Новая жизнь закружила и понесла, но не в вальсе по жизни, а от одного ведомства к другому, от одной конторы к другой, от другой к третьей и так далее, и снова по кругу, по хорошо отлаженному бюрократическому кругу приёма переселенцев на постоянное место жительства. Замечательно было то, что никто из официальных лиц не мог сказать, - куда и зачем нужно обращаться и в какой последовательности, и каждый новый шаг, новое ведомство возникало по прохождении предыдущего, а то, что во многие конторы придётся ещё не раз и не два возвращаться, каждый раз становилось сюрпризом. Всё бы хорошо, ходи себе да ходи, но вот беда, что все разговаривают исключительно по-немецки, а иной раз и с примесями местного диалекта. Никаких моих глубоких познаний в немецком языке (школа, институт, аспирантура), а английским я не был испорчен, не хватало для понимания устной речи. Прочитать и написать, - пожалуйста, но понять, что тебе говорят почти полгода для меня было совершенно невозможно. Так что, наше анкетное: «читаю и пишу со словарём» - реально подтвердилось. Да читаю, да пишу, но ничегошеньки не понимаю, когда тебе что-то говорят. Замечено, что, чем шире наши люди улыбаются при разговоре с конторскими, значит, тем меньше они понимают, что им говорят. Спасало то, что жена прекрасно понимала любые диалекты, которые когда-то приносили к ним в дом многочисленные подруги её бабушки, которая до конца своих дней сохранила верность родному немецкому языку, практически не говоря по-русски. Не прошло и недели оседлого проживания в общежитии, которое в нашем случае было отелем с трёхразовым питанием (обязательным и за наш счёт), как, к нашему всеобщему удивлению, на нас посыпались письма из всех ведомств, учреждений и контор, которые мы посещали. Признаюсь, что я не любитель эпистолярного жанра и столько писем не получал за всю свою жизнь, сколько приходило здесь за неделю, две. Лавина, поток, обвал. Многие письма несли в себе информацию о предстоящих посещениях, встречах, или как тут говорят, - «термин», с ударением на «и». Пожалуй это было первое новое немецкое слово, которое вошло в наше сознание до того, что один из моих свояков скаламбурил, - «В России путь был тернист, а в Германии терминист!» В этих хождениях и кружениях нас согревала мысль о том, что, страшно подумать, какое бы количество людей во всевозможных ведомствах, учреждениях и прочих многочисленных конторах осталось бы без работы не будь нашего брата. Эта же мысль придавала уверенности во взаимоотношениях с окружающим миром. Привычное, - «Ты начальник, я – дурак!» и «Вас много, а я одна!», стало заменятся в сознании на – «Если бы меня не было, то у тебя бы не было работы». Казалось, нашим кругам не будет конца, но неожиданно быстро они завершились, и мы всем семейством попали на языковые курсы, и не важно, - знаешь ты язык или вообще ни бум-бум, - все дружно и в одну группу, поскольку другой в городке нет. Незаметно пролетело полгода в учёбе, поездках по стране и даже очень дальнему зарубежью. Многочисленные автобусные экскурсии, нами же и организованные (Франция, Италия, Монако, Австрия), сплотили группу, и мы дружно распевали родные песни и конечно же моих «Переселенцев», - «Ох, вы поздние переселенцы, вы не русские но и не немцы…». (Для тех, кто не знаком с историей этого стихотворения, отсылаю к моему рассказу «ВАЛЬС ПОЗДНИХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ») Не знаю, как сейчас, но в те времена уходило много сил на то, чтобы объяснить, зачем нужен русскоязычный экскурсовод по Парижу для туристической группы из Германии. Какие-то впечатления от поездок рифмовались, как говорится, «по ходу поезда», непосредственно в пути, какие-то зачитывал позже. Время от времени читал в группе сложившееся, так что все привыкли и ни кто не удивлялся, если выступал с очередной «нетленкой». Написанное я раздавал с радостью всем желающим, благо, легко доступный копировальный аппарат имелся в помещении нашей школы. Вероятно то, что к своим «творениям» я относился очень легко, вызвало протест в одном моём одногруппнике. Может быть от того, что он был уже крепко потёрт