Оля любила летом проснуться пораньше и прямо с постели, не умываясь, выйти босиком во двор, пройтись по саду, пригибаясь под тяжелыми ветками яблонь, и обязательно зайти в густой малинник. Ей нравилось срывать бархатистые красные ягодки, покрытые прозрачными капельками росы, и по одной класть в рот, жмурясь от удовольствия. После этого можно было идти в летнюю кухню, где ее ждала кружка холодного молока - парное она не любила - и свежеиспеченная пышка с медом. Обычно Оля завтракала одна, иногда с братом Витей, потому что папа и дедушка к этому времени уходили на работу, мама возилась в огороде, а бабушка молилась в доме. Дом построили папа с дедушкой перед самым Олиным рождением, это бабушка рассказывала. А раньше они жили в квартире, которую мама называла казенной. Такие квартиры давали тем, кто работал в карьере. Что такое "казенная квартира", Оля не знала, но слышала от папы, что в карьере добывали камень-кварцит, а потом возили его в райцентр на станцию и грузили в вагоны. Еще папа говорил, что в далекой Грузии кварцит добавляли в огромные печи для выплавки металла, поэтому каждый год в рабочем поселке отмечался день металлурга. Каким образом камень может быть добавкой для металла, Оля не понимала, но их поселок считался богатым - здесь были и клуб, и детский сад, и почта, и столовая, и даже медпункт. И зарплату рабочим платили приличную, - так бабушка говорила. Бабушка Анюта, папина мама, сама никогда не работала, считая это мужским делом, хотя и домашними хлопотами себя особо не утруждала. Она часто молилась перед иконами в своей комнате и читала толстые церковные книги. В свои шестьдесят лет она и одевалась, как монашка - всегда в темной сатиновой кофточке навыпуск, в такой же темной, иногда с мелким цветочным рисунком, юбке до пят, собранной на талии резинкой. И обязательно в простом платке, повязанном так, что в острый треугольник над морщинистым лбом виднелись черно-смолянистые волосы с едва заметной сединой. Дедушка подшучивал над бабушкой, что она ростом не вышла – едва доставала ему до плеч, а от частых постов ее фигурка усохла и слегка ссутулилась. Зато бабушка всегда легко двигалась и не любила нерасторопных, как часто называла Олину маму и дедушку. На своей половине дома она иногда собирала таких же, как она, верующих, пела с ними заунывные песни, читала псалмы, а иногда раздавала деньги - как милостыню. Оля частенько заходила к бабушке посмотреть на новых людей - интересно же! - и послушать, о чем они говорят, за что мама ругала бабушку. - Мамаша, зачем Вы девчонке голову забиваете всякими глупостями?.. - Нюся, рази эт глупости, - возмущалась бабушка, сверля ту черными глазами, - нешто Бог девчонке повредит?.. - Ага, не повредит... Только пользы с этого, как с козла молока, - сердилась мама и уводила дочку. Перед дедушкиным возвращением бабушка выпроваживала гостей. Не то, чтобы она боялась деда - просто не хотела лишних объяснений. Дедушка Миша работал на лесопилке и приходил домой похожим на деда Мороза: высокий, крепкий и статный, с добрыми голубыми глазами и густыми бровями, присыпанными опилками. Из-под льняной кепки, прикрывавшей обширную лысину, выглядывал венчик светлых кудрявых волос. В сильных мозолистых руках дед всегда носил деревянный ящик с инструментами – как отличный плотник он всегда был нарасхват, многие односельчане нуждались в его услугах и хорошо их оплачивали. Особенно трепетно бабушка относилась к нему в день получки: покупала «чекушку», хотя в обычные дни не разрешала деду ни пить, ни курить, сама накрывала на стол и суетилась вокруг мужа. - Кушай, Мишаня, кушай. В жизни нашей весь барыш – токмо выпьишь да поишь, - с улыбкой приговаривала она, подливая водку в граненую стопку расчувствовавшегося деда, который тут же отдавал бабке кровно заработанные. - Куропаточка ты моя... - От усталости и алкоголя дедушка хмелел и валился на кровать, отделенную от иконостаса пестрой ситцевой занавеской. В такие дни бабушка не беспокоила его, хотя обычно долго стояла на коленях перед иконами, шепча молитвы и отбивая поклоны. Иногда её усердие будило деда, и он сердился: - Антоновна, вихор тебя-т подыми... Доколь ты будешь стукать башкой об пол?.. Уймись, дай поспать… Оля всегда с нетерпением ждала его прихода и, увидев, как дедушка открывает калитку, бежала ему навстречу. Дед брал ее на руки и непременно доставал из кармана широких штанов дешевую конфетку - ириску или леденец, а внучка чмокала его в щеку, заросшую за день светлой щетиной. По сложившейся привычке дедушка щекотал пышными усами Олины щечки, зарывался носом в белесые шелковистые кудряшки и только потом опускал ее на землю. Дед любил внучку и баловал её, даже трехколесный велосипед купил ей на зависть подружкам, чтобы она могла кататься по двору, а в непогоду - по просторному дому. Свою маму Оля считала очень красивой, в ее понимании та была главной в доме после бабушки. Она тоже не работала, но тащила на себе все хозяйство: ухаживала за коровой, свиньями, курами и утками, обрабатывала два огорода, стирала и готовила на две семьи. Характер у мамы был строгий, и Оля ее побаивалась. Тем более, мама запросто могла поставить ее в угол, а то и отшлепать за разбитую тарелку, опрокинутую чашку с молоком или порванные сандалики – непоседа не умела спокойно ходить, носилась, не глядя под ноги, часто спотыкалась и падала. Например, сегодня тоже не обошлось без происшествий. Оля первый раз надела сшитое мамой легкое штапельное платьице – вишневое, в белый крупный горох, едва прикрывавшее острые коленки, с пышными рукавами-фонариками и одним накладным карманчиком с красивой оборкой. Торопясь показать обновку подружке, егоза вылетела из дома и случайно - ну, конечно, случайно, не специально же! - зацепилась карманом платья за гвоздик и выдрала кусок ткани. Ну, спрашивается, кто вбил этот дурацкий гвоздь в забор, отделявший двор от сада, прямо напротив крыльца?.. От жалости к себе девочка ревела даже громче, чем от увесистой маминой затрещины: так жалко стало испорченное новое платье, которое еще никто не видел и не оценил! По правде говоря, у Оли и старых-то немного - три штуки всего, но такого красивого платья у нее еще не было... Вчера ей тоже попало. Она забыла закрыть калитку, когда вышла за двор, а куры выбежали следом, пролезли под соседской изгородью и поклевали помидоры у тети Маруси. Та прибежала к маме и давай кричать, что надоело ей выгонять чужую птицу с огорода, мол, смотреть надо за своими курями, а не можете уследить - запирайте их в сарай. И вообще, мол, нечего ходить к нам за колодезной водой, ходите к колонке - на углу для кого поставили?.. А позавчера опять промашка вышла. Дедушка Миша покрасил пчелиные ульи зеленой краской, которая так соблазнительно блестела и переливалась на солнце, что Оля не утерпела и палочкой нацарапала на гладкой крышке имя брата - "Витя". Написать свое имя она побоялась - сразу ведь догадаются! Конечно, мама сначала всыпала брату, который был старше Оли на четыре года, а после его клятвенных заверений, что это не он сделал, добралась и до маленькой писательницы. Правда, на следующий день Витя отомстил ей: угостил сестру сосательной «барбариской», которая во рту у девочки превратилась в огнедышащего дракона. Дело в том, что он натёр леденцовую