Самолет хищником спикировал, пронесся над землей, разбрасывая бомбы, и с натужным ревом сытого зверя взмыл в небо. Оля плотнее прижалась к Настиной худенькой спине. Она всякий раз вскрикивала, когда раздавался взрыв, и земля в сотне метров от них вздрагивала и необычно дыбилась черной стеной.

Валя лежала рядом с подружками. Она очень боялась, но молчала, прикрыв тонкими руками голову с короткими и черными, как смоль, курчавыми волосами.

Русоволосая Настя, свернувшись, как ежик, иступлено шептала пересохшими от переживания губами:

– Не бойся, Олечка, сейчас все прекратится, и мы вернемся к Раечке. Наши летчики ошиблись, разберутся с целью и улетят. Папа говорил, что так иногда бывает на учениях. Ты не плачь, всем страшно.

– Настя! На этих самолетах черные кресты, – как из под земли послышался голос Вали. Она, не поднимая головы, старалась перекричать гул моторов и треск стрельбы.

Через десять минут все стихло, только слышалось потрескивание горящего строения и черный дым поднимался к опустевшему небу.

Девочки одновременно приподняли головы, прислушались и вскочили на ноги.

– Говорила мне мама, что не нужно детям ночью ходить на прогулки! – воскликнула Оля, поправляя светлые, как солома, волосы на голове. Ей сегодня исполнилось двенадцать лет. Она теперь ровесница Вале, а Настя пока младше, но через два месяца она сравняется с ними. Девочки в качестве подарка преподнесли имениннице ночное купание в лесном озере тайком от Раечки, пионервожатой гарнизонной школы, которая пошла с десятью детьми в поход на лесную заимку егерей.

– Чтобы закалилась и не была такой трусихой! – торжественно сообщила о вылазке к озеру смелая и боевая Валя, многообещающе прищурив черные и блестящие, как светящиеся угольки, глаза.

– Может, не нужно, девочки, – сказала хорошенькая Оленька, широко открывая серые глаза. – Ведь, день рождения у меня! А купание в холодной воде вовсе не подарок!

– Еще как нужно! – поддержала Настя Валю. Настя была отличницей в школе, поэтому считалась самой умной. – Ну и что с того, что купание вместо открытки с цветочками, воспитывать волю, пионер должен всегда, и в день своего рождения тоже.

– Завтра всех подниму в три часа! – энергично завершила разговор Валя. И Оля больше не спорила с подружками, но тихонько прошептала:

– Проспят, как пить дать!

Вообще-то девочки не считали себя трусихами. Они были детьми летчиков истребительной авиации. Военные папы прививали им с рождения смелость и выносливость. Они всегда говорили, что вылазки на природу – кузница сильных защитников Родины. Так куется железная дисциплина, умение жить в советском коллективе, сноровка ходить строем под барабанную дробь и петь задорные песни у вечернего костра.

Правда мамы снисходительно улыбались и возражали:

– Природа – кузница здоровья в первую очередь, а ходить солдатским строем и прожигать одежду у костров совсем необязательно девочкам.

Детям нравилось, что можно в походе обходиться без назойливой опеки родителей, поэтому согласились пройти пешком пятьдесят километров до заимки, неделю жить в рубленной из дуба избушке, питаться у костра, наблюдать с егерем за поведением диких животных.

Класс разделили на две группы по десять человек: в одной – мальчики, в другой – девочки. Пионервожатая Рая повела девочек своим маршрутом, а мальчиков – учитель физкультуры, который проложил путь сначала в сторону, чтобы выйти на другую дорогу, и оттуда обещал привести сильную команду к лесной заимке.

Девочки уже вторую ночь спали на соломе в домике, мальчикам постелили в сарае, но они пока так и не появились.

– Вот-вот прибудут, затерялись где-то будущие воины, – смеялась Рая.

Завтра к ним приедет егерь, который возглавит группу наблюдения за животными.

Когда Валя тихонько растолкала Настю и Олю, то последняя, протирая кулачком глаза, удивилась и попросила еще обождать минуточку, другую. Но черноглазая командирша уже стащила с неженки походное солдатское одеяло, а зеленоглазая отличница пощекотала подружку за пятку. С Оли моментально слетел сон, и, потянувшись, она добродушно пробурчала:

– Ни днем, ни ночью от вас нет покоя. Иду уже!

– То-то! – сказала Валя, и угольки ее глаз удовлетворенно сверкнули в полутьме избушки.

Девочки, крадучись, выскользнули тенями через дверь, не потревожив крепкий предутренний сон одноклассниц. Затем благополучно вышли из избушки, пересекли поляну и направились по темному лесу.

Оля опасливо присматривалась к огромным деревьям вдоль извилистой тропинки. Ей казалось, что за ними в темноте прячутся неведомые твари, которые ждут момента схватить девочку острыми зубами. Оля в страхе делала рывок вперед и натыкалась на спину Вали, идущей с фонариком. Та оборачивалась и ворчала:

– Держи дистанцию, Заячий Хвостик!

Настя шла позади всех и тоже трусила среди мрачного лесного царства, но не подавала вида, молча спешила за подругами.

– Я держу! – возражала Оля. – Ты просто быстрее иди, а то мы до завтрака не вернемся с моего подарка. Долго еще топать до берега, а то я в темноте ноги посшибала до крови о корни деревьев.

Ночное лесное озеро в скупом свете полной луны казалось серебряным блюдцем с темным ободком отражающейся в нем по кругу кромкой леса. Небесное светило размашисто подрисовало по середине золотистую дорожку. Легкая дымка тумана украсила застывшую воду белесым облаком у берега. Необыкновенная тишина заставляла девочек разговаривать вполголоса, чтобы не вспугнуть волшебную картину летней ночи у заснувшего озера, светлевшего с каждой минутой в лучах всходившего солнца.

– Я купальник не взяла с собой, – попыталась увильнуть от водной процедуры Оля, зябко подернув плечами. – Я на бережке посижу, поберегу ваши вещички. Хорошо, девочки?

– Не смеши мои коленки! – рассмеялась Валя, сбрасывая одежду. – Кто нас видит здесь в такую пору? Голышком полезем купаться.

Она разделась, подошла к воде и попробовала ногой воду.

– Как парное молоко, – заключила подруга, повернувшись к Насте с Олей. Рослая школьница выглядела русалкой у омута в скупом свете луны.

