Ярко-серые контактные линзы смело встали на места. Как и каждое утро. Я моргнул несколько раз, просто чтоб убедиться. Я каждый раз надеялся, что хотя бы что-нибудь пойдет не так. Но нет. Каждое утро было правильным. Рассчитанным. Глупо вздохнув, я вскользь глянул в зеркало и вышел. Лифт услужливо впустил меня, опустил вниз и выпустил. Как и всегда. Все было правильно. И купол над головой по-прежнему оставался на своем месте, искрясь бликами. Я мечтал увидеть небо. Как предки. Мы не ценили окружающую нас красоту. Мы пользовались, дрались, рождались, но не ценили. И не видели. Не обращали внимания даже на себеподобных рядом. Поэтому и не заметили постепенных мутаций, вскорости названых эволюцией, чтобы не пугать общество. А оно очень пугливое. И очень правильное. И вроде бы даже демократичное. Поэтому если большинству стал нравиться свой пол, то это же хорошо. Даже правильно. И когда слабый ген стал преобладать, просто ввели моду. На серые глаза, на каштановые волосы, на однополую любовь. А почему нет? Зато так проще. Считать злое добрым, фальшивое – правдивым, не правильное – правильным. А когда за десятилетие вымерли все краски глаз, и не осталось ни одного человека со светлым цветом волос, то никто не обратил внимание. Мода на цветные линзы была как раз в разгаре. А уж про радужные прически и вообще говорить не приходиться. Вот только однополая любовь подвела. Казалось справилось общество с проблемой хорошо. А природа возьми и выкинь финт ушами. И первый бум родившихся гермафродитов потряс. Всех. Это был намек судьбы. Подсказка. Но мы не замечали. Не хотели. А общество снова нашло выход – страны объединились и подобно заботливому родителю, позволили рожать всем без исключения, а вот с «выродками» поступило как вожак стаи – всех на операционный стол. Под скальпель. Для исследований. Да еще и общественности показывали, дабы не забывала о всепоглощающей любови и заботе.

Наверное поэтому второй такой бум вызвал совершенно другую реакцию. Культ семьи еще не устарел на тот момент. И родители бросились защищать, прятаться, сражаться. За своих чад. И так следом за войной никто и не обратил внимания, что подобные рождения перестали быть паранормальными. И общество снова перестроило свои взгляды. И приняло всех. И снова стало заботиться. И вроде бы даже все устроилось. Только вот культ… Он как-то изжил сам себя. Потому что ну зачем тебе семья, если у тебя все у самого получается? Да еще и прогресс на месте не стоял. К услугам единственного родителя были всевозможные устройства и аппараты. И даже роботы. А как же?! Надо ж попервах помочь!

Я люблю читать о том времени. Они умели признавать свои страхи. И поэтому таких как я, мчащих на бешеной скорости, по краю дозволенности, было мало. Но они считались смельчаками. И уважались в том обществе. Считались особенными. Они стремились хоть как-то превзойти себя, свои ужасы, свои собственные обвинения. Это сейчас, спустя много столетий, человеческое общество навязало понятие, что если что-то тебе не под силу, то ты просто не создан для этого и нечего и стараться. И вообще, для тебя приготовлено несколько замечательных судеб. Просто выбирай. А мы позаботимся об остальном. И снова все правильно. Ведь разве не так должен поступать заботливый родитель?

«Скрипнул» мелодичным звуком автоматический перехватчик управления, и я безвольно откинулся на сиденье. Мой ненавистный враг как всегда перехватывал управление в самый неподходящий момент. И я устал с ним бороться. Это в детстве, когда мой родитель счел меня самостоятельным в 3 года, я попытался бороться. В доме приюта. Но я был выродком. Светловолосым светлоглазым однополым выродком. Это тогда мне хватило сил сбежать, научиться маскироваться и отправиться в другой дом приюта. Меня приняли радостно. А я даже не смеялся над своей выходкой. Я боялся. Это когда меня в 10 лет как самостоятельную личность зарегистрировали в базе данных, мне хватило сил начать работать не так как все. Но я мешал обществу. Своей непохожестью, даже скрытой. Потому что в 15 лет человек не должен столько спрашивать. Так решило общество. А если ты против этого, то оно будет терпеливо тебе предлагать варианты, пока ты не остановишься или не устанешь бороться. Я сделал и то, и другое одновременно. Я выбрал место, где никому не мешал, и перестал бороться. Видимыми способами. Правда до этого общество успело внушить мне страх перед машинами. Но мы же в мире прогресса. И поэтому я не мог избежать встречи со своим врагом ни разу в день. Дважды он любезно встречал меня у порога, и я позволял себя везти. До поры до времени. Пока мне не надоедал его тихий шепот двигателя, его ласковый ветер в окне, его уверенная четкость в скорости. Тогда я перехватывал его в свой ритм и мы мчались. Летели. Практически взлетали. И это он мне тоже позволял. До поры до времени. А потом, снова вежливо отбирал у меня управление и я без сил сдавался в плен. После его вежливость перехватывали все двери в центре, и вообще казалось – вся техника. Но несмотря на всю эту покорность, техника мне позволяла больше, чем общество и поэтому я люблю находиться здесь. Среди кнопок, мигающих светодиодов и мониторов, шелеста охладительной системы и аромата синтетики. К сожалению это все, что я мог почувствовать. Но и этого было достаточно чтобы творить. И я работал. В свое и чужое удовольствие. Создавал, перекраивал, менял. Делал все что мог, хотя и не мог сделать главного.