карамельку горьким перцем с грядки. Витя довольно смеялся, Оля плакала от обиды, полоская рот, а раздосадованная мама отвесила обоим подзатыльники. Бабушка обычно защищала внучку, как младшенькую, часто уводила в свою половину и рассказывала интересные истории, шутки и прибаутки. - Давно энто было, тадысь мы на Рязанщине жили, в деревне Пчелиновке, - начала очередную байку бабушка, - удумала я с двумя подружками сходить в дальнюю церкву за кордоном, а иттить к ней надоть было скрозь чащу, - привычным жестом она утёрла концом платка свой крючковатый нос. Оля видела только жиденькую рощицу на краю села, поэтому чаща казалась ей чем-то тёмным и страшным, а «кордон» - большим щитом из картона... - Штоб поспеть к заутрене, вышли засветло. Лес встренул нас прохолодой да теменью, ажник страшно стало, но мы шутковали да смеялись. Вышли на поляну, а там – батюшки! – бабушка картинно всплеснула руками, - волки!.. Шепчу девкам - мол, молитву читать надобно, но слова-то враз повылетали, получалось токмо: "Отче… отче… отче наш..." С перепугу мы вжались спинами друг в дружку, а волки-то подбежали и ну тыкаться носами в наши животы, - бабушка сложила ладонь со скрюченными пальцами в виде волчьей морды и показала на внучкином животе, как волки тыкались и тяжело дышали, - фффу… фффу… фффу... Девочку охватил ужас, но она слушала, затаив дыхание. - Гляжу на чёрные пасти с острыми зубами да красными слюнявыми языками и мыслю, мол, конец пришёл – щас от нас одни мослы останутся. Ан нет - волки обнюхали, отошли маленько и сели вкруг нас. Сидят да зыркают глазишшами. Уж и не знаю, скока они так сидели. Потом один встал - видать вожак - и пошел прочь, за ним другие, цепочкой. А последний-то идёт да всё обертается, будто воротиться хочет… - И что, он вернулся?.. – шепотом спросила Оля. - Што ты, милка!.. Я б тута нонче не сидела, - её тонкогубый рот растянулся в улыбке, а черные глазки хитро сверкнули из-под безволосых надбровий. – А тады ни я, ни мои товарки с места не сошли - так перепужалися. Так и сидели в лесу цельный день, пока нас деревенские не подобрали, когда уж с обедни вертались… Оля так реально представила себе эту картину, что почувствовала даже запах волка, которого ей напоминал теть Марусин Полкан, посаженный на цепь. В следующий раз бабушка рассказала, что ходила в школу всего одну зиму вместе с дедушкой, когда он учился на рабфаке. Она тихонько сидела на последнем ряду, слушая и запоминая, о чем говорили. Как только выучила буквы и научилась читать, бросила школу, даже не усвоив грамматику. Так она и писала без всяких правил, - как говорила, как ей слышалось, без точек и запятых. А ещё Оля учила с бабушкой буквы, и та хвалила девочку за хорошую память. Стишок про крокодила, который солнце проглотил, внучка знала наизусть. Бабушкины гости удивлённо ахали, когда пятилетняя девочка "читала" им про украденное солнце, сосредоточенно глядя в книжку и переворачивая страницы в нужном месте. Как-то незаметно для самой себя Оля научилась читать по-настоящему: сначала по слогам, а через месяц - уже вполне прилично. Перечитав все детские книжки в доме, она принялась за бабушкины. Та показала ей, как надо произносить непонятные значки, и девочка с легкостью освоила старославянский стиль со странными иероглифами, хотя так ничего и не поняла из жизни апостолов и пророков. Потом она полезла на папину этажерку с книгами и выбрала самую красивую - толстую книжку в красивой обложке с позолоченным переплётом. Прочитав, что это сказки под названием "Тысяча и одна ночь", она решила, что осилит и ее. Олю распирало желание удивить соседских мальчишек и