Настя быстро разделась и подошла к ней. Ее худенькая фигурка ребенка рядом с исправным почти сформированным девичьем телом Вали казалось скелетом, и Оля заметила:

– Кормят тебя, кормят, а толку нет. Тощая и костлявая, как Кощей Бессмертный.

– Ты сама чуть лучше! – прикрикнула Валя. – И не загорела совсем, ходишь, как белена. Не тяни резину, иди к нам и получи подарок. Мы, твои лучшие подруги, желаем тебе счастья, любви и здоровья.

Втроем девочки, не спеша, зашли в воду по пояс.

Валя сразу окунулась с головой и сказала:

– Я же говорила, что ночью вода теплая, так и есть. Ныряйте, девочки!

Настя закрыла глаза, погрузилась в воду.

– И, правда, теплая, Оля, прыгай к нам!

Белокурая девочка долго примерялась, не решаясь окунуться, но после гневного крика Вали: «Настя! Поможем имениннице?», быстро нырнула к подругам.

Девочки поплавали немного и вышли на берег. Быстро растерлись полотенцами и оделись. По телу разлились бодрость и приятное тепло.

– Хороший подарок, никогда бы не подумала, девочки, что вы такие умные! Спасибо! – Глаза Оли все же сияли от удовольствия.

– Ладно, мы рады, что тебе понравилось, – удовлетворенным голосом сказала Валя.

– Домой или погуляем чуток? – спросила Настя.

– В избушку на куриных ножках, а то Раечка проснется и заметит нас, – сказала командирша. – Как бы гроза не пришла сюда, вроде гром слышится за лесом.

Девочки прошли половину пути, когда услышали в предрассветном небе гул самолетов.

– Ого! Как много! Самолеты, вы не боитесь молнии? – заметив темные силуэты над лесом, пошутила Настя.

– Учение, девочки! – спокойно заверила Валя.

– Не спится им даже в воскресенье?

– Еще скажи, что в день твоего рождения! – рассмеялась Настя.

– Ладно, идем на заимку, пусть учатся, когда хотят! – Валя прибавила шаг – ей стало почему-то тревожно.

Они уже почти вышли из леса, откуда был виден дом под тесовой крышей с красным флагом на высокой жердине, установленной егерями. На равнине было уже светло, солнце медленно выползало из-за горизонта, начинался новый, чудесный, воскресный день.

Валя, Настя и Оля заторопились, но вдруг остановились, наблюдая за небом.

Со стороны, куда улетели недавно самолеты, вернулись две воздушные машины.

Они стремительно приближались серебристыми щучками, будто гонялись одна за другой.

– Какие-то новые самолеты, девочки, таких мы не видели еще, – удивленно сказала Валя и замолчала, заметив, как они с невыносимым ревом стали камнем падать на поляну. Избушка вдруг вздрогнула, из середины вырвался черный дым, красное пламя, и крыша осела.

– Бежим в лес! – испуганно крикнула Валя. Девочки забежали за деревья и инстинктивно повалились в первую ямку.

Земля под ними дрожала и, казалось, пружинила, доносились взрывы и сухие очереди выстрелов. Школьницы лежали и не решались поднять головы, не понимая, что происходит.

Самолеты унеслись прочь, и все стихло.

Девочки прибежали на заимку.

Поляну изуродовали воронки и завалили обломки строения. Жилой дом бомба разбила вдребезги. Под ним не осталось в живых никого. Девочки подбежали к бывшей избушке, но никто не отозвался на их зовущие крики.

Просторный сарай в пятидесяти метрах уцелел, но у него покосилась крыша и слетели с петель двери, обнажив сумеречное нутро. От горящих развалин дома доносился невыносимый горелый запах.

Рядом высилась мачта с пробитым осколками флагом. Она устояла и лишь печально наклонилась в сторону погибших детей.

Подружки растеряно переглядывались и не знали, что предпринять.

Вдруг от яслей для подкормки оленей у края леса раздался протяжный стон. Девочки подбежали и увидели на траве окровавленную Раю. Восемнадцатилетняя девушка с трудом открыла глаза на бледном лице и посмотрела на детей.

– Я думала, что никто не уцелел, кроме меня. Я вышла на пробежку, когда они налетели, – сказала она.

– Кто налетел? – спросила Валя.

Пионервожатая помолчала и, медленно выговаривая слова, ответила:

– Это – война, девочки.

Девушка закрыла глаза.

– Раечка, не умирай, пожалуйста! Что нам теперь делать? – заплакала Оля.

– Сейчас перевяжем тебя, – сказала Валя, заметив кровь на груди. Рая осунулась, под глазами появились серые тени.

– Меня оставьте здесь в случае чего и уходите на дорогу к людям.

– За нами обязательно приедут, мы обождем возле тебя! – запротестовала Настя сквозь слезы.

– Нет, уходите, спасайтесь.

– Наши не пропустят их на свою землю, ты сама говорила нам, – Оля непонимающе уставилась на пионервожатую. Но девушка не ответила. Затем закрыла глаза и затихла.

Валя опустилась рядом и взяла пионервожатую за руку, потом потрогала лоб и сказала:

– Не дышит, умерла наша Рая.

Девочки, опустив головы, плакали.

Первой пришла в себя Валя и сказала, направляясь к уцелевшему сараю:

– Ее нужно накрыть чем-нибудь. Я схожу, поищу.

– Она же сказала, уходить отсюда! – Настя ринулась следом, увлекая за собой Олю.

– Нет, подождем до обеда, может, мальчики придут. Мы уйдем, а кто присмотрит здесь, – в голосе Вали девочки уловили раины нотки.

Дети вернулись к пионервожатой, принесли зеленоватый кусок брезента.

Девочки накрыли Раю грубой тканью и стояли на месте, не решаясь отойти.

– Ну, идем, посмотрим, может, найдем съестного, – через час сказала Валя.

В продуктовой кладовой, как назвала полку в углу сарая Рая, посчитавшая, что здесь холоднее, чем в доме, лежали две буханки хлеба, три пшеничных батона и мясные консервы. Сначала дети не решались взять. Им было непривычно хозяйничать без Раечки, совестно брать без спроса еду.

– Немножко съедим, а, если спросят, скажем, что мы взяли. Это будет по-честному? – Оля вопросительно смотрела на подруг.