жизнью, будучи одним из первопроходцев кооперативного движения в России. Не раз он затевал со мной разговор об авторском праве, о том как важно, чтобы был установлен твой приоритет. Он много не рассказывал о своём прошлом, но мне стало понятно, что именно на этом его и достали, то есть использовали его тогдашнюю некомпетентность в изобретательском праве и лишили дела. - Володя, - не унимался он, - Ну, как ты можешь так необдуманно поступать! Это же твой труд, а ты его разбрасываешь! Как ты докажешь, что это ты написал? - Да зачем мне доказывать? - Ну, ты, что совсем не понимаешь, вдруг кто-то выдаст твои стихи за свои? Ты бы мог, например, посылать сам себе по почте письма со стихами и не открывать их. На конверте будет штемпель почты, когда письмо отправлено. Если что, ты открываешь письмо при нотариусе, а там твоё стихотворение! И дата на конверте! - Нет, брат, ты что-то загнул совсем! Это же сколько писем я должен сам себе послать? Да я же на почтовых марках разорюсь! Тут наши люди говорят, что за марку (тогдашняя денежная единица в Германии) воробья в поле загонят, а ты – письма себе посылать. Нет, друг любезный, не стоит овчинка выделки! Так бы это и забылось, но, как говорят, - накаркал. - Володь, а ты читал «Газету» (назовём ту, русскоязычную газету так) за эту неделю? – позвонил как-то один из бывших соучеников. - Нет. А что там интересного? - Как, что? Твои «Переселенцы»! Но как-то не твои они там получаются, другая фамилия там написана, на твою совсем не похожа! Нет, я то понимаю, что это ты написал, там же все твои были, да я и не сомневаюсь, но как-то не красиво получается. Я бегом через полгорода помчался на железнодорожный вокзал за газетой. Тогда русскоязычные газеты продавались исключительно только в газетных киосках на железнодорожных вокзалах, которые и не подозревали, что доживают свои последние годы полноценной вокзальной жизнью. Вот она «Газета»! Покупаю, чуть ли не дрожащими руками разворачиваю, нахожу стихотворный раздел, - так и есть! Сначала зарифмованные воспоминания одного автора про родную шахту, далее подборка стихов другого, и там же мои «Переселенцы». Всё точно, слово в слово: ВАЛЬС ПОЗДНИХ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ Ох, вы поздние переселенцы, Вы не русские, но и не немцы, Не казахи и не молдаване - Современной Европы - цыгане! Припев: И идём мы из лагеря в лагерь, Заполняя бессчётно антраги, Умножая в конторах папир, Чтоб ... прорваться в неведомый мир! Но цыганское счастье так зыбко, - От того их пронзительны скрипки, Но для поздних переселенцев - В детях вся их судьба, - в их младенцах! Припев: И идём мы из лагеря в лагерь, Заполняя бессчётно антраги, Умножая в конторах папир, Чтоб ... прорваться в неведомый мир! Пусть детей жизнь в Германии сложится И не как-нибудь, - как положится, Пусть не хуже, чем бюргеров честных, У которых под Солнцем есть место! Припев: И идём мы из лагеря в лагерь, Заполняя бессчётно антраги, Умножая в конторах папир, И ... прорвёмся в неведомый мир! Да, как ни крути, совершенно чётко получается, что автор этот, который не шахтёр. Ну, что ж, подводим итог: приятно видеть свои стихи опубликованными таким впечатляющим тиражом, но не очень приятно видеть под ними не своё имя. Причём, гораздо неприятнее, чем предполагал ранее, размышляя чисто теоретически. - Да, и верно, - Теория, мой друг, сера… - Что же делать? - Или я не «честный бюргер» (почему-то именно такое обозначение местных граждан засело в мою голову), или я не могу защитить свои права? - Вперёд! Тем паче, что немалое число адвокатских контор попадалось мне на пути. Посмотрев в русско-немецком словаре, как будет по-немецки «авторское право» и шепча, словно заклинание, богатое немецкое слово: «Urheberrecht, урхэбэррехт, урхэбэррехт», но не забыв захватить «Газету» и что-то типа «Боевого листка» местной языковой школы, в котором были когда-то опубликованы мои «Переселенцы» на русском с подстрочным переводом, я направился в адвокатскую контору. В какую именно, того я не знал, но внимательно высматривал на табличках своё магическое заклинание: «Urheberrecht». Оказалось, что