похвастать, что она читает взрослую настоящую книгу, поэтому она выходила за ворота, садилась на лавочку, клала книгу на колени и читала, когда те возвращались из школы. Но взрослые ребята не верили, что пятилетняя девочка умеет читать, и посмеивались над ней. Да и сказки эти она так и не поняла, как и жизнь святых... Папу Ваню, который всегда умел создать возле себя веселье, Оля обожала. Он казался ей очень высоким и красивым. Поправив непослушный кудрявый чуб, сверкая голубыми глазами, папа часто брал дочку на руки и легко подбрасывал вверх. Летала Оля высоко, аж дух захватывало, а потом, прижавшись к его пропахшей бензином куртке, счастливо смеялась. Папа работал шофёром и, если не торопился с обеда, сажал дочку в кабину самосвала, чтобы прокатить до конца улицы. Он любил детей, но когда те ссорились из-за места за столом или из-за того, кто первым будет купаться в жестяном корыте, всегда просил сына уступить младшенькой. Витя недовольно соглашался, приглаживая свой выстриженный под "полубокс" темный чубчик. Папа рассказывал, что в молодости бабушка любила петь и плясать, пока не стала такой богомольной. Однажды вечером он поставил пластинку с "Валенками" в новенькую радиолу и попросил дочку потанцевать. Девочка неумело топала ногами и громко подпевала Лидии Руслановой, не догадываясь о замысле отца. Бабушка, отбивавшая в святом углу поклоны, услышала за стеной песни и пляски и сразу прибежала. От ее взгляда Оля тут же юркнула под стол, прикрывшись скатертью. Бабушка шумела на отца, а тот покатывался от смеха, чуть не падая с деревянной табуретки, им же сделанной, и подмигивал выглядывавшей из-под плюшевой скатерти трусихе. Почему ему доставляло удовольствие дразнить бабушку, Оля не понимала. Иногда бывало, что мама не разрешала ему брать дочку на руки: - Ванюша, опусти её – уронишь, ты же пьяный, – но папа никого не слушал. Девочке нравилось летать, вот только к запаху бензина в такие дни примешивался и другой – резкий и неприятный. Правда, папино веселье могло легко перейти в буйные выяснения отношений с мамой. Выставленная за дверь в такие моменты, Оля слышала мамины упрёки сквозь слёзы - "Ты же обещал бросить пить... Опять от тебя женскими духами пахнет..." – и громкие папины выкрики. Девочка не любила скандалы, в такие дни ей становилось очень жалко маму, а папу она начинала бояться. Если скандал грозил перерасти в драку, то появлялся дедушка, заключал забияку в свои железные объятия и держал, пока тот не успокоится. Успокоившись, папа опять становился добрым и веселым... Осенью мама сказала, что врачи обнаружили у папы язву желудка. Сначала его долго лечили в районе, а потом дали направление на операцию в Ростов. Отпраздновав с детьми новый, тысяча девятьсот шестидесятый год, мама повезла отца в областную больницу. - Бабушка, а как же моё деньрождение?.. - волновалась Оля. - Скока тебе годков-то будет?.. – улыбаясь, экзаменовала бабушка. - Шесть, я уже большая, - девочка показывала ладошку и выгнутый в суставе большой палец правой руки, очень похожий на бабушкин. - Будуть табе аменины... – решилась бабушка, а внучка засияла голубыми глазками из-под пуха бесцветных ресниц и улыбнулась тонкими губками. Подружки именинницы остались довольны - бабушка Анюта играла с ними в прятки, рассказывала смешные истории, угощала вином из красивого графина, как взрослых. И не страшно, что вино напоминало компот и чуть- чуть пахло валерьянкой... После операции папе стало лучше, но ненадолго - вскоре болезнь вернулась. Он сильно похудел, лицо с резко выступающими скулами приобрёло землисто-желтый оттенок, глаза потухли и выражали только