– Думаю, нас не заругают, ведь, мы же еще ничего не ели с вчерашнего вечера, – сказала Настя.

– Ладно, я скажу, что очень хотели есть, – Валя взяла один батон, и дети направились к беседке, чудом уцелевшей от налета.

Они перекусили белым хлебом и остались сидеть в ожидании мальчишеской группы. Хотя было страшно и одиноко, а время, как назло, тянулось очень медленно, но досидели до обеда. Никто не появился в лагере.

– Может, никто не знает, что нас бомбили? – предположила Настя после того, как вновь перекусили в сухомятку. – Нужно сообщить.

– Как? – Валя вышла из беседки и оглядела развалины заимки. – Телефона нет, вблизи ни деревни, ни города. Рая говорила, что заимку построили недавно и в стороне от дороги.

– Тогда нужно решать: на месте ждать или уходить? – сказала Настя. – Мы не можем ночевать здесь.

– А в сарае даже двери нет, нас любой волк загрызет! – испугалась Оля.

– Уходим, девочки! – решилась Валя. – Настя правильно сказала. – Мы и правда не можем оставаться здесь, выйдем к дороге, по ней доберемся до ближайшего села, расскажем все и позвоним своим.

И девочки покинули лагерь в чем были одеты: в спортивных трикотажных костюмах и кедах. Они быстро шагали по лесной единственной тропке, ведущей к большаку, уходили подальше от места трагедии, ближе к людям.

Валя, Настя и Оля остановились на обочине автомобильной дороги. Навстречу по всей ширине большака двигался нескончаемый поток людей, повозок и урчащих автомобилей. Женщины держали на руках маленьких детишек. Мужчины тащили на себе мешки, коробки и корзины. Подводы забиты скарбом, среди которого сидели старухи и дети.

Никто не обращал никакого внимания на трех девочек с белыми панамками на головах, которые растерянно смотрели на людской муравейник.

– Тетенька! – обратилась Валя к женщине, которая остановилась напротив девочек, поправить мешок за плечами. – Куда идут все?

Женщина удивленно оглядела детей.

– Вайна, дзетачкі! Немцы ідуць за намі, вось, мы бяжым ад іх, куды вочы глядзяць, як мага далей. А, вам куды трэба-то?

– Большая Берестовица! – ответила Валя.

– Военный гарнизон, тетенька! – добавила Настя. – Там наши родители.

– Далёка! Толькі нельза вам туды. Немец там ўжо. Усе сышлі або б'юцца з імі да смерці. Ідзіце з намі ў Баранавічы, а там відаць будзе, дзеткі! – женщина снова влилась в поток беженцев.

– Наше войско побили крепко! – крикнул какой-то мужчина, услышав разговор. – Кто утек в леса, кто отступил, кто воюет еще, не понять, кто – где, но нельзя туда вам, немец убьет. Сейчас осталась для всех одна дорога – на восход.

– Я не пойду от мамы с папой никуда, – заплакала Оля. – Они приедут сюда, а нас нет.

– Оля, пожалуй, права, – сказала Настя, обнимая рыдавшую подругу. – Куда мы пойдем одни? За нами обязательно придут люди.

– Да, ладно тебе реветь, Оля! Настя, скажи ей, чтобы успокоилась. Мы вернемся и будем ждать на заимке, раз нельзя позвонить домой. Идем!

Девочки снова вышли на лесную тропу.

– Там хотя бы хлеб остался, а здесь, что? – сказала Настя.

Вскоре подружки ступили на поляну, откуда ушли. Все еще дымили прогоревшие развалины дома. В стороне высился скособоченный сарай, а в дали виднелся брезент, под которым лежала любимая пионервожатая. Все было, как прежде, но вместе с тем, что-то изменилось.

Девочки нерешительно топтались на месте, пытаясь сообразить, что насторожило их.

– Я знаю, – зашептала вдруг Оленька. – Кто-то снял флаг, взгляните сами.

– Точно! Он не мог упасть, – сказала Настя.

Школьницы переглянулись. Кто-то был здесь недавно.

– Немцы? – вскрикнула Оля.

– Ты же видела сама, что на дороге их не было. Может, воры приходили, – предположила Настя.

– Обе не болтайте чепухи! Слышите?

Кто-то за сараем переговаривался, оттуда доносились приглушенные мужские голоса.

– Наши! – обрадовалась Оля и рванулась к сараю.

Валя едва успеха перехватить девочку за руку:

– Тише ты, оглашенная! Сначала посмотрим, что за люди.

Девочки подошли к сараю и выглянули из-за угла. Двое мужчин в гражданской одежде копали яму возле стройной березки. Один из них, черноволосый, высокий и худощавый, резко обернулся и заметил детей. Он воткнул лопату в желтую кучку земли на краю ямы и что-то сказал пожилому, кряжистому напарнику. Тот прекратил работу и рассматривал девочек, которые нерешительно вышли из укрытия.

– Это ваши товарищи? – худощавый кивнул на дымящиеся головешки.

– Да, и Рая лежит там! – громко сказала Валя, показывая на противоположную сторону поляны. – Она умерла от ран.

– Видели! – буркнул мужчина постарше. – Немцы на флаг напали, думали, что военная застава. Мы его убрали от греха подальше. Подойдите ближе, расскажите, кто вы и, что делаете в лесу.

Обрадованные девочки, перебивая друг друга, рассказали о себе.

– Время нашли, по лесам шастать! – недовольно сказал кряжистый мужчина.

– Недельный поход входит в первый разряд нормы ГТО! – возразила гордо Валя.

– Значит, готовы к труду и обороне теперь? – не отставал от девочек пожилой мужчина.

– Прекрати, Семен! – вмешался его товарищ. – Они же не знали, что начнется война.

– Да, что ты говоришь! Никто не знал? На всех углах кричали лишь: «Не посмеют! Шапками закидаем! Боевые действия только на территории агрессора, не пустим врага на свою землю!». Вот – результат нашего растяпства! Ты, Матвей, мне не заговаривай зубы! – Семен не на шутку разволновался. Он зло смотрел на товарища, нервно потирая грудь под полосатой рубашкой.

– Остынь! Дети причем здесь, если взрослые не знали?

