Алиса стремительно вышла из кабинета санаторного врача и без задержки направилась к выходу на улицу.

– Алиска! Я же жду тебя! – взметнулся вслед удивлённый возглас Юли. – Юра занял очередь на теннис, она уже скоро подойдёт, давай поиграем в павильоне, а то дождь собирается, – тараторила Юля, не отставая от взволнованной, раскрасневшейся подруги. – Что случилось-то? Зачем Макарыч вызывал?

– Юльчик, потом. Ладно?

Вдоль потемневшего, отливавшего мокрым асфальтом озера Алиса добежала до своего корпуса. В палате никого не было. Она с ходу достала из ящика ручку, блокнот, села у окна и написала: «Дорогой дядя Макс!». Сумятица одолевавших её чувств не давала подобрать нужные слова. Теснившиеся, напиравшие друг на друга, они отказывались стройно ложиться на бумагу и подобно составляющим какого-нибудь взбаламученного сообщества выскакивали вперёд, толкались, не соблюдали никакой последовательности… Дядя Макс, любимый дядя, родной брат мамы… Она часто гостила в его доме, вот и после санатория должна была бы поехать к нему на дачу. А теперь?.. Алиса взглянула на быстро надвигавшуюся из «гнилого угла» темень. Гнилым углом здесь называли северо-запад, откуда чаще всего приходили дожди.

Ещё совсем недавно она ничего не знала ни об этом санатории, ни о том, что у неё непорядок в лёгких. Последнее обнаружилось в марте, когда при очередном институтском медосмотре старенький врач-рентгенолог неожиданно спросил: «На учёте в тубдиспансере состоите? – и, получив отрицательный ответ, сказал: – Будете состоять. Ничего катастрофического, но надо обязательно быть под наблюдением. И желаю вам, милая девушка, поскорее «стареть», да, да, не шучу, – он сокрушённо покачал головой, – молодых эта болезнь особенно любит».

Хоть никакого незамедлительного лечения не требовалось, на нём всё-таки настояла мама Алисы. Будучи сама врачом, она заставила дочку срочно оформить в институте академический отпуск и отправила её сначала на два месяца в больницу, затем ещё на два – сюда, в край чистых озёр и сосновых лесов. Недалеко, в Комарово, находилась и дача дяди Макса… Не позвонить ли ему вместо письма? Но нет! Она пока не готова к объяснениям, уговорам, препирательствам, которые обязательно будут в телефонном разговоре.

Барабанивший по стёклам косой ливень умолк, исчезла водяная завеса, и стали опять видны озеро и терраса главного корпуса с прятавшимися от дождя обитателями санатория. Многие, глядя на резво убегавшие тучи, уже начинали покидать укрытие, и Алиса поспешила продолжить письмо: «Срок моей путёвки, как Вы знаете, подходит к концу, и я чувствую себя прекрасно отдохнувшей. Здесь красиво. Корпуса стоят на берегу небольшого озера, на той стороне сосны растут прямо на камнях, а наш берег песчаный, с причалом для лодок. И я научилась грести! Говорят, это полезно. В лесу полно вереска, как в Комарово, а опушки лиственные, и на них растёт земляника, – этим нарочито описательным вступлением она старалась удержать себя от рвущейся наружу обиды. – За первый месяц я прибавила в весе. Правда, в июльский заезд приехало много молодёжи, стало весело, и вес мой (чуть-чуть!) поубавился. Между прочим, по моим подсчётам, я здесь выпила полтора ведра кумыса! Представляете?!

Дядя Макс, всё это я собиралась рассказать при нашей встрече. Но – и это главное, о чём хочу предупредить Вас, – в Комарово я не поеду! Так что выборгский поезд не встречайте!! В Петербург приеду на автобусе и оттуда – прямо домой! Маме пока не сообщала, но уверена, что она моё решение обязательно поддержит!