страдание. Родные шептались, что у него рак, а вслух старались ободрить, мол, скоро ты поправишься. Ещё Оля слышала от бабушки, что врачи согласились на операцию, только увидев беременную маму. И что у папы вырезали почти весь желудок, поэтому он так мало ест. Девочка не понимала, как рак может жить в человеке, но взрослые говорили, что рак ест папу слишком быстро. Весной родилась сестричка Нина, которая немного разочаровала Олю, - она показалась ей слишком маленькой, худенькой и некрасивой. Папа смотрел на Ниночку и говорил, что очень рад, но почему-то плакал. После родов мама разрывалась между малышкой и папой. Тот уже не вставал с железной кровати с пружинной сеткой, на которую положили матрац, большую пуховую перину и кучу подушек. Мама сама делала ему уколы и готовила для него протертые супы и жидкие каши. Оля почти не узнавала папу - из веселого, доброго и молодого мужчины он превратился в худого, костлявого и сварливого старика. Он требовал, чтобы с ним постоянно кто-то находился, поэтому у его постели днем по очереди дежурили бабушка - иногда с Олей, дедушка и Витя, а ночью – только мама. Когда начинался очередной приступ, папа кричал, что хочет умереть, даже потянулся как-то за случайно оставленными возле него ножницами, но мама успела их убрать. Между приступами просил у мамы прощения за то, что не ценил и обижал её, когда был здоров, и мечтал, как они хорошо будут жить, если он поправится. А потом опять капризничал, что в спину давят подушки, и мама в который раз перебивала их руками. Мама валилась с ног от усталости и недосыпания, и один раз попросила бабушку Анюту приглядеть за больным ночью. Среди ночи Оля проснулась от крика отца: - Мамаша, как тебе не совестно! Нюся спала в соседней комнате и то услышала, как я палкой стучал об пол - прибежала, а ты на полу спала, почти рядом со мной – так не добудишься!.. Толку-то от твоей показной любви… Уходи на свою половину, видеть тебя не хочу!.. Летом дедушка ждал в гости племянника из Москвы, Васю, которого Оля не видела раньше. Вася оказался взрослым дядей – во всяком случае, после школы он то ли работал, то ли где-то учился - и заядлым рыболовом. Вдвоём с Витей, который обрадовался дяде больше всех, они подготовили удочки, накопали червей и собрались на дальнее озеро. Оля не могла пропустить такое мероприятие, она представляла себе, как будет интересно в походе, как здорово и весело идти к незнакомому озеру, ловить в нем рыбу, можно даже искупаться! Но ребята отказывались брать её с собой. - Ты понимаешь, что мы рано-рано проснемся и пойдем пешком, а это – шесть километров, ты не дойдешь, – убеждал ее дядя Вася. - Я дойду, дядя Вася! Не смотри, что я маленькая, я много хожу и бегаю - и ноги не устают! Оля часто упрашивала Витю брать ее с собой, в чем брат ей почти не отказывал. Теперь она уговаривала гостя и ходила за ним по пятам до тех пор, пока тот не согласился. - Ну, ладно, Олька, но смотри у меня! Будешь ныть, что ножки устали, никогда больше не возьму на рыбалку. И учти - на руках тебя не понесу. - Не буду ныть, честное слово, - распахивала глазёнки счастливая девочка и в подтверждение своих слов решительно трясла крупными белыми кудрями. Надо отдать ей должное, держалась она молодцом. Проснулась без задержек, дошла к озеру сама, не капризничала и даже не шумела, когда ловили рыбу. Вася дал и ей маленькую удочку, чтобы она не мешала мужчинам, показал, что надо делать, если утонет поплавок. Оля не знала, что на её крючке наживки не было, и сосредоточенно смотрела на красный шарик. Солнце пригревало, девочке становилось жарко даже в ситцевом цветастом сарафане почти до