- Осенью 1919-го в бою погиб Митя. Не верилось, что его больше нет – чудесного красавца с наружностью Аполлона, моего большого друга, с которым мы собирались соединить свои жизни. Он учился в институте восточных языков и по окончании его собирался работать в миссии одной из восточных стран. Говорил, что возьмет меня с собой. - Мы поедем вместе и никогда не будем расставаться... Как вы на это смотрите? Я, конечно же, смотрела на это положительно; мое сердце замирало от нежных слов Мити, обращенных ко мне. Последнюю предреволюционную Пасху я запомнила в мельчайших деталях. Молодежь тогда в последний раз перед грядущими потрясениями собралась в родном селе. Большой и шумной компанией мы ходили гулять в степь. По селу плыл пасхальный трезвон, летали быстрые ласточки, гулял на улицах разряженный народ, бегали крестьянские дети в новых платьях и рубашках, с крашеными яйцами в руках. Они останавливались и бесцеремонно рассматривали пересекающую шлях компанию: - Гля, господа идуть! - говорили они. Митя в тот вечер проводил меня до дому и у самого порога нежно и многозначительно пожал руку. Я что-то бессвязно лепетала, стесняясь и путаясь. Мы расстались. Уже потом, лежа в постели, я долго, почти до рассвета, перебирала в памяти все события ушедшего, такого счастливого, дня, взгляды Мити, останавливающиеся на мне дольше, чем надо... Какие у него изумительные глаза! Темные, бархатные, улыбающиеся... А его стремление быть рядом со мной... А пожатие руки – легкое, мягкое... А как он рисует! Как играет на сцене! И так же, как я, любит цветы и книги, сельскую природу и быт крестьянства... Мы сходились во всем – и во вкусах, и в характерах. Наутро мать разбудила меня: - Вставай скорее! За тобой Митя пришел. Он ждет тебя в гостиной! Я спросоня ничего не могла понять. Кто пришел? Кто ждет? Митя?! Но мы не уславливались встречаться! Я лихорадочно одеваюсь: потуже стягиваю тонкий лиф и закалываю его английскими булавками в нескольких местах, чтобы менее пышным казался бюст. Потом одеваю белье с кружевами волансье и голубыми шелковыми лентами, рубашку, нижнюю юбку. Затем – белые чулки и белые туфли. Заплетаю у зеркала две косы и завязываю их на темени синим бантом. Бегу умываться в коридор, где налита в умывальнике прохладная колодезная вода. Потом снова возвращаюсь в свою комнату и одеваю черную шумящую юбку из шелка-канауса, длинную, до щиколотки, на широком поясе по талии, и белую батистовую блузку. Сквозь тонкую ткань просвечиваются кружева белья и нежно-голубые ленты. Затем несколько секунд я смотрю на себя в зеркало, стоящее на туалетном столике, взбрызгиваю шею духами и, наконец, решаюсь выйти к гостю. Свежая, нарядная, благоухающая, я появляюсь в гостиной. Навстречу мне с мягкого кресла поднимается Митя. Он протягивает обе руки, красивые, с длинными, тонкими пальцами, и берет мои руки в свои: - Христос Воскресе! Я за Вами – пойдемте в степь, там собираются все наши! А потом мы шли с Митей по селу, и все смотрели на нас. Мы перебежали через деревянный мосток, пахнущий сыростью и прохладой, потом стояли на горке, откуда было видно всё село, и ветер играл моими волосами и моей широкой шёлковой юбкой. А потом наступил 1919-й год. И Митю убили красные. …Поистине, свет считает, что он – быстрее всех. Но он ошибается: как бы быстро он ни летел, темнота уже на месте и дожидается его. |