А дело в том, дядя Макс, что сегодня утром меня вызвал к себе лечащий врач и показал Ваше письмо, где Вы спрашиваете, не могут ли заразиться от меня Ваши домашние. Дядя Макс, Вы же знаете, что – нет! У меня же закрытая форма! В общем, врач посоветовал мне не ездить в Комарово, и это моё решение бесповоротно! Всем от меня привет. Целую, до свидания. Ваша любящая племянница Алиса».

Крупные капли из переполненных глаз упали на стол. Письмо к врачу, написанное втайне от неё и мамы, вмиг всё перевернуло, отдалило дядю, сделало его чужим… чужим – родного дядю Макса… Алиса любила его, можно сказать, с пелёнок и себя всегда ощущала любимой племянницей. Какой рёв она устроила однажды, расставаясь с ним! Было это в третьем классе. Её тогда почему-то на первое полугодие отправили учиться в Петербург, к дяде. Она мечтала скорее вернуться в свою школу, к друзьям, но, когда мама увозила её домой, с горя закатила такую истерику, что удивлённая соседка по купе спросила осторожно: «А куда вы везёте девочку?». И дядя Макс, с его мягкой манерой, ласковой улыбкой, конечно же, сумел успокоить её и даже рассмешить.

Она представила, как он расстроится, когда получит письмо, и в груди гулко толкнулось мстительно-злорадное чувство: вот и хорошо, пусть, пусть... На миг затмив всё остальное, именно оно, это чувство, принесло мимолётное облегчение.

В дверь вошла Юля.

– Юльк, сходишь со мной в посёлок? Надо письмо опустить. Дождь совсем кончился?

– Кончился, кончился, июльский дождик вам – не сентябрьский дождь! Ну, пошли тогда? – подруга подтолкнула задержавшуюся у зеркала Алису. – Что ты там увидела, новые веснушки?

– Знаешь, что я подумала? – Алиса собрала в хвост густые русые волосы, перекинула их на один бок, потом на другой и, продолжая внимательно себя разглядывать, медленно проговорила: – По моему виду ни у кого ведь даже мысли не возникнет, что у меня туберкулёз. И по твоему – тоже!

– Ну, и что? Чего это ты вдруг? Идём! Кстати, зачем Макарыч вызывал?..

 

Они шагали по твёрдой, песчаной с камушками дороге, на которой даже после ливней не оставалось луж. Солнце опять вовсю светило, и лишь из последних остатков туч временами выливался сверкающий грибной дождик, тёплый и приятный, тот самый, под которым хочется раздеться и бегать, как в детстве – дождик, дождик, лей, лей на меня и на людей! Но сейчас подруги его не замечали.

– Не знаю, что и сказать, кто прав, кто не прав, – рассуждала Юля после Алисиного рассказа. – Я, честно говоря, всегда готова к чьим-нибудь опасениям. Не все ведь так подкованы, чтобы сразу сообразить, что заразно, а что – нет. Одно слово «туберкулёз» у некоторых вызывает панику. Понимаешь?

– Понимаю…

– Я думаю, он сделал это, чтобы у домочадцев не было лишних разговоров, – пыталась докопаться до истины Юля.

– Может быть. Домочадцев много. У сестры ребёнок родился, и к нему взяли няню, приезжую девушку, она живёт у них. Да и прежняя домработница на месте.

– Ну, вот видишь? Ясно, были пересуды. Не обижайся ты на него! На самом деле он оказался в трудном положении.

– А я – не в трудном?

– В трудном… Но вот, чего не понимаю, так это, зачем Макарыч тебе рассказал? Взял и выдал без обиняков! Он, видимо, отвечать не собирается?

– По-моему, не собирается. Но показывать мне письмо он не должен был в любом случае! Так ведь?

Сама Алиса всегда избегала даже нечаянных заглядываний в чужие письма: как раз из боязни ненароком прочесть что-нибудь такое, чего лучше было бы не знать.