щиколоток, но снять его при дяде Васе она стеснялась. Тогда она сбросила легкие сандалики и босиком осталась стоять на теплой влажной траве. Поплавок вдруг начал прыгать в воде, с громким визгом девочка дёрнула удочку, и прибежавшие ребята увидели у ног возбужденной рыбачки… рака. - Сколько ловлю, а такое вижу в первый раз! – смеялся Вася, показывая Вите удочку. – Смотри, рак клешней ухватился за леску, резкий рывок - он даже клешню не разжал. Оля сияла от радости, что она такая ловкая! Витя, несмотря на то, что ему ещё не исполнилось и десяти лет, тоже оказался на высоте и таскал рыбку за рыбкой. Он разгорячился, его симпатичная мордашка разрумянилась, кончик прямого носа покраснел и местами облупился под жарким солнцем, а пухлая нижняя губа оттопырилась от удовольствия. Брат снял легкую рубашку в клеточку и сшитые мамой шаровары, собранные резинками на щиколотках, и остался в черных трусах почти до колен. Возвращение домой далось Оле намного труднее, да и кушать хотелось так, что живот сводило, но девочка шагала молча, держась за руку старшего брата. Витя, посмотрев на уставшее, запыленное, но довольное лицо сестры, похвалил её: - Ну, ты молодец, Олька, умеешь вести себя, когда захочешь!.. Дома рыбаки накинулись на постный борщ, который даже подогревать не стали. Проглатывая вместе с борщом слова, Витя расхваливал добычу: два сазана, пять щук и полведра другой рыбы - помельче. Папа услышал и попросил показать ему улов. Ребята поставили в его комнате большое корыто, налили туда воды и положили две рыбины. Огромные, ещё живые сазаны медленно и важно плавали, шевеля большими усами и плавниками, а папа смотрел на них и плакал. Рядом с корытом стояли дядя Вася и Витя. Дядя Вася прятал глаза, которые подозрительно покраснели, а Витя шумно сопел и то и дело вытирал рукавом рубашки глаза и нос… После Васиного отъезда Оля просила Витю, чтобы тот научил её ездить на двухколесном велосипеде. Брат, устав объяснять, что она ещё маленькая, выводил велосипед на дорогу, держал одной рукой руль, второй - придерживал сидение, а сестра просовывала ногу в раму, и крутила педали. - Смотри, Витя, смотри, - я еду, у меня получается, - кричала девочка, и дети заразительно смеялись… Играть в куклы с девчонками Оля не очень любила, ей больше нравилось с соседскими мальчишками бегать по поляне и играть в войну или ловить шпионов, прячась за кустами и ползая в траве. Особое удовольствие она получала, когда брат и его ровесники изредка разжигали за двором вечерний костер и вели неторопливые беседы. В ожидании печеной картошки Оля ела хлеб с маслом и солью, выданный мамой, и смотрела, как рыжие языки пламени лизали обрезки фруктовых веток, собранных в своем и соседских садах, превращая их в красные угли. Когда у Вити начались занятия в школе, Оля опять стала ходить "хвостиком" за бабушкой. В последнее время та часто плакала и ругала себя: - Эт на мне грех... Детей-то у меня долго не былО, я молилась об том, што хочу дитя хоть на временное поглядение, а не костей погребение, - бабушка часто рифмовала и придумывала новые слова, - вот Бог и прибират Ванюшу вперед меня... Помню, мальчонкой он шибко захворал, уж я молила - не нагляделася, мол... И всю войну об нем тужила, в евойную часть стишки высылала - мол, немца бей, голубчик мой, да вертайся ты живой... Ванюшка потом сказывал, што письмо-то при всем строе читывали - больно пондравилось, аж слезу вышибло!.. А давеча скумекала, што и просить боле не смею... Внучка не совсем понимала, что значит "Бог прибирает". Но папе становилось всё хуже, он всё чаще просил маму сделать укол раньше срока, а та со слезами говорила, что