« Да, мерзостное дело - политика. Она - первый враг науки и прогресса. Советская, социалистическая политика… Социализм… Почему-то в последнее время Бармин часто об этом думает, и по-другому видит эти слова. А смотрит он на них с точки зрения сталинских времён, репрессий. Эти мысли и сейчас, в темноте, не давали ему покоя… «По-моему, социализм дискредитирован в глазах потомков теми средствами и методами, которые были в ходу при Сталине. Может быть, время сотрёт, притупит боль и кровь людей, тогда пострадавших. Пройдёт 100, 200, 500 лет, и никому не будет дела, что в начале строительства того общества, в котором живут наши судьи, лет 15-20 лилась кровь за социализм, но не в бою. Может быть, всё забудется (сейчас, при Брежневе туда и гнут, на забывчивость, на расплывчатость оценок того времени налегают). Но как забыть то, что человека, гражданина лишали прав личности, гражданства насильно? Ведь в социалистическом государстве был создан институт насилия взамен диктатуры пролетариата. И этим переболели все социалистические страны, все. Неужели социализму на первых порах должны сопутствовать насилие, репрессии? И самое страшное, направленные не против эксплуататорского класса, а против самих же строителей социализма? Что за идиотизм?! Ведь не было ни одного такого грозного царя, фараона, чёрта, дьявола, не было ни одного такого чёрного времени в истории и до неё, я думаю, чтоб так издевались над людьми. Ну ели друг друга в каменном веке, выковыривали из черепушек врагов своих, как деликатес, их мозги… Но ведь не потому, что враги эти думали по-другому. А просто… просто у них пещера пошире и потеплее была, просто женщины их погорячее и покрасивее… А тут… Всеобщее национальное безумство, подозрительность, клевета друг на друга, карьеризм, страх, трусость… Все самые чёрные и грязные уголки души человека были подняты со дна души народной на щит, были единственным доказательством при осуждении: народ осудил!.. При каком царе и в какое время достигали такого размаха общенациональные жестокость и страх? При фашизме? Но почему методы идеологии фашизма и коммунизма должны быть тождественны? Что у нас было в 30-40 годах: социалистический фашизм, или фашиствующий социализм? И кто виноват в таких общенациональных бедах, как фашизм буржуазный, фашизм социалистический? - Муссолини? Гитлер? Сталин? Имре Надь? Антонин Новотный?... Или сам народ, больше - нация? К чему все эти словеса, и теперешние, и бывшие, когда социализм способен на такое: идеологический террор, физическое истребление людей без суда и следствия, система лагерей и режим жизни, ничем не отличающийся от фашистских атрибутов власти? Жизнь не ценится ни на грош, «дешевше воробья человек стал», как говорится в одном из фильмов. И это с о ц и а л и з м … девизом которого является принцип «всё для человека, всё во имя человека». Что это - ошибки роста? Лицемерие… Хотя… а как же слова Ильича, что «революцию не делают в белых перчатках…»? Значит, те перчатки не белые, а все в крови, руки по локоть в крови?.. Как у мясника? На это намекал Ленин? Как и «Великая» французская революция, которую он боготворил, все эти галльские мясники, якобинцы, их вожаки Марат и Робеспьер, сравнить которых можно разве что с древними ассирийскими царями, живьём сдиравшими кожу с покорённых вавилонян и выставлявших все эти останки плоти человеческой на потеху черни… Хотя нет, тут уже цивилизация: казнили своих, а не врагов, и с помошью гильотины!.. В чём тут смысл этого придуманного «всеобщего счастья», где оно, в тех революциях, пожравших своих детей?.. Да хрен бы с ними, если бы только «своих детей». «Пауки в банке» - это всегда было. А то ведь на одного «своего» тысячи клали на плаху безвинных… Тяжёлые времена, говорят, они во всём виноваты. Виноваты в одичании, виноваты в унижении ближних, виноваты в падении нравов... Виноваты, виноваты, виноваты… В нашу историю куда ни ткни, везде «тяжёлые времена». А времена те, - думал Бармин, - зависят от людей. И ни от чего больше. Какие люди, такие и времена. Так может, это мы такие горбатые, тысячу лет уже «тяжёлые», потому и времена наши