Сегодняшний день был особенным, поэтому я с двойным чувством смешанного восторга сел обратно в машину. Мне предстояло избавиться от нее на стоянке у одного кафе. Я зашел внутрь, как собственно и всегда, раздеваясь на ходу. А машина парковалась на стоянке. Она должна была ждать. В нее не заложена программа поиска. Поэтому она не искала меня у заднего выхода, куда я всегда выскальзывал. Не один. С Ней. Мы кротко держались за руки. Как и положено брату и сестре. А кем мы иначе могли бы быть? На парочку не бросают косые взгляды, если она спокойно идет. Держаться за руки? Значит давно не виделись. Просто брат и сестра. Общество не умело придумывать нелогичные объяснения. Главное – все просто. И люди верили. Зачем им сложности? Зачем кому бы то ни было сложности? И мы, пользуясь таким простым предлогом, закрывающим нас покруче железного покрова, продвигались при помощи общественного транспорта. Стояли среди себенеподобных, скучным взглядом скользя по виду за окном. Вот только я бы ни на что не променял эти минуты касания. Простого, ясного и родного. Вечного. Хотя вечность тоже заканчивается. Сегодня. Мы снова будем в забытом обществом квартале. Она снова будет мурчать мне на ухо, а я буду отвечать рыком. Ласковым. Гортанным. Верным. И наша однополость будет позволять нам быть ближе. И наши души будут тонуть в разноцветных радужках зелени и голубых небес. И я буду играться с ее париком, а потом переключусь на пушистость золотого нимба на ее голове. И не обмолвлюсь ни словом про то, что сегодня – особенный день. Ей это не нужно знать. Важно лишь, чтобы она запомнила вот эти минуты, часы, дни со мной. Так как было у предков. Так как может еще быть.

И поэтому она ускользает из моей руки, одними лишь пальцами давая знать «До следующего раза, любовь моя». Мы разговариваем практически лишь одними жестами, прикосновениями и мимикой. Все остальное – слишком опасно. И когда я сяду, неестественно счастливый, обратно в машину и позволю ей отвезти меня домой, все будет выглядеть как обычно. Как и всегда. Все правильно. Съездил на работу, поработал и вернулся. Вот только я знаю, что полчаса назад, ее на полпути домой остановили и увезли на космолет под названием «Ковчег» (это название я сам нашел). Что ее обязательно найдут в списках, сверят личность и, не смотря на все ее возмущения и крики, впихнут в кабину аппарата. Что ни у одного из «контролеров» не возникнет подозрения о странном собрании людей на корабле, которые с одинаковым рвением отрицали свою причастность к проекту. Что через 15 минут после моего ужина, космолет стартует на Венеру и через 24 часа, всем «впихнутым» позволит проснуться мое произведение искусства «Александр», который отныне и будет их родителем. Заботливым и жестоким. Ведь он позволит им ошибаться. Позволит попытаться понять, что же произошло с нашими предками и нами. Что можно сделать, чтобы избежать этого. Но он будет только рассказывать. Не заставлять, не направлять. Не давать варианты. Просто будет рядом. Как был бы, наверное, я. А еще, через 20 часов, Александр запустит систему уничтожения общей базы на Земле и пошлет смертельный для всей техники импульс. Наверное, я не прав. И жестокосердечен. Я решил за этих людей их судьбы. И не только за них. Но сейчас я уверен, что поступаю правильно. На свой лад. Не на общественный. Я просто хочу дать нам еще один шанс. У предков был такой – Бог. Который, если все шло не так, как он планировал, уничтожал людской род и начинал все заново. Чтож, пусть я временно побуду им. Пусть улетевшие меня таковым сочтут, если додумаются. А если не додумаются, то пусть хотя бы она чувствует, как нелегко мне далось это решение. Наша встреча днем раньше могла бы все изменить. Но все так как есть. А значит – правильно…

И пока, у меня есть еще целых полтора дня, чтобы все-таки победить моего верного врага, который уже ждёт у парадных дверей, услужливо открывая двери.