не может, мол, морфий дают строго по рецепту - на лишний укол не хватит. В одно хмурое осеннее утро Оля проснулась позже всех в доме. Она побежала в папину комнату и увидела, что все родственники столпились у кровати и по очереди прощаются с ним, украдкой вытирая слёзы. - Мамаш, - тихо позвал отец бабушку, глядя на ковёр у кровати, - ты видишь апостолов?.. Оля тоже посмотрела на ковёр, но ничего не увидела, а бабушка серьёзно спросила: - Каво ты углядел, Ванюша?.. - Петра и Павла... Они за мной пришли?.. - Да уж, видать, за тобой - народился ты в аккурат на Петра и Павла... - бабушка утёрла слёзы, - Ванюш, а с сынком-то хошь проститься?.. - Да, хочу, позови… Растерянный Витя подошел к кровати, отец сначала что-то говорил - Оля не слышала - а потом прижал сына так крепко, что присутствующие в испуге начали силой разжимать папины руки. Олю подтолкнула к бледному и почти безучастному отцу тоже бабушка. По её подсказке девочка спросила: - Папа, ты меня видишь?.. - Вижу… - тихо произнёс он, даже не глянув на дочку. Оля увидела, как у него дернулся подбородок пару раз, словно папа проглотил что-то невкусное. Потом он беззвучно выгнулся, откинув назад голову, и замер с остановившимся взглядом, а за Олиной спиной страшно закричала мама. - Ваня, Ванечка, на кого же ты меня покинул с тремя детками?.. Мама, мамочка, как мне жить?.. У бабушки Моти, приехавшей поддержать маму, по морщинистому лицу катились слёзы, и она тихо гладила мамины волосы и плечи... Бабушка Анюта начала давать указания насчет похорон, родичи засуетились, и девочке не у кого было спросить, что означает это страшное слово, которое слышалось со всех сторон - "умер"… Оля видела, как убивается мама, сердечко сжималось от жалости к ней, но как ее поддержать и выразить свою любовь - она не знала. Когда та собралась идти на почту давать телеграмму, дочка увязалась за ней. Стараясь не бежать, девочка молча семенила рядом, держась за мамину руку, а потом собралась с духом и сказала: - Мамочка, не плачь, мы теперь всегда будем с тобой вместе, правда ведь?... - Да, дочечка, правда, - печально ответила мама, и Оля почувствовала себя почти счастливой... После папиных похорон мама устроилась на работу ночным сторожем в детский сад, куда брала с собой полугодовалую Ниночку, там и отсыпалась, если удавалось, а днём занималась домашним хозяйством. Дедушка пилил и колол дрова с Витей, засыпал уголь на зиму в сарай, выполнял другую мужскую работу по дому. Витя задавал корму корове, свиньям и домашней птице. Оля тоже помогала, как умела, суетилась, стараясь сделать всё быстро, и как-то неловким движением разбила чашку. Мама накричала на неё и отшлёпала. Потрясенная, девочка пришла в слезах к единственному человеку, готовому всегда выслушать, - к бабушке: - Как она могла?.. Я ведь совсем не виновата, ну, может чуть-чуть… Мы же с ней договорились... что теперь... когда нет папы... будем дружить, а она… Я ей не нужна, она меня не любит... - говорила Оля сквозь слезы и всхлипы. Бабушка обняла внучку и погладила по голове: - Эвон, милка, куды хватила – не любить… Нешто мама со зла?.. Чай, скрутно ей, вот маленько уймется - всё и пойдёть на лад, ты не сумлевайся. И, чтобы сменить тему, бабушка с улыбкой предложила: - Хошь, историйку антиресную скажу?.. - Расскажи... только не сильно страшную, - всхлипывая и размазывая ладошкой слёзы по обиженному личику, согласилась внучка. - Ну, коли так, слушай... - бабушка уселась поудобнее, затянула узел платка, привычным жестом утерла уголки тонких губ - большим и указательным пальцами, и начала: - В войну, будь она окаянна, наши солдаты дней пять к ряду