Аида Берова

 

Капля крови

(Рассказ-быль. Имена действующих лиц изменены.)

 

Пятница. Моросит дождь. Я сижу за столом в ординаторской и, позёвывая, заполняю дневники наблюдений за состоянием пациентов. Через час обход, потом перевязки, работа в травмпункте. Скукота. День как день.

Мои ленивые мысли прервал натужный кашель за шкафом в углу. Я вздрогнула. Опять этот Хафиз! И что за манера такая — ходить бесшумно, будто крадучись? Хоть на шею колокольчик ему вешай!

На самом деле его полное имя Хафизулла. Это ординатор из Йемена. Смуглый, худой, немногословный. Сказать честно, его открыто недолюбливали. Нет, причина совсем не в расизме, национализме или, не дай Бог, в том, что он рьяно исповедовал ислам. Да и языкового барьера особого не было. Говорил на русском он вполне бегло и понятно. Но был как-то уж очень замкнут. И не только. В его глазах всегда читалось осуждение. Осуждение буквально всему, что происходило вокруг.

Между тем в соседнем отделении работал ординатор Махмуд, — обаятельный, весёлый, этакий энергичный «шоколадный заяц». Кстати, тоже из Йемена, и ни цвет кожи, ни лёгкий акцент не мешали ему быть всеобщим любимчиком, и прежде всего — женской части больницы. Как раз пример того, что в медицинской среде личностные и профессиональные качества человека важнее его расы и национальных различий.

Итак, Хафиз шуршал историями болезни и продолжал громко кашлять. Я начала раздражаться. Мог он, в конце концов, хотя бы одноразовую маску надеть? У нас вообще-то карантин по эпидемии гриппа. После очередной серии натужных кашлевых толчков я не выдержала:

— Ты бы хоть таблетку какую выпил! А то подобно биологическому оружию скосишь инфлюэнцей полбольницы!

Он будто бы даже обрадовался начатому мной разговору или это мне только показалось?

— Да вот, заболел... Чувствую, температура поднимается, голова раскалывается и сил нет... совсем, — и посмотрел на меня умоляющими щенячьими глазами.

Не то чтобы я ему сочувствовала, скорее, была удивлена, — чего это он так разоткровенничался, интересно? Обычно из него невозможно было вытянуть и пары слов. Похоже, ему и вправду несладко.

— Отпросись и иди домой! — мне было странно, что он сам до этого не додумался. Или у них в Йемене уйти с работы равносильно измене Родине и карается смертной казнью? Кхе-кхе. В подобном случае меня бы уже раз десять казнили, не меньше.

— Не могу. У меня операция запланирована, — и снова умоляющий взгляд.

— Отмени, делов-то! Тем более что в таком состоянии идти в операционную — это форменное преступление: будешь там стоять и сопли в рану ронять!

Тут прозвенел телефонный звонок. Я сняла трубку и не успела даже выговорить стандартное «алло, ординаторская», как на другом конце провода раздалось разъярённое: «Какого хрена вы заказываете операционную, если нет оперирующего травматолога?! Живо сюда пошлите хоть кого-нибудь! Время наркоза не резиновое!»

— Всё, Хафиз. Ну и попал ты в переплёт! — вот теперь я ему действительно сочувствовала. Быть виновником конфликта с отделением анестезиологии и реанимации! Врагу такого не пожелаешь.

Лицо его медленно приобретало странный цвет «какао с молоком». Надо же, как забавно бледнеют темнокожие.

— Чёрт с тобой! Давай вводи в курс дела. Только побыстрее!

Сама не знаю, и кто меня дёргал за язык?

И вот, наконец, я спешно переодеваюсь и вхожу в операционную.

— А! Явление травматолога народу, то есть, нам с вами, простым смертным! — раздался слегка картавый голос.

И над ширмой, той самой, которое обычно закрывает голову пациента от всего происходящего вокруг, проявилось лицо анестезиолога Аркадия Валентиновича. Всю палитру чувств, которые он испытывал в данный момент, передать мимикой он, разумеется, не мог, поскольку широкая марлевая маска не позволяла, поэтому каждое свое слово он снабдил максимальной дозой яда.

Я гневно вскинула глаза на источник обидного комментария.

— Постойте-ка! А Хафиз куда подевался?

Видимо Аркадий Валентинович был не на шутку озадачен. Ишь ты! А я чем их не устраиваю, интересно? Только что требовали хоть какого-нибудь травматолога, а теперь перебирают. Чего таить? Моё чувство собственного достоинства было уязвлено.

— У него температура поднялась, — пояснила я нехотя.

— А, ну всё ясно тогда! Я даже подумать не мог, что положительные результаты на гепатит С у его больной так негативно скажутся на состоянии его здоровья. Ай-яй-яй!

— В смысле?

