими, будто мох, коврами под ногами, со светлыми занавесками спускающимися по бокам окон. Деревянные свирели и флейты во множестве разбросанные по дому, то тут, то там. Плетеные из лозы люстры под потолком, все это настолько ее очаровало, что она подумала про себя: «Буду дурой, если от всего этого откажусь и вернусь в наш гнусный мир!»

И Маринка подошла к ярко-полыхавшему камину. Ее возлюбленный трудился тут, подсовывал дровишки в огонь и ворошил угли кочергой. Шляпа лежала возле, на небольшом плетеном столике. Маленькие рожки на его голове привлекательно поблескивали в свете пламени камина. Сапоги свои он тоже оставил на крыльце и Маринка не без удовольствия рассмотрела его аккуратные копытца.

С улыбкой он обернулся к ней и они поглядели друг другу в глаза, прочитывая без слов мысли и чувства друг друга. И каждый в этот миг жизни точно знал, что думает и чувствует другой. И радость от состоявшейся встречи проскользнула в

их глазах светом радости, любви и невысказанного удовольствия.

Маринка Озерова осталась на берегу нездешнего моря, подле гор, в светлом доме рядом с паном и мужчиной своей мечты, верной подругой и женой его, а еще слушательницей красивых мелодий духовых инструментов, до которых он был большой охотник... и навсегда исчезла из земного мира.

Но мало ли исчезает людей? Каждый день только и слышишь, что кто-то пропал, куда-то исчез, но куда? Может невиданные толпы нелегальных эмигрантов перебегают и перебегают втихомолку за границы опостылевшего мира ненормальной России куда-то к нездешним берегам потрясающих своей нормальностью тамошних берегов?!.

И только местные алконавты вынашивающие корыстные цели в отношении маринкиной квартиры вздыхали с горечью, куда это дура девалась и кого им теперь окучивать, может еще какая дура найдется, рассуждали они?!.

Элеонора Александровна Кременская