выходили из окружения, но заблукали-таки в темноте. С устатку и неевши, они уж и надёжу потеряли. И вдруг, середь ночи на небе объявилось облако, а на ём – как есть! – Богородица, да ишо рукой указыват, куды иттить... - А кто такая Богородица?.. - спросила девочка. - Дак на моих иконах - дева Мария с младенцем, нешто забыла? - бабушке не нравилось, когда её перебивали, - об чём энто я?.. Ах, да… В обчем, в лесу враз светло стало - прям день деньской… - И они вышли из леса?.. – спросила Оля, живо представив Богородицу с бабушкиной иконы. - Вышли в аккурат к своим!.. Апосля многие уверовали, что Бог-то есть… Оля слушала бабушку и думала о маме. Как ей хотелось попросить Богородицу, чтобы та и маме помогла найти верную дорогу, на которой Оле всегда хотелось быть рядом!.. После долгой зимы наступила весна, а потом лето - последнее Олино лето перед школой. Ей очень хотелось в школу, не терпелось узнать что-то новое и интересное, познакомиться с новыми друзьями. Мама сказала, что нужно купить школьную форму, портфель и учебники, и они поехали в райцентр за покупками. Оля любила те редкие моменты, когда оставалась с мамой наедине - тогда ей казалось, что мама не такая строгая и любит ее, просто не привыкла говорить ласковые слова. Все-таки девочка изменилась после смерти папы - теперь она чувствовала себя взрослой, а младшенькой считалась Ниночка. Оля слышала, как мама и бабушка тревожатся - не повлияла ли папина болезнь на ее здоровье? Достаточно ли она прибавляет в весе? Вовремя ли стала на ножки, вовремя ли прорезались зубки?.. А Ниночка подрастала и становилась такая красавица - пухленькая, с симпатичными ямочками на щеках, с такими же, как у Оли, голубыми глазками и белыми завитушками на лбу. Незаметно для себя Оля привязалась к сестричке, меняла ей пеленки и ползунки, носила на руках, кормила и поила из бутылочки, укачивала в кроватке, которую смастерил дедушка. Летом из далекой Калмыкии приехала погостить мамина сестра, тетя Шура, которая работала геологом. Оля не знала, что такое "геолог", но видела, с каким уважением мама относится к младшей сестре - значит это что-то очень важное! Тетя Шура всем привезла гостинцы, весело раздала племянникам и хотела уже закрыть чемодан, как Оля увидела в нем синенькую кофточку, не удержалась и спросила: - А это для кого?.. - Это я свитер на продажу взяла, чтобы дорогу окупить, - тетя Шура смутилась. - Нюся, он очень дорогой для подарка... Но, в принципе, Олечка может примерить... Девочка посмотрела на маму - та молчала, осторожно расстегнула застежку на плече с маленькими желтенькими пуговицами, надела свитерок и застыла перед зеркалом. Такой вещи у нее никогда не было, и снимать ее не хотелось!.. Связанный из тонких шерстяных ниток цвета синего неба, с разноцветными манжетами и воротничком, отделанным по краю желтой полоской, свитер так подчеркивал голубизну Олиных глаз! Она представила, как неспешно - не бегом, нет! - пройдется по улице, зайдет в магазин, и все вокруг будут говорить вслед: "Какая красивая девочка, какой чудный свитерок"!.. А её так редко хвалят - разве что бабушка... И тут Оля услышала решительный мамин голос: - Шура, сколько ты хочешь за него? - Двадцать рублей... - Я беру его! Оля не верила своим ушам. Мама, ее строгая мама, которая, казалось бы, ее не любила, готова была отдать треть своей зарплаты за эту вещицу! В горле у девочки почему-то стало тесно, в глазах защипало, но грудь переполняло такое счастье - ее любят! - Пойдем за деньгами, дочечка, - мама протянула руку и ласково посмотрела в счастливые глаза дочери... | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