Я, конечно, начала догадываться, о чём идёт речь, но всё ещё не могла поверить в человеческую подлость.

— Ну как же! Не далее как полчаса назад наша лаборатория сделала глубокое одолжение, — в этом месте в его голосе прозвучал неприкрытый сарказм, — и удосужилась-таки переслать анализы, результаты которых мы должны были получить ещё пару дней назад. Совершенно неожиданно выяснилось, что у этой конкретной пациентки — гепатит С. И я вас уверяю, Хафиз к тому времени был ещё вполне здоров. Скажу более того — при мне даже не чихнул ни разу!

— Хлороформа мне в нос! — ошеломлённо выдохнула я медицинское ругательство.

Вот почему смуглый ординатор был так подозрительно разговорчив! О, лукавый змий искуситель!

Меня охватила тихая паника. Если вам покажется, что любой диагноз (кроме ВИЧ, разумеется, или, на крайний случай, бубонной чумы) не стоит подобной суеты, то я вас разочарую. Гепатит С не зря прозвали «ласковым убийцей». Это смертельный вирус, передающийся преимущественно через кровь. Отчего именно «ласковый»? Он убивает человека медленно, незаметно, словно исподволь. И зачастую до самых своих последних дней человек бывает уверен, что он полностью здоров.

А теперь представьте себе: мне не более чем через минуту работать в ране, буквально кишащей этим злокозненным вирусом. На какую-то долю секунды я даже начала оправдывать перетрусившего Хафизуллу. Если рассуждать без эмоций, что бы сделала я, будь на его месте? Ну, во-первых, узнай я о столь грозном заболевании пациента ранее (имеется в виду, до того как натянула эти чёртовы перчатки), я бы тоже ни ногой не ступила в операционную. И мне не стыдно обнародовать свою слабость, как и признаться, что мне тоже хочется жить, пусть это кому-нибудь и покажется странным. Но сознательно подвергнуть риску возможного заражения другого человека? Мне бы это и в голову не пришло, да и гипертрофированное чувство совести (которое любовно взращивали целых три поколения педагогов в нашем роду) загрызло бы меня насмерть и даже не подавилось! Но можно было прямолинейно высказаться, перед всеми и прежде всего пред самим собой, что ты не желаешь рисковать жизнью ради... нет, не ради пациента. Жизни самой больной ничего (кроме дремлющего пока гепатита С) не угрожает. Ну не удалят ей эту металлоконструкцию. Она будет жить так же, как и жила, пока, разумеется, печень не откажет, поражённая смертельным вирусом. Возможно, лёгкий дискомфорт в руке сохранится, но, помилуйте, пациентка давно перешагнула 60-летний рубеж и, насколько я могу судить, ей явно не светит место в олимпийской сборной по художественной гимнастике. Пусть оперированная рука движется не в полном объёме, но бытовые функции выполняет. Так скажите мне, ради чего весь этот сыр-бор? Отмени вовремя Хафизулла операцию, никто бы и не думал его осуждать. Так что же мешает мне отменить её теперь? Уже опудренные тальком и натянутые перчатки? По аналогии как: коль положил палец на курок, то будь последователен в своих действиях, — стреляй! То есть отменить операцию до введения пациента в наркоз допустимо и будет понято всеми, а вот демонстративно бросить скальпель и хлопнуть дверью, будет расценено как малодушное невыполнение своих профессиональных обязанностей?

Поистине редчайший позор! Сбежать из операционной!

И хотя инстинкт самосохранения во мне бил во все колокола и буквально корёжил внутренности, я сделала шаг к пациенту. Ноги двигались с трудом, будто скованные неподъёмными средневековыми кандалами. Но врождённое упрямство вкупе с некоторой долей глупости (подозреваю, что доля последнего значительно превалировала) оказались сильнее, ибо я, не узнавая собственного внезапно севшего голоса, глухо скомандовала:

— Скальпель!

Сердце сразу же пропустило пару ударов.

В руку мне вложили требуемый инструмент. Операционное поле заблаговременно было обработано йодным раствором, потому выделялось средь белых стерильных простыней большим рыжим пятном.

Я, задержав дыхание, осторожно сделала округлый надрез. В ране выступила большая капля крови. Капля, которой под силу низвергнуть мою жизнь на самые задворки реальности: запрет на работу в сфере хирургии, далее длительное заболевание, бесплодные попытки уцепиться хотя бы за кромку своего существования, всеобщая жалость и, как неминуемый финал, кончина во цвете лет.

Одна капля крови… В мозгах застучало, как навязчивая мысль параноика: «Одна капля… одна капля… одна капля…» Слова пробегали как по замкнутому кругу, всё быстрее и быстрее, в глазах потемнело, всё тело враз одеревенело, и я на мгновение выпала из оков реальности… Но из изменённого состояния сознания меня вывел спасительный писк аппаратуры для наркоза.