– Они не знали, мы не виновны, власть промолчала. Тогда кто ответит, что враг гуляет по нашим дорогам, как у себя дома, и убивает детей?

– Ладно, потом договорим, а пока нужно земле предать невинные души. Вы обождите там, – Матвей показал девочкам на сарай. – Мы позовем, когда готовы будем, попрощаетесь. Рано вам смотреть в безжалостные глаза войны!

В общей могиле лежали головешки, которые смогли собрать мужчины. Рядом с ними Рая, которая осталась навсегда с подопечными погибшими школьницами. Мужчины устелили соломой могилу, ею же прикрыли останки детей.

Затем мужчины накрыли всех брезентом и, дождавшись, когда Валя, Настя и Оля бросили по горсти земли, принялись зарывать могилу.

Девочки стояли рядом и плакали. В невысокий холмик воткнули деревянный крест.

– Пусть земля будет вам пухом! – в завершении сказал Матвей. – После вернемся, обустроим могилу, как полагается.

Потом мужчины отошли в сторонку и долго разговаривали. Девочкам было видно, что Семен недоволен чем-то: он отчаянно махал руками, посматривал на детей и ругался в полголоса. Матвей его в чем-то убеждал, и он согласился с ним, махнув рукой, сказал так, что услышали девочки:

– Раз по другому не получается, сам скажи детям, а я посмотрю на тебя.

Мужчины развели костер и подогрели консервы, открыв их ножом, затем нарезали хлеба и принесли в котелке воды.

– Садитесь на землю, дочки, подкрепитесь.

Они сидели рядом, пока дети, ели и молчали. После обеда Матвей сказал:

– Тут такое дело получается: не можем мы взять вас с собой, и здесь вам оставаться нельзя. Решили, что проведем завтра с утра к одной доброй женщине. Она живет недалеко отсюда, думаю, поможет вам.

– Какая женщина? А, если немцы там уже? – Валя недоуменно смотрела на мужчин.

Оля захлюпала носом и спросила:

– Где сейчас мои папа и мама? Я к ним хочу.

Настя не плакала, но выжидала, что скажет Матвей.

– В том-то и дело, что сейчас не разберешься, где родные, где враги. Война! Одно ясно, что те земли, где располагался ваш гарнизон, захватил враг. Поэтому туда идти нет смысла. Немцы везде уже, куда ни пойдешь сейчас.

– Откуда вы, дяденька, знаете, если были здесь? – Вале не хотелось верить, что они потерялись.

– Да, уж знаю, дочка.

– Вот, и все, – Матвей протянул Вале сделанный из мешковины рюкзак, куда положил оставшиеся продукты. – И еще одно, запомните хорошенько. Ни в каком случае не рассказывайте, что вы дети военных. Скажете, что гостили на границе с семьей, а теперь беженцы, потерялись во время налета авиации, пробираетесь домой в Новгород.

– Зачем? – спросила Настя.

– Чтобы не забрали вас немцы, как офицерских детей. До Новгорода, пожалуй, им не дойти, поэтому непроверяемая версия получится. Для вас, девочки, закончилось детство, запомните тоже. Теперь всегда думайте, что сказать. От этого зависит, как ваша судьба, так и жизнь родных.

– Мы навесим в сарае двери, чтобы зверь не забрел. Нам нужно на ночь отлучиться по делу, а к утру вернемся за вами. Одни не забоитесь? – спросил Семен.

Девочки молчали, не знали, что сказать на это. Они одни не были ни разу в лесу. С Раей они не задумывались об этом.

– Мы вам фонарь «Летучая мышь» оставим, керосина хватит до утра, чтобы веселее было при свете.

Желтый свет фонаря вырвал из темноты круг двухметровым радиусом. За ним черно, «хоть в глаз коли». Девочки долго не могли заснуть на сене в углу сарая. Каждый шорох отдавался страхом в душе, воображение рисовало страшных животных, которые бродили возле сарая.

Оля легла между подруг и каждый раз вздрагивала от любого щелчка с наружи.

– Да, спи ты, не бойся ничего, мы же с тобой, – проворчала Валя.

– Да, вам хорошо, вы родились смелыми, а у меня душа уходит всегда в пятки.

– Ты не думай о плохом, – сказала Настя. – Вспомни хорошее, например, маму и папу, маленького братишку.

– Как бы я хотела, чтобы все, что произошло с нами, был просто сон, – сказала Оля. – Я сидела бы дома, мама готовила обед, а папа приходил усталый со службы и целовал меня в макушку. Я бы их всегда слушалась и не шалила.

– И наши девочки были бы живы, – поддержала ее Настя. – И Раечка рассказывала бы нам интересные истории о природе.

– Спите, девочки, не травите души. Нам ничего не вернуть назад, нужно жить настоящим и непременно выжить в этих условиях, чтобы не лежать там же, где наши подруги.

Школьницы замолчали, их сморил глубокий сон.

Девочки проснулись одновременно. Они открыли глаза и долго смотрели на озорных солнечных зайчиков, запрыгнувших через многочисленные щели в полумрак сарая. Солнце уже поднялось довольно высоко. За стенами слышалось разноголосое пение пернатых, деловое жужжание насекомых и безмятежный шелест вольного, как птицы, ветра. Как будто не было войны.

Но наступил ее второй день. Матвея и Семена не было слышно, и девочки боялись начать об этом разговор. Они смотрели на лучики солнца, которые напоминали детство, и молчали.

– Подъем! – прервала безмолвие Валя и бодро скомандовала, подражая отцу в выходной день. – Всем мыться, бриться и одеколониться.

– Есть, товарищ командир! – подыграла ей Настя.

– Можно мне не бриться сегодня, товарищи командирши, у рядового Ивановой борода не отросла еще? – подала голос Оля.

– Разрешаем, выносим благодарность перед строем, что не растеряла чувство юмора, но умываться обязательно всем! – снисходительно махнула рукой Валя.

Колодезная вода взбодрила, хлеб утолил голод, а вода жажду.

Девочки нарвали букет полевых цветов, отнесли на могилу. Потом побродили по лесу, не выпуская из вида тропинку со стороны большака, ожидая Матвея с Семеном.

Мужчины не пришли к обеду, не вернулись к ужину. И девочки вновь ночевали в сарае. Только в этот раз не зажигали фонаря – керосина не оставалось.

