Глава IV Из принцессы в царицы.

 

Весеннее утро только-только начинало вступать в свои права над рекой, когда княжеская ладья уткнулась носом в Киевскую пристань, и на ее бревенчатый настил спрыгнул сначала Жробейн, а за ним сам князь Владимир. Постояв с четверть часа около ладьи и подождав, когда его команда сойдет на берег, он, обращаясь к Михаилу, произнес:

- Спят как сурки в кремле, видно. Ни одного часового на берегу. Да и по посаду тишина. Заходи, кто хочет, бери, что душе твоей угодно. Да ведь и до самой крепости отсюда рукой подать. Что думаешь на это, Волк?

Князь развернулся и в сопровождении дружинников двинулся широким шагом в город. Поэтому и на его вопрос Михаил отвечал уже на ходу, догоняя князя:

- Нас сейчас никто не ждал - это понятно. Но то, что часовых на пристани и по посадам нет, просто странно. Такую беспечность спускать нельзя.

- Ничего, ничего. Дай добраться до городища. Кто там сейчас воеводствует посмотрим. Оставлял Киев на Добрыню – дядю своего, но потом в Новгород его отправил. А кого он за себя оставил за княжьим столом в Киеве присматривать, сейчас уже скоро и узнаем, - произнес Владимир будучи уже почти перед запертыми городскими воротами.

Подойдя к ним, князь достал из ножен большой охотничий тесак и звонко постучал его рукояткой по одному из составляющих ворота бревен. Ответа не было долго, и когда князь в ярости глянул на Михаила и пнул со злости ворота ногой, откуда-то сверху раздался сонный голос:

- Чего стучите, по ночам ходите, спать людям не даете. Завтра с утра приходите, тогда и за стены пустим. А сейчас проваливайте отсюда, пока целы.

 

Не успел горе-часовой закончить свою фразу, как воздух со свистом рассек пущенный в его сторону княжеский кинжал, который с дребезжащим звуком глубоко вошел в бревно крепостной стены рядом с бойницей, пригвоздив к ней ладонь стража, опрометчиво выставленную им наружу. Отчаянным криком боли тут же огласились спящие в глубоком покое городские окрестности.

 

На этот крик сбежались полусонные воины караула во главе с сотником, который, освобождая от тесака руку воина, тут же признал стоящего внизу и кинулся со второго яруса крепостных стен открывать ворота кремля. Когда ворота перед князем Киевским наконец-то со скрипом распахнулись и он прошел через узкий бревенчатый коридор, проделанный в толще самих стен, на территорию Киевского кремля, туда уже бежал, еле успев натянуть порты и рубаху, рыжебородый тысяцкий воевода.

Идущему чуть поодаль Михаилу показалось, что бежавший навстречу Владимиру воевода как-то странно внезапно остановился, как будто встретив на своем пути неодолимое для себя в воздухе и невидимое препятствие, слегка подпрыгнул на месте и брякнулся назад, прямо посреди деревянной мостовой у княжеских ног. Справедливости ради надо отметить, что упал он не сам по себе, а просто тяжелый кулак Владимира, описав невидимую постороннему глазу молниеносную дугу, заправским крюком угодил ему прямо в ухо. А пока воевода пытался сообразить, что же с ним произошло, Владимир поднял его за грудки и спросил:

- Что, спите, сучьи дети? Все проспать готовы - князя, врагов! Самих себя проспите со всей Русью в придачу!

И опять было замахнулся на ни живого, ни мертвого от страха рыжебородого воеводу, но рука князя остановилась как бы сама собой. Он перекрестился и, попросив у господа прощение за свой гнев, произнес: - Ладно уж, беги, собирай всех в доме бабки моей, там пока остановлюсь. Да чтоб живо, одна нога там, а другая здесь.

 

Не успевший прийти в себя от сна и испуга тысяцкий, потирая ушибленное ухо и прихрамывая, побежал выполнять княжеский приказ. А Владимир отвел Михаила в сторону и шепотом попросил:

- Старый мой друг, выручай, терпеть не могу, когда бабы ревут. Пойди за меня разберись в доме, сам не хочу, крики начнутся, сердце дрогнет, а я клятву дал. Грузи все хозяйство, что сам там найдешь на подводы и вон всех из Киева, пока по ближайшим деревням, а потом на днях уже дальше все решим, куда и кого. Выручай князя, Волчья твоя душа.