– Должен, не должен… А это, Алиса, как посмотреть! Коль благоприятного ответа от него не будет, тебя там могут сторониться. Вот и стало ему за тебя обидно. Я же говорю, не равнодушен он к твоим синим глазам, – Юля лукаво взглянула на подругу. – Ну, ладно, ладно… Так вот, а с другой стороны, напишет он, что не опасна ты, а закрытая форма возьми и превратись в открытую.

– Не через неделю же, – уныло возразила Алиса.

– Ой, да что мы такое говорим?! Тьфу, тьфу, тьфу!

– Ну, если он боится взять на себя ответственность за мою незаразность, – Алиса наконец улыбнулась, – то и молчал бы вообще!

– Владимир Макарович – загадка! – Юля многозначительно подняла вверх указательный палец. И они переключились на Макарыча.

Перед почтой Алиса замедлила шаг.

– Кажется, я передумала, – она водила конвертом из стороны в сторону, решая, как с ним поступить. Затем убрала в сумку. Первый всплеск возмущения и обиды поутих, и теперь она не была уверена, что всё ещё хочет отправить сгоряча накатанное объяснение…

Юлька во многом права… Наверное, нет ничего ужасного в том, что дядя Макс просто-напросто хотел успокоить встревоженных домочадцев, сам-то он всё понимает… А, может, ему пришлось писать под их нажимом?.. Алиса сидела в тени – загорать возбранялось! – под небольшим навесом, на давно облюбованной уединённой лавочке. Низкая, из одной широкой доски лавка уютно приткнулась к стенке стоявшего на отшибе сарая. Напротив неё розовел на солнце сосновый бор с невысокой густой опушкой из кудрявого орешника, аромат хвои и омытых дождём цветущих трав растекался в воздухе. Монотонно гудели шмели, пчёлы, а на руку к ней села божья коровка. Алиса тихонько дунула: "Божья коровка, улети на небко". И та, щекоча лапками кожу, петляя, начала неторопливо перебираться на зажатую в пальцах веточку вереска.

Так же исподволь менялся Алисин настрой. Путеводной ниточкой, находившей оправдывающие дядю доводы, была любовь. На душе теплело, и постепенно исчезало отчуждение… Но ехать в Комарово она по-прежнему не хотела! И не могла – с какой стороны ни посмотреть, всюду самым верным выходом получался отказ от этой поездки... И ещё! Это «ещё» было даже важнее всего остального: никто у дяди Макса – и он сам, разумеется, тоже! – не должен знать, что Макарыч рассказал ей о письме. Окончательно утвердившись в своём решении, Алиса ощутила лёгкость, словно у неё внутри раскрылись неведомые створки и остатки негодования, обиды, растерянности целиком и полностью вылетели вон. Оставалось только придумать весомый предлог для отказа.

Между тем в прореху дряхлого навеса скользнул светлый луч, и чуть позже солнце ярко залило Алисино прибежище. Это означало, что настало время обеда. «Юлька, наверно, меня потеряла», – свой телефон Алиса выключила из страха перед несвоевременными звонками от дяди Макса. Вот будет она твёрдо знать, о чём с ним говорить, тогда и…

– Аааа, вот ты где!

Из-за угла сарая появилась наигравшаяся в теннис, оживлённая Юля.

– Идём в столовую! Есть новости: ребята хотят завтра, в тихий час, устроить тебе отвальную! –выложила она и тут же спохватилась: – Алиска, да ты меня не слушаешь! Ладно, тогда рассказывай, что надумала. А вечером давай сходим в кино!

– На что? – равнодушно отозвалась Алиса.

– «Свадьба лучшего друга». Ты раньше не смотрела?

– Не-а, не смотрела… Стоп! Как ты сказала? Свадьба?