всегда такие мрачные? До татар воевали друг с другом, почище половцев всяких там лили кровь друг друга да бесчестили жён своих ближних… Под татарами закладывали друг друга за те «ярлыки на княжение», да холопствовали за улыбки ханские благосклонные… Потом омывали своей кровью вновь народившееся государство грозное. Может, так и должны рождаться государства, как младенцы, в крови материной?.. Хотя, скорее наоборот, они рождались там, на Западе, в чужой крови. И лишь нам никогда не жалко было своей. А в этом веке так вообще сошли с ума, никто так не издевался над собой, как мы… Потом интриги имперские, гнёт крепостничества, тянущегося ещё с того злопамятного Юрьева дня, террор народовольцев, террор эсеров, террор царских военно – полевых судов, белый террор, красный террор, террор, террор… И вся эта отечественная история - сплошное, «перманентное», как говаривал его певец Троцкий, беспрерывное унижение своего народа, именем которого она и делалась, и делается. Что там закон, честь, порядочность, мнение народа… Чушь! заболтаем, обоснуем, аргументируем и выложим факты. Как и в работах классиков марксизма - ленинизма… А если посмотреть ещё дальше, ещё глубже?.. Ведь эта-то идеология и спасла нас в отечественную войну. Этот-то Сталин и создал государство, которое единственное устояло под ударами Гитлера, и единственное сломало ему хребет. Что там второй фронт, Англия на своих островах, поставки по ленд-лизу… Мелочь по сравнению с нашей кровью, какой мы добыли нашу Победу. И ведь потом, после войны, опять же Сталин - атомный щит и меч страны, да и в космос он же, поди, фундамент заложил. Хотя он же и Королёва того посадил… А сколько их, безвестных, талантливых и гениальных королёвых и вавиловых сгнило за теми проволоками? Полегло у стенок расстрельных да в ярах засекреченных? Насколько богаче мы были бы людом нашим российским, советским, если бы не эта проказа подозрительности, идеологической зашоренности, большевистского психоза строить всё с помощью штыка и нагана?.. Где, на каких весах измерить эти плюсы и минусы тех крутых времён? И в какую сторону перетянут те чашки? Нам, наверное, этого не узнать. Пусть судят дети, внуки. Потомки, одним словом. А мы, наше поколение, замараны той кровью, кто с этой стороны проволоки, а кто с той. Разница небольшая… Хотя пойди, похлебай ту баланду свинцовую…» Они лежали в темноте. Бармин делился с Лосевым этими мыслями, пришедшими ему тогда в больнице, когда он попал туда пару лет назад по подозрению на туберкулёз лёгких. Делился как-то легко, безбоязненно, так как чувствовал, ощущал кожей, что его геолог не из тех людей, которые бегают по парткомам. Или ещё куда. Михаил Степанович слушал, не перебивая, и только почувствовав, что Иван Тимофеевич вроде бы как выдохся, осторожно спросил первое, что пришло неожиданно на ум: - Слушай, Ваня, как тебе с такими мыслями доверяют судейство? - А пока не научились залезать в черепную коробку, - засмеявшись, пошутил Бармин. - Я ж не против советской власти, а критика её глупостей только на пользу всем нам. И властям прежде всего. Так же нас учил Ленин, а, Миша? - Да, ты прав, конечно. Однако же твои слова - не для передовицы в «Правде». Может быть, когда-то и скажут обо всём об этом открыто, без тумана и мудрствований. А сейчас… - Лосев задумался. В наступившей тишине был слышен шум нескончаемого дождя за окном. - А вот насчёт коробки черепной ты, дружище, премного ошибаешься: научились туда лазить, да ещё как залазили!.. - Да знаю я это, Миша, лучше тебя знаю, - перебил его Бармин. - Читал я кое-что из тех дел, когда в пятидесятых чуть-чуть приоткрыли щёлочку в те времена… Приоткрыли, а потом и захлопнули. Ещё при Никите захлопнули, после Новочеркасска. А в принципе он молодец, выпустил страдальцев из лагерей. Да, год уже, как убрали его, ровно год… - Ну, то что «лучше», это бабушка надвое сказала… - с сомнением хмыкнул Лосев, вспоминая свои северные, казахстанские и прочие познания. - Слушай, Вань, а как тебе удалось не участвовать в тех делах, ну ты понимаешь… - с опаской и надеждой уже почти шёпотом спросил Лосев. - Ты ж после