В этот раз школьницам меньше пугались шорохов, и даже Оля не так часто вздрагивала.

Следующий день не принес изменений, Матвей и Семен не давали о себе знать. Продукты были на исходе, и девочки экономили на третий день: собирали щавель на поляне, «заячью капусту» в лесу и побеги хвоща в небольшой болотине у озера.

– Еще можно есть сосновые побеги, утоляет голод и цинги не будет, – сказала Настя. – Меня папа учил этому.

Девочки попробовали, им было не вкусно и горько, но они сжевали по горсти сосновых побегов салатного цвета с привкусом смолы.

Валя урезала пайку хлеба до минимума, давала каждому одну краюху на день. Последнюю банку консервов съели на троих в обед, и дали Оле жестянку, чтобы она соскребла себе жир со стенок. Девочка больше всех страдала от недоедания. Она, как голодный зверек, вычистила банку до блеска и с сожалением отбросила ее в сторону.

Валя и Настя тоже хотели есть, но держались, не падали духом.

На пятый день Валя сказала:

– Они не придут, нам нужно уходить отсюда. Хлеб кончился, на одной траве не протянем долго.

– Куда? – спросила Настя.

– На дорогу и дальше пойдем на восток до первого села, – уверенно ответила Валя.

– Девочки, миленькие, сделайте что-нибудь. Я кушать очень хочу! – заплакала Оля. – Я не могу больше терпеть.

У нее явно началась истерика. Девочка стояла, опустив голову, и горько плакала, размазывая рукой слезы.

– Не плачь, Оленька! – Настя обняла подругу и успокаивала. – Мы уходим отсюда к людям. Они накормят нас.

– Все, девочки! – вмешалась Валя. – Слезами горю не поможешь. Собрались и вперед!

Вещей ни у кого не осталось, но Валя прихватила заплечный мешок Матвея.

Школьницы вышли на тропинку и зашагали к дороге. Они вышли на большак, который был пуст: ни машин, ни людей.

– Может, война уже закончилась, а мы сидели в лесу, как дуры, и не знали? – Настя посмотрела на подруг и указала рукой на автомобильную дорогу. – Тишина!

– Почему же тогда никто не приехал к нам? – возразила Валя. – Ладно, дойдем до села, узнаем там.

– И поедим, правда, девочки? – Оля обрадованно шагала рядом с подругами, пытаясь заглянуть им в глаза.

Валя с Настей дипломатично промолчали в ответ.

Девочки шагали по пыльной дороге. Яркое солнце пригревало и стало жарко. Подружки скинули панамки, обмахивалась ими, как веером, и не сразу услышали мотоциклетный шум позади.

– Немцы! – вдруг закричала испуганно Настя, заметив мотоциклы.

Валя быстро сориентировалась и скомандовала:

– Бежим в лес!

Дети скатились вниз по крутому откосу с дороги и побежали к лесу. Мотоциклетный треск нарастал, но девочки, не оглядываясь, уже домчались до леса.

– На землю, девочки! – крикнула Валя и упала за елью. Настя и Оля плюхнулись рядом, запалено дыша и закрывая руками головы.

Колонна на большаке, не останавливаясь, пролетела дальше, и вскоре шум мотоциклов стих.

Валя поднялась на ноги и посмотрела на подруг, лежащих на земле:

– Все, они уехали, вставайте!

Настя вскочила на ноги и весело крикнула Оле:

– Слышала? Подъем!

Девочка зашевелилась, немного приподнялась и опять легла. Потом с трудом перевернулась. Она испуганно смотрела на подруг, из ее серых глаз покатились крупные горошины слез.

– Ты чего? – спросила Настя. – Вставай, тревога позади!

– Не могу, – тихо ответила Оля.

– Что не можешь? – грозно вмешалась Валя. – Что случилось?

– Я встать не могу, ноги не слушаются меня.

Настя с Валей переглянулись. Настя присела к лежащей подруге и попросила:

– Подвигай левой ногой, Оля.

Та сделала попытку поднять ногу – безрезультатно.

– Теперь правой!

Ноги белокурой школьницы не слушались, и она беспомощно лежала на земле, как большая и красивая кукла.

– От испуга! Что будем делать? – спросила Настя.

Валя задумалась, потом через минуту сказала:

– Мы – не врачи. Ее нужно донести до села. Хватай с одного бока, а я – с другого!

Девочки приподняли Олю, но она не стояла на ногах, которые, как тряпочные подгибались, и школьница оседала.

– Да! – махнула рукой Валя. – Оставь ее, Настя! По другому поступим: ты останешься с ней, а я пойду к людям за помощью.

– Валя! Настя! – закричала Оля и обхватила Валю за ноги руками. – Не бросайте меня в лесу, пожалуйста. Я боюсь одна, меня волки загрызут.

Девочки горько причитала, обезумев, крепко держала ноги подруги и жалобно глядела на Настю.

У школьниц выступили слезы. Валя опустилась на колени, погладила по голове Олю и убежденно заговорила:

– Мы, слышишь, никогда не бросим тебя, вместе выберемся отсюда! Ты не плачь, когда придешь в себя, тогда и пойдем дальше. Если успокоишься, то и ножки вернуться к тебе, а мы подождем здесь. Правда, Настя?

– С места не сдвинемся, пока Оленька не поправится! – Настя присела рядом. Мы стали теперь, как сестренки. Правда же?

Оля благодарно смотрела на подруг и уже не плакала. Через десять минут она приподнялась и, опираясь на руки Вали и Насти, встала на ноги. Потом сделала шаг, другой и сказала:

– Вроде, снова вернулись ноги ко мне, спасибо вам, сестренки!

– Тогда передохни чуток, и в путь, – сказали почти одновременно обрадованные девочки.

Оказалось, что первая и небольшая деревня было в пятистах метрах отсюда. Десяток изб под соломенными крышами приткнулись слева и справа от узкой улицы, поросшей травой. Единственный колодец с высоким журавлем гордо расположился на середине.

Девочки добрели до него и остановились. Никого не видать, даже скотина в хлевах молчала. Школьницы уселись на скамью возле колодца и стали ждать, когда кто-нибудь выйдет за водой.

Через некоторое время из дома напротив вышла женщина с ведром в руке, и сразу же в окне показались любопытные головы малых детей.

– Вы куда идете, деточки? – мягко спросила она.

