Вчера до боли хотелось письма из столицы, а сегодня вот! получил: «Ну здравствуй, милый ты мой Дурачёк! Здравствуй». И со стихами. Возвела меня в ранг ангелов и героев, а мне стыдно, стыдно за себя и за свою жизнь, хотя этому и можно найти какое - то оправдание и в слабости, и в одиночестве, и в том мрачном молчании, и в том нищенском положении, в котором я нахожусь и которое, кажется, каждый день уносит из меня ощутимый кусок жизни. Ах, если бы не тот проклятый 1969 год! И мать во многом права: это безумие, в моём положении идти на такую жизнь. Меня эта столовка и эти «голодовки» скоро загонят в гроб. А у неё всё этак просто, всё этак радужно и возвышенно… Святая простота, и зачем мы встретились? Ведь не подойди я к ней тогда в автобусе, и всё было бы хорошо. И главное - не было бы сейчас так стыдно и обидно за свою жизнь, за себя. Опять, кажется, сверкают алмазы в пепле…

… Июль, а я загрипповал. Родители прилетели вчера и поселились в гостинице Украина. Они остановились в Москве проездом в отпуск, чтобы повидаться со мной. В их просторном двухкомнатном номере на десятом этаже батя лечил меня коньяком, а мать всё сокрушалась, что похудел и оставляла ночевать. Вечерело, пора было возвращаться в Немчиновку, завтра всё равно на работу. Я спустился вниз, на улице было уже почти темно. От встречи с родными, норильских новостей, тёплого шумного вечера в огнях и машинах, от выпитого на душе было покойно и весело, и хворь как рукой вроде сняло.

Недалеко от гостиницы вскочил на заднюю ступеньку уже отходящего родного автобуса N 139, протиснулся на площадку, ведь до конечной - то ехать более получаса. Вижу, чуть сбоку стоит худенькая девушка и рисует что-то в своём альбомчике - кругом толчея, разговоры, смех, а она рисует, да к тому же, похоже, с натуры. Присмотрелся. Ага, вон, сзади меня сидят два тощих иностранца и что-то оживлённо обсуждают. С детства преклонялся перед людьми искусства, а тут смотри, живая художница, почти девчушка и рисует на ходу! Округлое красивое лицо, по - детски припухлые губы, простая причёска светло - каштановых волос с косичками и бантиками… - всё это было так непривычно и непохоже на женщин, с которыми встречался, которые окружали меня эти месяцы дипломной практики. «Какая девушка! И рисует!.. Вот такую жену мне надо!..», пронеслось в голове. Развернул свою «Литературку», начал читать. Кутузовский проспект плавно перешёл в Можайское шоссе. Автобус всё более набирал скорость, всё более длинными становились расстояния между остановками, поредевшие пассажиры поутихли, кое-кто стал чутко дремать. Чтение не заладилось, всё тянуло посмотреть, что там делает эта девушка. «Что же делать, конечная не за горами, да и она может выйти в любой момент?», - лихорадочно думалось мне. А за окном пошли уже окраины Москвы. Девушка придвинулась к выходу. Игравший ещё во мне градус весёлого настроения придал смелости (как-то я взял за правило не знакомиться с очень уж молоденькими девушками, особенно школьницами), и я занял её место:

- Девушка, вам не хватает натуры, что рисуете в автобусе? - спросил я её и вдруг застеснялся своих волосатых загорелых рук, одной из которых взялся за поручень рядом с ней. Вблизи она оказалась ещё красивее и не такой хрупкой.

- Да, поэтому иногда приходится рисовать на ходу, - ответила она приятным певучим голосом. И посмотрела на меня лучистыми серыми глазами прямо и просто, без жеманства или кокетства.

- Так я могу вам помочь! - обрадовался я. - Я буду позировать вам, - внутри всё пело и плясало от перспективы будущей встречи.

Но тут заскрипели тормоза. Иностранцы вышли у освещённого огнями Мотеля, стоящего на противоположной стороне шоссе, как раз за одну остановку до моей конечной. Девушка вышла тоже, но пошла в противоположную сторону. Не раздумывая, я выскочил в закрывающиеся уже двери. На улице, куда она пошла, было темно. Я догнал её.

- Можно, я вас провожу? - не дождавшись ответа, я снова зачастил: - Слушайте, вы меня не бойтесь, я студент, здесь в институте прохожу практику. Володя я.

- Нина. Мне недалеко, я на этой улице живу, - и мы пошли рядом.

Дорога дугой спускалась вниз. Я приблизительно знал это место, видел не раз из окна 139-го автобуса, когда ездил в Москву - это была кольцевая развязка возле Мотеля, как раз на границе города и области. Недалеко от этой развязки в ряд стояли частные домики.

- Нет, правда, Нина, я действительно хочу, чтобы вы нарисовали мой портрет, это можно?

- Можно попробовать, - вынужденно выдавила она из себя.

- Тогда давайте встретимся в парке у института, завтра вечерком, знаете, рядом там есть лавочка? Часиков в шесть. Вы научно - исследовательский институт знаете где?

- Да, знаю. Но завтра не смогу.

- А послезавтра?

- И послезавтра тоже. Я готовлюсь к вступительным экзаменам в текстильный институт, а после обеда езжу в художественную мастерскую на занятия.

Я ликовал - она уже не школьница!..

- Тогда давайте в субботу, пойдёт? - сердце моё упало на асфальт от страха получить «отлуп».

- Хорошо. Вот и всё, спасибо, я уже почти пришла.

Я понял, что мне не светит довести её до калитки и узнать, где она живёт. Со вздохом согласился:

- Ладно, до свидания, Нина. Я буду ждать.

Она скрылась в ночи. Круто развернувшись, окрылённый и весь в надеждах, я пошёл назад, к Мотелю. Уже в своём общежитии, лёжа в кровати, прикидывал, в каком же из тех домишек она может жить… А Нина не пришла ни в ту субботу, ни на следующий день. Ходил ведь к той скамейке и в воскресенье в надежде, что она что - нибудь перепутала…

Сегодня весь день прошёл в пустых предновогодних общественных хлопотах. Стою у окна в кабинете, и смотрю, как расхватывают привезённые из лесу ёлки; и хочется кричать, что не хочу! не хочу я этого Нового Года без неё, ничего не хочу без неё! И чем оживлённей суета вокруг, тем больше хочется бежать, забыться, заснуть - и проснуться через 8 месяцев. Январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль - август… Да полно, будет ли это? доживу ли? и что будет потом, что хорошего - то? Когда живёшь будущим, всё мечтаешь, перемечтовываешь, пережёвываешь одни и те же «сюжеты» - жизнь сгорает в мечтах, перегораешь и потом остаётся только дымок от некогда богатого костра. Нет, жить с родным человеком врозь - это безумие, самоубийство, а для таких, как я, ещё и грязь.

Вечером репетировали с Жуковой и Крыжановской новогодние куплеты. Я разыгрался, и девочек моих развезло, музыка моя довела их до слёз - одиночество никого не красит, даже таких сильных и хороших людей. Почему сильным так живётся туго? и так много бросают в них грязи? Или сильные и красивые они потому, что в общем - то неудачники? или неудачники они потому, что сильнее других? А удачникам как живётся? Пора спать. Никак не расправлюсь с поздравительными и письмами, да и всё это уже опоздало, осталось в этом, 1972 году.