Семипалатинск. Город богатый историей и духовным наследием. Он – родина Абая, Шакарима, Мухтара. Тут жил, будучи ссыльным, Достоевский. Здесь же выросла яркая плеяда выдающихся творцов идей, мыслей, музы. Вдали от города, в голой степи, словно затерянный в ней остров, находится музей Абая, по пути следования к которому мы посетили музей Мухтара. Впечатления жуткие. С фотографий на стенах смотрели на нас расстрелянные, пропавшие без вести, убитые репрессиями люди. Почти весь цвет казахской нации того времени! Но оставшийся в живых Мухтар олицетворяет собой идею о том, что невозможно уничтожить нацию целиком, обезглавить её. Останься хоть один росток, - он обязательно расцветёт и заменит целый порубленный сад, пробьёт асфальт, закатавший историю, культуру, язык. Со страшным чувством растерянности и горечи мы покидали музей жертв репрессий. Но ещё ужасные пытки предстояло увидеть своими глазами и услышать оглохшими от слов «расстрелян», «убит», «пропал» ушами в музее великого поэта. Музей Абая – средоточие культуры и духа Поля. По иронии истории и воле политики, как издевательство и фарс, именно здесь был расположен ядерный полигон. Видимо, кому-то показалось, что коллективизация и репрессии – всего лишь шалости юной Людоедки, Республики Советов, что убийства тела и духа нации недостаточно: необходимо уничтожение её генов посредством адского испытания.«Плоды» этих испытаний «расцветают», «зреют» в каждой семье… Стоит в местечке Жидебай аул великого Поэта, здесь жил, страдал, творил Абай, прошёл свои «университеты». Когда подъехали к музею, его смотритель встретил нас и загнивающий без дел Абая старый тарантас. Хранитель жестом указал откуда нам начать осмотр, вошли гурьбой в гостиный зал с благоговением и восторгом. Вот фотографии, портреты – следы давно минувших дней – друзей, семьи, родни поэта, на них не беден был поэт. Вот на стене висит трёхстволка, ружьё, - презент барона Таубе, трофей шикарный, шкура волка, видать, что содрана недавно. В музее том большая спальня, точней сказать, - опочивальня. На мысль наводит в спальне мебель: мудрец Абай аскетом не был. Питался, видно, также вдоволь, тому свидетельствует кухня. Абай, известно, был здоровым и крепок телом, как и духом. Вошли в просторный кабинет, но, видно, «казусна» судьба: хоть здесь писал стихи поэт, их не заметно и следа. Ни книг, ни рукописей нет, нет даже просто строк словесных, как будто, жил тут не поэт, а губернатора наместник. Здесь, будто, обитал чиновник, нам не оставивший цитат, а не Учитель и Учёный, поэт, мыслитель-демократ. Где текст известных назиданий, знакомых всем романсов звук? Музей – лишь дом с ретро-дизайном для туристических услуг. - Да, вы верно подметили недостатки музея, - откликнулся его смотритель, - но дело в том, что он был отстроен на средства, собранные в основном потомками и родственниками Абая, ни сильные мира сего, ни государство не выделили нам ни копейки. Нет даже средств, чтобы сделать навес над тарантасом, стоящим под открытым небом.Но всё это, согласитесь, - мелочь в сравнении с тем, что государство разместило здесь «тело-душе-гено-губку», полигон. Из-за каких грехов, может из-за Абая стихов? После этих слов какие-либо вопросы и рассуждения были неуместны и мы просто пригласили аксакала присоединиться к нашей трапезе на природе. Он согласился и мы, отъехав от музея, устроились на пожелтевшей от радиации болезненной траве. Постелили на землю мы дастархан, водку разлили в рюмки, - Мне бы, пожалуй, полный стакан, - нас попросил старец негромко. Ему наполнили водкой стакан, выпил степенно её старикан, закусил, закурил аксакал и вот, что потом рассказал… …Родом я из каракесеков, по матери – правнук Абая, что от него унаследовал я ещё точно не знаю. Судьба моя на тысячи судеб советских людей похожа, не жалуюсь я особо, бывают же судьбы похуже. Стоил, как все, коммунизм, но тайно молился Богу, верил ещё в марксизм-ленинизм, партвзносы платил строго. А ещё воевал с фашизмом, имею медали, орден за это, не доносил, не был подлизой, ведь, всё-таки, я – потомок поэта. Одним из первых вошёл я в двери новой, страшной атомной эры. Её тот далёкий рождения крик был назван банально: «атомный взрыв». В то время аул называли колхозом, царили разруха в нём, голод и грязь. Не задавали мы лишних вопросов, слепо стремились исполнить приказ. …Однажды приехали люди в погонах, которых совсем не запомнил, услышал впервые слова незнакомые: «атом», «распад», «полигоны». Помню, дождь тогда