– Мы потерялись, тетенька, теперь не знаем, что нам делать, – ответила Валя.

– Да, тяжело вам, девоньки, но надо в город податься. Там помогут, а у нас деревня маленькая, сами не знаем, как прожить нынче.

– Мы кушать хотим очень, – тихо и грустно выговорила вдруг Оля.

Женщина долго молчала, исподтишка разглядывая девочек, потом со вздохом сказала:

– Сейчас вынесу вам пару картошин и хлебца на дорожку.

Она принесла три картофелины, три краюшки хлеба и, протягивая их Вале, виновато сказала, глядя в глаза Насти:

– Я не могу вас к себе взять, девочки. Своих детей полон дом, не знаю, как прокормить. Войска все забрали подчистую, когда проходили, даже животину зарезали. Да сохранит вас Бог!

За деревней Валя поделила хлеб возле речушки, где остановились на отдых. Каждому досталось по картофелине и половине ломтя хлеба. Остаток хлеба девочка убрала в мешок и сказала:

– НЗ!

Школьницы с наслаждением съели еду.

– Мой кусок хлеба был больше вашего! – заметила Оля.

– Тебе показалось, – насмешливо ответила Валя, лукаво взглянув на Настю.

К вечеру школьницы добрались до какого-то села. Там женщина вынесла три брюквины, по куску хлеба и отдала девочкам, но не предложила заночевать.

На ночь устроились в копне сена на лугу за деревней. Школьницы повыдергивали сено и залезли в образовавшуюся нишу.

На другой день им попадались почти полностью сожженные села. В уцелевших избах люди не смотрели из окон на девочек, не выходили к ним.

Снова ночевали за селом, в какой-то заброшенной сараюшке. Подруги собрали щавеля, заячьей капусты и старались утолить голод, но помогло мало. Очень хотелось есть. Оля была на грани очередного срыва, и девочки очень боялись за нее, говорили:

– Потерпи еще чуть, чуть, дойдем до города, а там придумаем что-нибудь.

Ослабевшая девочка молчала и лишь кивала головой, соглашаясь. Ненамного лучше чувствовали себя Валя и Настя.

Утром отправились дальше. Часто по дороге проезжали немецкие машины и мотоциклы, но девочки успевали скрываться незамеченными в лесу.

В следующей деревни немцев не было, а старый мужчина, который выехал из ворот дома на телеге, предложил подвести их до города, до которого было семь километров.

По дороге он пытался расспросить, откуда и куда направляются девочки, но слышал неопределенные ответы. Так ничего от них не добившись, он замолчал и лишь временами покрикивал на лошадку.

На въезде в город стоял немецкий пост. Он останавливал все повозки и досматривал. Девочки испугались и хотели спрыгнуть с телеги, но возница, заметив это, сказал:

– Сидите! Если спросят, скажу, что внучки едут на базар, а не спросят, промолчу.

Немцы бегло осмотрели повозку, не обратив внимания на детей, подняли шлагбаум.

Через сотню метров девочки сошли с телеги и поблагодарили мужчину:

– Спасибо вам, дедушка! До свидания!

– И вам счастливого пути, внучки! – улыбнулся он.

Школьницы шагали по мощенной улицы, присматриваясь к домам, где бы можно увидеть людей во дворе. Но никого было не видать. Они решили свернут на другую улицу, но сразу наткнулись на патруль. Девочки первый раз видели полицейских, растерянно стояли напротив трех мужчин.

Молодые люди в черной форме и винтовками за плечом уставились на школьниц.

– Кто такие? – грубо спросил один из них, высокий и рыжий парень с бельмом на глазу, разглядывая их.

Валя, Настя и Оля промолчали, не зная, что сказать.

– Ну, языки присохли? – усмехнулся невысокий и коренастый полицай. – Или не знаете, что соврать.

– К тете идем, – сказала Валя. – Беженцы – мы.

– Одни? – не поверил рыжий мужчина.

– Потерялись в бомбежку, – ответила, не растерявшись, Настя. – Вот, уже пришли почти.

Рыжий парень отступил в сторону, давая дорогу, но вдруг спросил проходившую мимо Валю:

– Ты часом не жидовочка? Уж, больно чернявая?

– Мы – русские, в Новгороде жили, – ответила за нее Настя. – Сестры!

– Ну, смотрите, если наврали. А то возьму за ногу и об стенку размажу! – зло сказал полицай.

– Где тетя живет? – подозрительно крикнул в спину коренастый мужчина.

– В конце улицы будет ее дом! – ответила Валя, не оборачиваясь.

Полицейские ничего не сказали. Они достали сигареты и принялись прикуривать, наблюдая за школьницами.

Девочки уже прошли молча половину улице, и Оля сказала:

– Какие вы молодцы, девочки! Я со страха едва не шлепнулась, а вы…

Но Валя прервала подругу и прошептала:

– Вот, гады, наблюдают, ждут, куда свернем. Все, заходим во двор того домика, а там будь, что будет.

Девочки открыли калитку и прошмыгнули во дворик деревянного дома. Полицейские пошли дальше, а школьницы дошли до раскрытого окна и остановились.

До них донесся замечательный и духмяный запах пирожков с капустой. Школьницы сглотнули слюну и потупились в землю. Им захотелось кушать так сильно, что закружилась голова. Оля побледнела и стала оседать к земле. Валя с Настей подхватили безвольное и почти невесомое тело девочки и посадили на землю, прислонив к завалине дома.

– Она умрет, если не покормим, – всхлипнула Настя.

– Я приду сейчас, ждите меня, – сказала Валя.

Девочка постучалась в дверь. Никто не ответил ей. Валя осторожно открыла дверь и вошла в комнату.

На столе она увидела большую тарелку пирожков. Девочка позвала хозяев, не отрывая взгляда от румяного богатства. Никто не отозвался. Валя взяла один теплый и мягкий пирожок и вышла к подругам. Оля пришла в себя и сидела, склонив голову на тонкой шее к острому плечику Насти. Они завороженно уставились на пирожок. Валя поспешно разделила пополам добычу и отдала половинку Оле. Затем вторую половину разломила на две части, одну протянула Настя, а другую запихала себе в рот.

– Девочки, я очень плохая? – грустно спросила подруг Оля, когда жадно расправилась с едой.