войны всё время судействовал… Бармин хохотнул от такой дремучести своего оппонента: - Да просто, Степаныч: я же чистый «уголовник», «криминальный» судья по специальности. И хотя политических всегда клеймили этим тавром, мне удалось, ещё до войны, в институте, по «зову души», так сказать, специализироваться на этом поприще - украл, убил, бандитствовал, насильничал, хулиганил… Повезло, одним словом. Так что не волнуйся, кровавые мальчики 58-го набора мне не снятся. Нет на мне необоснованно засуженных, - он опять удовлетворённо засмеялся. Лосев с облегчением вздохнул. Бармин, улыбнувшись, в свою очередь взял быка за рога: - Ну а как тебе в те годы удалось не запятнаться? Ведь по северам и югам ходил, по самым что ни на есть Гулаговским местам. Да ещё в те годы, когда особенно штормило… Теперь засмеялся Лосев: - Не боись, на мне крови нет. Просто из тундры, из партий не вылазил. Лез в них, когда и не надо было. Поэтому редко бывал в посёлке, а тем более на партийных собраниях: Норильск долго был посёлочком, со всех сторон опоясанный, как бусами, лагпунктами и лаготделениями различной категории. Вообще я тебе скажу, если бы не зэки, ни Норильска, ни Дудинки никогда бы не построили на «добровольцах». Хотя такие, как я, «вольняшки», тоже были. Процентов десять. Не более. А так, не считаясь с жизнями зэков, на их костях, как на фундаменте, в этой ледяной глуши выросли эти чудо – города. Сначала бревенчатые, а потом уже и каменные. Так вот, про партийные собрания: Николай Николаевич, Урванцев то есть, начальник мой, тоже ведь не жаловал их, собрания эти. Где иногда пожирали друг друга закадычные казалось бы друзья – товарищи. Только руку подними. А не поднимешь - следующим ты окажешься… Да и не высовывался я в начальники… А Урванцев был на двенадцать лет старше меня, ещё в двадцатые годы в пяти таймырских экспедициях побывал, с девятнадцатого года начал. Искали тогда главным образом уголь для Севморпути. Его же, этот путь, ещё при царе активно пытались проложить. Тот же Колчак прошёл им… Но, кроме богатых углей, в горах будущего Норильска и заброшенные рудные штольни с плавильным «заводиком» Сотниковых сразу же нашли. Эти Сотниковы ещё в шестидесятые – девяностые годы прошлого века добывали там уголь и выплавили первые тонны меди. Которые доставляли до Енисея на оленях. А внука их, Александра Александровича, горячего энтузиаста норильских горных разработок, шлёпнуло ЧК в двадцатом в Красноярске как белогвардейского казачьего атамана. А гора Шмидта, самая знаменитая в Норильске, названа в честь первого её исследователя геолога Фёдора Шмидта, который побывал там в 1866 году. - Ну вот, налили политику, а закусили геологией, - засмеялся Бармин. - Ты как всегда, Миша, в своём репертуаре. - Да уж, горбатого, видно, могила исправит, - согласился с другом Лосев. - Но чтобы оправдаться, могу сообщить, что жена Урванцева в лагерной больничке начальницей была. Она врач. Все двадцатые моталась по тундре с мужем, лечила, сколько могла, нганасан, ненцев, экспедиционников наших. Потом, после фронта, вернулась к мужу… Изумительной души человек Елизавета Ивановна, как и Николай Николаевич… Ему ведь не помогли скитания наши: в тридцать восьмом посадили в Карлагерь как «врага народа». Это уже в сорок первом Завенягин «выписал» его из Караганды в Норильск, где он и отдубасил ещё аж до пятьдесят четвёртого. Хоть вроде и расконвоированным стал, после войны, но в ссылке. А через Норильлаг, чтоб ты знал, полмиллиона граждан Союза прошли, и более двадцати тысяч иностранцев. Вот так вот ударно мы с тобой, дорогой, строили социализм наш, - он тяжело вздохнул. - Завенягин, директор комбината до войны, инженер – металлург по образованию, уважительно относился к заключённым. Хотя и сам чин немалый в НКВД имел. Специалистов любого профиля в тех бараках хватало. Цвет инженерии нашей. Не тех, царской ещё закваски. Тех раньше повыщелкали как «вредителей». А наших в основном, уже советских. И не только инженеры… Ну что, подпольщик, хватит лясы точить?.. - Пожалуй, да. А то не высплюсь…» |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