Я непроизвольно сделала шаг назад. Интересно, почему такая гробовая тишина в операционной? И все почему-то выжидательно уставились на меня. Почему именно на меня? А да… Я — хирург… Вот. Я — хирург… хирург… Начала повторять словно мантру, чтобы изгнать из головы нежелательные истерические мысли.

— Стойте!!! — это вскочил со своего места Аркадий Валентинович.

Неужели нашёлся-таки человек, который прекратит всё это безумие?!

— Наденьте на доктора ещё пару перчаток! — и он обессилено плюхнулся своей массой в полтора центнера на крякнувший под его весом вращающийся табурет.

Опытная медсестра сию же секунду исполнила озвученную команду. Пальцы тут же туго стянуло латексом. Пожалуй, даже слишком туго. Так что теперь кисть даже не разогнуть в полной мере. Необходимо отключить все эмоции. Отключить эмоции...

Наконец, я выдохнула:

— Тампон.

Осушив рану, обнаружила концы спиц, причём исключительно благодаря осязанию, поскольку они были глубоко запрятаны в основании сухожилий мышц. Теперь необходимо освободить их от мягких тканей распатором и захватить плоскогубцами. Резко дёрнула одну из спиц по оси и высвободила металл из кости. Есть! Снова дёрнула, вот и вторая в моих руках. Я ликовала.

А что? Кажется, жизнь налаживается! С энтузиазмом принялась искать признаки проволоки. Ощупываю гладкую поверхность кости миллиметр за миллиметром. Так, где же она? Вот, кажется, и острый конец закрутки.

Упс! Это, словно воздушный шарик, лопнула излишне туго натянутая перчатка! Видимо, медсестра не угадала с размером. Растерянно разглядываю правую кисть. Наружная перчатка и вправду проколота в области подушечки большого пальца. Но внутренняя — цела! Ур-ра!

— Работаем! — это я приказала скорее себе, чем присутствующим, чтобы как-то внутренне собраться.

Так, нужно скусить щипцами закрутку. Скусила, вытащила! Выходим на финишную черту!

Ага. Как бы не так! Внимательно рассмотрев отломок старой проволоки, я не на шутку пригорюнилась. Ведь у меня в руках была лишь её половина. Предположительно, она переломилась пополам в области внутрикостного канала, и теперь придётся искать оставшуюся часть.

— Похоже, у нас неприятности! — решилась я посвятить в свои мрачные переживания всю операционную бригаду. — В прямом смысле этого слова: у нас полный облом! — и я помахала отломком в сторону анестезиолога.

Зря я это сделала. Похоже, нервы у анестезиолога были уже и так на пределе. Он судорожно подскочил, словно курица с насеста, внезапно заметившая хорька:

— Всё ребята! Можно всё бросать и уходить! Зашиваемся!

Это он таким образом даёт мне понять, мол, давай завершай и скорей уже штопай рану.

Если бы данная сакраментальная фраза прозвучала хотя бы минут на пятнадцать пораньше, то я посчитала бы Аркадия Валентиновича своим спасителем и, наспех накинув на рану пару стежков, пулей вылетела бы из операционной. Но он явно опоздал со своим предложением!

— Шило! — не терпящим возражения тоном потребовала я.

И начала осторожно выковыривать остаток проволоки из костных наростов. На переносице от напряжения выступила капля пота.

В операционной стояла тишина, прерываемая лишь моим старательным сопением. Все как в гипнотическом трансе смотрели мне под руки.

— Эй, друзья, не спим! Кто-нибудь кроме меня сегодня будет работать?! — не выдержала я.

Санитарка тут же суетливо промокнула мне лоб салфеткой, а медсестра осторожно, с примесью лёгкой нервной дрожи, тампоном, прихваченным между концами зажима, подсушила рану. Анестезиолог в кои-то веки вспомнил о своей работе, начал что-то там набирать в шприц и добавлять в капельницу.

Ещё минута и обнаруживаю искомое! Иглодержателем подцепляю свою находку, резкий рывок! Но концы зажима вдруг соскальзывают и со смачным щелчком защёлкиваются, словно зубы голодной пираньи, упустившей долгожданную добычу. Самое ужасное, что при этом разбрызгивается кровь из раны прямо мне в лицо.

— Ну, артрит тебе в колено! — выругалась я от бессилия.

Все замерли. Жизни пациента по-прежнему ничего не угрожает, а вот моей... совсем не факт! Стоит малюсенькой капельке очутиться у меня на слизистой глаз, и привет пожизненное лечение у инфекционистов (по прогнозам лет десять, не более, поскольку далее уже ожидает досрочная амнистия от бренного существования). Но об этом потом. Вот выйду наконец отсюда и тогда вдоволь поужасаюсь. А теперь надо продолжать.