далеко не все адвокаты сильны в этом самом изобретательском праве. Почему-то у меня даже не возникало мысли, что надо бы иметь соответствующую страховку, прежде чем обращаться к адвокату, что не плохо бы сначала позвонить и договориться о термине. Нет, почему-то казалось, что стоит найти требуемого мне адвоката, как всё разрешится само собой. Что же, действительно, это был очередной случай, когда я мог убедиться в том, что мысль материальна. Теперь я просто не представляю, как мне удалось донести на моём немецком языке немецкому адвокату мои скромные желания об установлении авторства стихотворения «Вальс поздних переселенцев», но меня поняли. (Как, оказывается, просто понимать, когда хотят понять!) Конечно, я великодушно пообещал поделиться частью гонорара и тех денег, которые будут получены в возмещение морального ущерба. Правда, над суммой я не задумывался, но к тому времени уже знал, что в Германии с моральным ущербом далеко не разбежишься, это вам не Америка, тут с этим делом скромнее. Через пару дней получил письмо для информации с копией письма адвоката в редакцию «Газеты», в котором высоким слогом канцелярско-юридического немецкого языка обосновывалось моё авторство стихотворения. Не раз читал я официальные канцелярские письма, но таких шедевров ещё не читывал. Не случайно, адвокаты – это «особая каста» в Германии, их язык ещё более своеобразен, чем просто канцелярский, который кажется уже совершенно запредельным нормальным гражданам. Ответ не заставил себя ждать, - взволнованный редактор позвонил ко мне домой, чтобы минуя адвокатов поговорить непосредственно со мной на родном и ему, и мне русском языке. Разговор был долгий (а связь тогда была очень, очень дорога), но суть его сводилась к тому, что мой «Вальс…», переписанный от руки, прислала одна бабушка. В редакции решили, что это, как говорится, «слова народные» и опубликовали, но совершенно случайно расположение текста оказалось рядом с подборкой стихов другого автора. И что, конечно же, я не буду затевать с ними тяжбы, не то одна из немногих в ту пору русскоязычных газет не вытянет адвокатских и судебных расходов! А информацию о моём авторстве и соответствующие извинения они опубликуют в ближайшем номере. Конечно, мне было вполне достаточно предложенного редактором, тем более, что и без него мне было известно, что все русскоязычные газеты безгонорарные и едва держатся на плаву. Я дал согласие, и в следующем номере газеты, почему-то в той её части, что выходила на немецком языке, была опубликована обещанная информация и извинения. Ещё несколько месяцев я с ужасом ожидал счёта за проделанную работу от «моих» адвокатов, но, видимо, неведомым образом мои мысли (на русском языке), а может быть, просто эманации страха были уловлены немецкими адвокатами и они списали свои затраты по статье: «Прибыли и убытки» в части убытков. А я тем временем разбогател ещё на одно стихотворение: БЛАГОДАРНОСТЬ ПЛАГИАТОРУ Если вам доведётся в газете Прочитать свой стишок, но под именем Не своим, то не стоит унынием Наполнять своё сердце, - пусть светят Людям строчки стишка, а не имени, И попробуйте быть благодарным, Потому что не счёл вор бездарным Ваш стишок, а своими воспринял Чувства, мысли и слов созвучия И, спеша поделиться открытием, Публикует в газете открыто, - Как свои, - значит силой могучею Обладает стишок и гордиться Может автор своим творением, - Не стишком, а стихотворением Нужным людям считать, и не злиться, Не вынашивать планы отмщения, Но "Спасибо!" сказать стиха вору И добавить, что ждёт стихов ворох Публикации и ... похищения... Владимир Голубчиков Hof, den 05.01.96 Может быть, я начал поступать так раньше, а может быть именно с тех пор, всякий раз говорю, - «Спасибо!» всем, кто слушал мои стихи или попросил их у меня на память, и конечно же с радостью их раздаю, опыт встречи с «плагиатом» имеется. Но почему-то не раз читал свои стихи в газетах, в которые я их никогда не посылал, читал их на сайтах, с которыми ни коим образом не был связан, удивляюсь, но с тех пор всегда под моей фамилией. Спасибо! Владимир Голубчиков Хоф, 06.04.08 |