моросил, в полуторки нас загрузили. Грозно начальник кого-то спросил: - Здесь у тебя все образины? Дул сильный ветер на юго-восток, отучив, он гнал облака, не слышно было ничьих голосов, так на войне ожидают врага. Аул, как отару, вывезли в степь, без объяснений звучали команды, кто-то шептал: «Привезли на расстрел», а кто-то читал суры Корана. Солдаты в пиалы водку налили, заставили выпить и зажевать, на землю сырую потом уложили, накрыли кошмой, велели лежать. Машины уехали, мы же лежали, гадали: зачем, почему, что, да как, подняться и выйти никто не решался, боялись попасть во что-то впросак. Вдруг… адский грохот раздался , будто небо на землю упало, а земля от удара распалась, ураганным сметаясь валом. Мы от страха, вскочив, онемели, в горле больно съёжился крик, к небесам восставал, столбенея, чёрно - бурый огромнейший гриб. Было жарко, как в Африке знойной, хотя солнце скрылось за пылью, а мы, выйдя, как будто, из боя, в страшную сказку попали из были. Оказалось, что это не сказка, а реальность, страшнее были, ибо все оказались во власти полу тысячи будущих взрывов. - Вы, конечно, знаете, что первые испытания атомного оружия были наземными, - продолжил рассказ аксакал, - очевидцев их почти не осталось, а я вот живу… Не знаю, может, помогает водка, ведь не зря же перед испытанием нам давали выпить. Поэтому ежедневно я выпиваю один стакан, не более того. А те, кто не пил, давно померли. Выживают здесь самые испытанные, остальные погибают или мучительно болеют, как болеет окружающая природа… * * * Здесь раньше трава росла, как кустарник, свободно скрывался в ней даже всадник. Сейчас она, вроде, совсем не трава… Гибнет природа, страдает страна. Больная природа «уродоносит», Будто орудуют компрачикосы. Моя седина быть может гарантом – в каждой семье у нас по мутанту. Уроды рожают новых уродов, распад угрожает генам народа. Вместо кумыса глотаем водку. Вместо закуски – нюхаем дудки. Слово Поэта сменилось матом, степное гетто разрушил атом. А кто-то гордится оружием нашим, дрожит заграница: атом наш страшен. «Розу ветров» дарим Китаю, советский нейтрон над Китаем витает. Страна Поднебесная щедро на жест дарит, известно, ветер на «вест». От этих «подарков» соседствующих стран разрушен порядком наш Казахстан. … «Вкус» Нагасаки познали казахи… …Тень Хиросимы подкралась к России… Что-то ещё старик проворчал, вконец нас расстроив, он замолчал… * * * В этом рассказе жутком про атом, раскрыл свой оскал убийственный фатум. Дошла б до Абая история эта – сразу пропала бы вера поэта… Веру в Прекрасное, Гуманное, Разум игры опасные вырвали разом. Коль столько народу тут полегло, кому ж оборону сулит полигон?!? Полигон же – убийца, он - генов губитель, дай, Бог, возродиться безвинно убитым! Из золы, почвы раненной для молитв, покаяний, памяти праведной всех заклинаю: поднять всенародно не мечеть и не церковь – музей полигона, убиенных им жертв. Чтобы сражались в нём только поэты, не бомбы взрывались – аплодисменты. Чтобы слова их не гибли бездарно, чтобы «трава росла, как кустарник». Чтобы болезням быть без лейкоза, чтобы поэзия низвергла угрозу. Чтоб испытаний не стало совсем - и только стихами Испытания всем… г. Семипалатинск, 1990, сентябрь POST SCRIPTUM Фактическая справка: на территории Казахстана было осуществлено 492 ядерных взрыва, из них на Семипалатинском полигоне – 467, в Атырауской области – 10, остальные в Мангыстауской, Уральской, Южно-Казахстанской и других областях. Возможно, что за этими цифрами скрывается ещё более страшная статистика. Музей Абая был отреставрирован к его 150-летнему юбилею. К сожалению, автор этих строк после этого музей не посещал. …Закрыт полигон. Триумф поэзии? Но люди вдогон бегут за «прогрессом». Взрывают не тут, вроде бы, где-то, но взрывы те бьют в сердце поэта. В сердце Абая, сердце Олжаса, земля ожидает последнего часа. Не осознал ещё разум неспелый: земшар не пещера – гнездо ноосферы. Найдя панацею в войне мировой, вершим геноцид мы над собою. Коль мы, извините, - самоубийцы, то жизнь на планете недолго продлится. Всю «демографию» заразив радиацией, в дом демократии не вселятся нации. Но дом наш, планету, надо сберечь, ибо не «где-то», - взрывают «здесь». Чтоб избежать проклятий потомков, надо решать: продолжить ли гонку? На мир без насилия, как было и прежде, есть ещё силы, а также надежда. …Хрупкая девочка на шарике лёгком, голубь на веточке – надежда…с упрёком… Атырау, 1995 | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