Щипцами подцепила оголившийся конец проволоки и рывком подтянула к себе, высвобождая её из многолетнего костного плена. Вот она! С неподдельной яростью швыряю её в таз, но промахиваюсь, и она прицепляется к моим бахилам.

— Гр-рр-рр!!! — зарычала я, остервенело дёргая ногой, искренне уверовав в то, что чёрная пятница всё же существует!

Устало стучу по клавишам клавиатуры старого компьютера в ординаторской. На блёклом экране высвечивается заголовок: «Протокол операции». Дай Бог теперь памяти вспомнить всё, что вытворила я сегодня.

За спиной раздался разъяренный бас куратора:

— Акберова, какого лешего ты согласилась подменить Хафиза?!

— Да как-то неудобно было, люди готовились, анестезию вон подготовили, — принялась я мямлить.

— Чудо ты из кунсткамеры, а не интерн! Да какое, к чертям, удобство! Ты понимаешь, что ты не только свою глупую голову подставляла, но прежде всего мою. Знаешь, как-то мало мне радости к личному профессиональному кладбищу ещё и кладбище своих учеников открывать! — самозабвенно продолжал линчевать меня мой наставник. Думай прежде, ради чего ты рискуешь своей единственной ещё не прожитой жизнью! Вот об этом надо беспокоиться, а не о сомнительном удобстве окружающих!

К счастью, от дальнейшей гневной тирады меня спас телефонный звонок, вызвавший куратора на очередной консилиум.

От незаслуженной обиды на глаза набежали предательские слёзы. Куда бы спрятаться, чтоб вдоволь себя поругать и всласть пожалеть? А ещё лучше — провалиться сквозь землю!

И ничего лучшего не придумала, как малодушно забиться под лестницу на первом этаже. Спиной подпирая пыльную дверь, ведущую в подвал, и присев на корточки, вполне серьёзно собиралась приступить к почти интимному процессу самобичевания, как над головой раздались чьи-то шаги и громкие голоса:

— Лучше нарушить заповеди Корана с первой и до последней, чем прикрывать свою трусливую шкуру, рискуя жизнью женщины!

Судя по горячности слов и пикантному акценту, голос принадлежал Махмуду.

— Так ты их и так почти все нарушил, поддаваясь соблазнам неверных! — в ответ прошипел Хафизулла.

Далее прозвучал поток непереводимых арабских фраз, впрочем, их излишний эмоциональный накал наводил на смутные подозрения об их нецензурности. Затем последовала пара хлёстких ударов.

— Э, ребята! Хорош! Мы же договаривались — без рукоприкладства! — вероятно, это уже Костик подоспел разнять начавшуюся потасовку.

— Когда вы договаривались, я скрестил пальцы за спиной! — с ехидством вставил Тимур.

— То, что для Хафиза в аду припасена именная сковородка, для меня не представляет сомнений. Или как там у вашему — раскалённый казан? — пытался разрядить обстановку рассудительный Костя.

— Второй вариант, пожалуй, получше будет, — поддержал шутку Махмуд, — поскольку надёжней и глубже!

— Мужики! Это дело нельзя оставлять безнаказанным! — в поисках справедливости Тимуру всегда не было равных.

— Погоди, давай спокойно перекурим, вот здесь... — голос Кости приближался. И о ужас! Он в кромешной темноте столкнулся со мной нос к носу.

— Э-э-э... Всем привет! — выдавила я из себя и быстренько прошла мимо опешивших коллег. Уже поднявшись на один лестничный пролёт, обернулась. Глаза ребят настороженно следили за каждым моим движением. Поймав хмурый взгляд Хафизуллы, не удержалась:

— А знаешь что, Хафиз? Мутацию тебе в Y-хромосому !

И пошла как ни в чём ни бывало своей дорогой. Через долю секунды, когда до тугодумных носителей Y-хромосом дошёл смысл сказанного, до меня донёсся дружный хохот.

Хафизулла уже через месяц отбыл со своей молодой женой обратно на Родину. Согласно слухам работает в частной клинике и зарабатывает больше наших коллег раз в десять. Но я ему не завидую, ибо бедность духа невозможно компенсировать деньгами.

Остальные ребята продолжают трудится по своей специальности. Кстати, если повстречаете крепкого темнокожего травматолога с неизменной белоснежной улыбкой, это и есть тот самый Махмуд. Он женился на нашей красавице-землячке и с энтузиазмом перенимает местные обычаи. На днях Махмуд с присущим ему юмором рассказал, что у Хафизуллы уже четверо отпрысков, но все женского пола, и бедняга теперь всерьёз полагает, будто я своим шутливым проклятьем заблокировала его Y-хромосому! Ну нельзя же быть настолько суеверным!