Свадьба… Как птицы ловят подброшенный в воздухе корм, так и беспрестанно крутившиеся мысли на лету подхватили это многообещающее слово. Свадьба лучшего друга… Вот же оно! Свадьба лучшей подруги, у которой свидетельницей может быть только она, Алиса!

– Юлька! Ты же идею подала мне своим кином! Класс! Теперь слушай, что я решила…

Этим же днём, поговорив сначала с мамой, она без сучка и задоринки сумела убедить дядю в том, что из санатория вынуждена ехать прямо домой. И что причина очень уважительная.

– Почему не знала раньше? Дядя Макс, знала я, конечно, просто дату регистрации вдруг перенесли на более ранний срок. Понимаете? – вдохновенно, сама почти уверовав в легенду, сыпала словами Алиса. – Я пока не знаю, почему перенесли… Да мне, дядя Макс, тоже очень жалко, но что поделать, ведь любимая подруга…

 

В Петербург она приехала утром. Волнения по поводу наличия мест оказались напрасными, и ей благополучно достался билет на поздний экспресс "Белые ночи". Впереди был целый день.

Затерянность среди незнакомых людей в чужом городе Алиса за свои двадцать лет испытывала пока нечасто, но уже поняла, что такое состояние ей нравится. Никто тебя не знает, нет никаких встреч, обязательств, есть только чудесное ощущение свободы. Иди себе куда глаза глядят! Но в этот раз настроение не было таким безоблачным...

День предстоял жаркий. Ещё не успевший раскалиться Невский был полон загорелых прохожих. Два встречных потока, движущихся по широкому тротуару, пестрели летними нарядами. Она машинально влилась сначала в один из них, потом – в другой, в какой-то момент испуганно дёрнулась, стремясь спрятаться за спины – в идущем навстречу мужчине вдруг померещился дядя Макс.

День тянулся медленно. Напоследок она зашла на почту и уселась писать Юле, которая лучше всех могла понять её теперешние чувства…

– Девушка, вы ещё не заканчиваете?

– Да, да, конечно, – сдвинувшись на край столика, она спешно приписала, что так и не может определиться, правильно ли поступил Макарыч, но в любом случае он открыл ей глаза. Ведь, ощущая себя в общем здоровой, она с самого начала отнеслась к известию о болезни не слишком серьёзно – да просто легкомысленно! – и только теперь по-настоящему поняла, что в её жизни появилось осложняющее обстоятельство. Что-то вроде ущербности? Временной, до выздоровления… Нет, нет, надо брать пример с Юльки!

На вокзал она приехала перед самым отправлением и, услышав по радио, что нумерация вагонов начинается с хвоста состава, подхватила в камере хранения чемодан и кинулась к поезду. У входа на перрон Алиса увидела… дядю Макса! Первым инстинктивным побуждением было – убежать, но он быстро шагнул к ней и молча обнял… Забыв о свадьбе лучшей подруги, о считанных минутах до отправления, Алиса уткнулась в родное дядино плечо и стала поливать его слезами.

– Письмо. Так я и думал.

– Я хотела, чтобы вы все не знали... Я хотела, дядя Макс, не хотела… – всхлипыванья усиливались.

– Ну, ну, ну, всё, всё, всё… – дядя успокаивающе похлопывал её по спине. Потом достал из своего кармана платок и, как в детстве, вытер ей нос.

– Дядя Макс, только не говорите у себя дома, что я знаю про письмо! Хорошо? Так ведь лучше всем!

– Хорошо, хорошо. Идём скорее, пора в вагон… – поцеловав Алису, он помог ей зайти в тамбур и добавил вдогонку: – Я скоро к вам приеду!

Она улыбалась, водила по стеклу пальцем, разводила руками – похоже, обещала написать большое письмо. Дядя Макс подтверждал жестами, что приедет, и показывал, что, мол, надо бы открыть окно, но вагон уже плавно плыл вдоль платформы. Алиса смеялась. Уезжала она с лёгким сердцем.