– Почему? – Настя сначала посмотрела на нее, затем недоуменно на Валю.

– Потому что я сожрала одна столько, сколько вы вдвоем. Я не предложила вам чуток от своего кусочка. Я ненавижу себя за это! – девочка заплакала.

– Ты – хорошая, успокойся. Просто, ты сильно проголодалась, мы не осуждаем тебя нисколечко. Не плачь, пожалуйста! – Настя погладила по щеке Олю.

– Спасибо вам! Мы можем идти дальше, я не буду падать больше в обморок, стану сильная, как вы.

– Нет, обождем хозяев сначала, сидите, девочки, – сказала Валя. – Чтобы не подумали, что мы украли пирожок. Никого не было дома, я взяла один, боялась, что Оля умрет раньше, чем придут. Где же они?

– Здесь – я, девочки! – из сараюшки вышла миловидная женщина с небольшим ведерком молока. – Я доила козу, слышала разговор ваш. Вы заходите в дом, накормлю вас.

На щеках женщины были видны следы слез. Она ласково смотрела на школьниц:

– Вы очень хорошие подруги, я не сомневаюсь, что вы не воровки, так нужно было для ослабевшей сестрички.

Хозяйка усадила детей за стол и стала кормить выпечкой с молоком.

– Хватит на первый раз, а то заболит живот, – сказала она, когда они съели по пирожку.

– Да, много выпало на ваше детство. А, знаете, что, девочки, оставайтесь у меня, пока не закончится война и все не уляжется вокруг. Как-нибудь прокормимся вчетвером. Я живу здесь одна. Меня зовите тетя Маша или Мария Ивановна, как вам захочется.

Валя, Настя и Оля согласились. Мария Ивановна распределила каждой обязанности по дому. Девочки по очереди водили козу Зойку на пастбище – большой луг в черте города возле протекающей речки. Они помогали хозяйке дома на небольшом приусадебном участке: пололи и поливали грядки.

Вскоре девочки забыли о голоде. Мария Ивановна сходила с детьми на вещевой рынок и приодела их.

– Чтобы не бегали у меня, как на стадионе «Динамо», – пошутила женщина.

По вечерам все любили пить чай за большим столом. Хозяйка рассказывала о себе, расспрашивала девочек о их семьях.

– Так, вы из Ленинграда? – удивилась Мария Ивановна.

– Да, я и Настя родились в Ленинграде. Наши папы служили в одном полку. Их недавно перебросили на границу Белоруссии с Польшей. Перед самой войной они нас забрали к себе, – рассказала Валя. – А, Оля уже жила там.

– И, ты – тоже питерская? – повернулась к девочке женщина.

– Нет, я родилась в Калининской области. Мой папа, лейтенант Шумов, служил в городе Ржев. Его командировали в Белоруссию, я с мамой переехала к нему, познакомилась с девочками в школе, – Оля посмотрела на Валю с Настей. – Они, тетя Маша, настоящие подруги.

– Да, уж вижу, вместе держитесь, молодцы, в одиночку трудно сейчас.

Незаметно пробежала суровая зима, и наступила ранняя весна 1942 года. Девочки помогали сажать картофель Марии Ивановне, когда на их оживленный разговор заглянула на огород соседка Тося.

– Весело трудитесь, как я погляжу, молодцы, быть, значит, хорошему урожаю картошки! – воскликнула она.

– Нашей большой семье неурожай ни к чему, спасибо на добром слове! – беззаботно откликнулась тетя Маша. – Какие новости в городе, соседушка?

– Новостей нет, если не считать, что началась регистрация населения, поговаривают, что будут отправлять людей в Германию на работы.

– Так в прошлом году переписывали жителей. Да, впрочем, пускай, нам не страшно, у нас на трех малолетних детей одна кормилица в доме.

– Не скажи, Мария, мой шурин служит в полиции. Он по секрету сказал, что от двенадцати до тридцати пяти лет отбирать будут женщин. Мужчин до сорока лет, но у вас их нет, бояться нечего.

Спасибо за новость, но самой старшей из моих – 11 лет, а другим еще меньше. Какая Германия для них?

– Я тебя предупредила, а тебе решать, как быть. Хотя, замечу, Вале можно больше дать лет, выглядит на все пятнадцать годиков.

– Она с виду рослая, а так ребенок еще.

– И, еще, Мария, ходят слухи, что какие-то люди ходят, ищут командирских детей, пропавших в этих краях, – соседка сказала шепотом, чтобы не услышали девочки, словно подозревала их.

– И ты думаешь, что я поселила их у себя, не сообщив властям? Я же тебе говорила, что они – мои племянницы.

– Племянницы, так, племянницы! Мне, что за дело! – уже громко и вызывающе сказала непрошенная гостья, рассматривая девочек плутоватыми глазами. – Хороший семенной картофель у тебя, соседушка, а у меня погнила зимой, не знаю, чем сеять буду.

– Ну, идем, отсыплю тебе корзину картофеля для посадки.

– Вот, спасибо, у кого только не просила пару клубней до нового урожая, а ты сама предложила.

Уходя с полной корзиной картофеля, соседка заметила:

– Только говорили, что в городе мальчиков искали, а к тебе девочки прибились. Поэтому бояться нечего!

Мария Ивановна вспомнила рассказы приемных детей о походе, но решила ничего им не говорить о разговоре с соседкой.

Но потом все же рассказала тайком Насте – женщина почему-то рассчитывала на ее разум. Валя – очень прямолинейная, Оля – совсем ребенок, а Настя поймет и найдет слова, объяснит подругам, как вести, если спросят о родителях.

– Ты все поняла, Настенька? – спросила ее Мария.

– Да, не маленькие, теть Маш, все будет хорошо.

Через неделю в дом нагрянули полицаи. Они обходили всех и переписывали молодежь, а для чего не говорили.

– Не твое дело! – нагрубил Марии Ивановне на вопрос об этом рыжий полицейский – тот самый, который встретился тогда девочкам при входе в город. – Мы – люди тоже маленькие, начальство велело, мы делаем. Ты лучше скажи, твоя племяшка – еврейка?

– С чего ты взял, Панас? Мой брат – русский, как и я, а, что волос у ребенка черный и курчавый, так в мать свою удались, – отмахнулась женщина.

– Вот, вот, а, может, мама – еврейка? – вмешался второй полицай, нахально рассматривая Валю.

– Я же вам сразу сказала! – откликнулась Настя, рассматривая тишком третьего полицейского, как две капли воды, похожего на Матвея с заимки.

– А, ты – цыц! – огрызнулся рыжий. – Сами разберемся без подсказки.

– Да, вовсе непохожа она, Панас, на еврейку. Ты быстрее заполняй бумаги и идем дальше. Дел невпроворот, а ты к соплячкам цепляешься! – поторопил третий полицейский, отворачиваясь от настороженного взгляда Насти.

– Двенадцать лет стукнуло ей? – указал хозяйке на Валю Панас.

– Одиннадцать, а другим девочкам – десять и девять годочков еще. Так что не доросли они до твоих бумажек.

– Врешь, Мария! Эту девку записываю, а других не стану, больно тощие. А эта – в соку уже, если и нет двенадцати, в чем сомневаюсь, то не беда, подрастет.

– Да, Бога побойся, Панас!

– Все, я сказал! У меня тоже свой план есть! Если каждую отмазывать буду, кого в фатерлянд отправлю?

– А, сказал, что не знаешь – куда записываешь?

– Зубы мне заговорила, вот и сорвалось. И не вздумай перечить, не на расстрел отправишь деваху, а в культурную страну, – губы полицейского расплылись в довольной улыбочке, что делал такое доброе дело. – То, то! Сама соображать должна! Значит пишу – Валентина, а как по фамилии?

– Грех берешь на душу, служивый! – вздохнула Мария Ивановна.

– Ничего, грехи, как короста, нарастут и слетят, а девка благодарить еще меня будет, когда мир посмотрит своими глазами.

Девочки о дяде Матвее решили не говорить хозяйке, чтобы не тревожить и так расстроенную посещением полицаев. Они привязались к доброй женщине за это время, еще больше подружились между собой.

Кусочек серой бумаги, которую через месяц вручил Марии посыльный немецкой комендатуры испугал ее настолько, что она долго не могла понять, для чего Вале Шумовой предписывалось явиться двадцатого июня 1942 года на место сбора в девять утра: привокзальную площадь. Повесткой предписывалось захватить с собой сменное белье, обувь и провиант на три дня.

– Может, спрятать тебя? – всплеснула руками женщина, когда до нее дошло. – Чем в неметчину отдавать!

– Не поможет это! – возразила Валя. – Дом сожгут за невыполнение распоряжения коменданта, как в соседнем селе. Вы не переживайте, тетя Маша, не одна поеду туда.

Вечером хозяйка куда-то уходила и вернулась через час совсем обеспокоенная. Она собрала девочек в доме и тихим голосом сообщила:

– Панас, вражина, записал Валю, как еврейку. Ее отправят в концлагерь со сборного пункта. Вам, девочки, нужно уходить из города, рано или поздно придут за вами.

– А, вы, тетя Маша? – спросила Настя.

– Не беспокойтесь обо мне. Я тоже скроюсь, уйду в другой город – не буду говорить куда, чтобы не искушать судьбы, а вас проведут верные люди в лес к партизанам, а оттуда доставят за линию фронта. Жаль расставаться с вами, но так будет лучше, девочки.

Валя, Настя и Оля сидели вечером с Марией Ивановной в доме, ожидая провожатого в лес. Женщина придирчиво осмотрела девочек, чтобы были одеты потеплее. Она каждую снабдила небольшой котомкой с едой и сменным бельем. Теперь сидела на стуле и прислушивалась к каждому шороху за окном.

– Ой! Совсем забыла! – вдруг вспомнила Мария и вышла в сени. Она вернулась с холщовым мешочком, набитом чем-то, и протянула его Вале.

– Там пригодится вам, – подбодрила она девочку, заметив, как она нерешительно и смущенно смотрит на мешок.

– Тетенька Маша! – глухо сказала Валя, покраснев до корней волос. – Я хлеб, который вы мне давали на обед, не весь съедала, сушила и прятала на черный день. Я очень боялась, что, если придется снова голодать, Оля с Настей не выживут.

– Я знаю, Валечка! Ты старалась не для себя, а для подружек недоедала. Поэтому я подкладывала каждый день свои кусочки, чтобы подольше хватило хлеба. Бери, он будет нужнее вам!

– Ух, ты! Какая подруга у нас! – Оля восхищенно смотрела на Валю. – Я бы никогда не догадалась даже подумать так. А она, как настоящий командир делала, заботилась о нас, когда мы все ели подчистую, сухарики сушила на случай голода. Настя, посмотри на нее! Что видишь?

– Я вижу героиню нашего времени!

– А я – святую! У нее светится нимб над головой! – Оля от восхищения вошла в словесный раж, который хладнокровно прервала Валя:

– Да, тише вы, нашли героиню, не слышно ничего от вашего глупого писка!

– Кто-то стучится в окно. Пора, девочки! – Мария направилась к двери, чтобы открыть.

В дом вошел Матвей.

– Здравствуй, Мария! Готовы? – поздоровался он с хозяйкой и повернулся к школьницам. – Вот, снова увиделись. Спасибо вам, что не выдали меня, когда приходил с Панасом. Сразу прошу прощения, что не забрали вас из леса тогда, сами попали в облаву и неделю просидели под стражей. Потом наши люди ходили на заимку, искали вас, но не нашли.

Матвей, минуя немецкий пост, провел девочек к лесу, где сдал их поджидавшему Семену, который обрадовался им:

– Ну, здравствуйте, дети! Я принимаю от вас зачет ГТО первой ступени за туристический поход с проверкой туристических навыков! Значок получите после войны. Пионеры! К борьбе за дело Коммунистической партии будьте готовы!

– Всегда готовы! – не растерялись Валя, Настя и Оля, вскинув руку в пионерском приветствии над головой.

– Молодцы! – рассмеялся Матвей. – Не утратили патриотизма в лишениях.

Из партизанского отряда, куда привел школьниц Семен, их отправили самолетом за линию фронта. На Большой земле девочек определили в детский дом до конца войны.

Там им сообщили, что их отцы живы и успешно бьются с врагом. Но о матерях девочек, ставших беженками в первый день войны, как и одноклассниках, ушедших в поход, не было никаких вестей. Они затерялись на территории, оккупированной фашистами.