- Так у нас всегда и было. Ты дел натворишь, княже , а мне потом расхлебывать , - Михаил махнул рукой и быстрым шагом двинулся по направлению к высокому рубленому двухэтажному терему, но через десяток шагов остановился и обернувшись к Владимиру крикнул: - Подводы быстрей гони к дому, пока весь кремль и посады от криков и воя бабского не проснулись.

И уже меньше чем через час под удивленно-заспанные взоры посадских людей киевский кремль покидали запряженные телеги, полные плачущих женщин и детей всех возрастов и наспех собранного в узлы домашнего скарба. Подводы сопровождали конные дружинники князя Владимира.

 

В самом киевском кремле закипела жизнь, бегали сонные слуги, суетились по стенам караульные дружинники. По этому, внезапно охватившему весь город оживлению, сторонний наблюдатель мог сделать вывод, что в дом после долгой отлучки наконец-то вернулся хозяин, явно недовольный нарушенным за период его отсутствия порядком и взявшийся прямо с порога за его наведение.

В большом зале первого этажа бревенчатого терема собрались все те, кто имел хоть малейшее отношение к управлению Киевским княжеством. Таких набралось человек пятьдесят. Тут были и воеводы, и княжьи посадники в разных городах Руси, и князья удельных русских княжеств - как правило, близкие и дальние родственники по отцу. Князь Киевский сидел на возвышении в своем княжеском кресле, положив руки на удобные широкие резные подлокотники, и пристально всматривался в лица, по взглядам и выражениям пытаясь прочесть, что думает и чем «дышит» его многочисленная родня. Двоюродные братья и дяди стояли отдельной группой, не смешиваясь с остальными.

 

«А вот и тысяцкие воеводы, из Корсуньского похода. Все здесь, кроме Даниила. Быстрее бы он появился, а то может и не успеть. Три десятка верных воинов вряд ли смогут долго удерживать желающих покончить с князем Киевским одним махом. А вот и Добрыня, дядя мой, из самого Новгорода прибыл. Держится особняком, разговоров с родней не ведет. Около него несколько знакомых воевод, - размышлял Владимир, оценивая обстановку. - Расклад понятен. Согласия между ними нет, а пока его нет, то и опасаться мне нечего. По одиночке с каждым из них сам разберусь, коли в этом нужда будет».

Князь решительно встал с кресла, голос его зазвучал спокойно и уверенно:

-Я оторвал Вас от дел и попросил загодя собраться в Киеве, для того чтобы объявить весть, уже наверное многим известную. Осада Корсуни завершилась победой. Я принял веру греческую Христову, а вслед за мной и вся дружина моя. Там же и обвенчался по христианскому обряду с Византийской принцессой Анной, которая стала с того дня моей единственной законной женой. А потому хочу Вам объявить, что вера греческая в бога Иисуса Христа с сего момента - есть вера всего народа русского, вера его князя и вера нашей Руси.

 

Владимир выжидающе замолчал, но видя, что многие одобрительно встретили его слова, продолжил:

- Знаю, что многие из вас здесь – христиане. А остальным, скажу так: Вы все ко мне близки, либо по родству, либо по делам нашим. На вас люди русские в первую очередь смотреть будут и пример брать. За это и спрос с вас будет особый. А потому, в первую голову все, кто в этом зале не крещен, через три дня веру христианскую принять должен, здесь же прилюдно, в Киеве. Но неволить не могу. Тот, кто думает иначе и в иное верит, волен жить дальше на Руси, но служить мне и государству русскому уже не будет. Поэтому выбор за вами. До вечера решения вашего жду. А сейчас идите. Готовьтесь встречать принцессу византийскую – жену мою.

Вскоре в зале остался только князь да Добрыня.

-Ну что, Добрыня? - спросил его Владимир, - готов веру христианскую вслед за мной принять?

-Нет, княже. Знаю я тебя сызмальства. И верно тебе служил. Да и ты меня, по правде сказать, никогда не обижал. Но веру дедовскую менять на новую не готов. Да и стар я уже для этого. А потому ищи, князь, себе нового посадника. А меня уволь. Видно пора мне на покой, внуков нянчить.

- Это твое окончательное решение, воевода? - грозно спросил его Владимир.

И не дожидаясь ответа, рассказал все, что произошло с ним за прошедший год. Тот слушал князя внимательно, не перебивая, с явным интересом.

-Ну, ежели все так и было, тогда я и сынам своим креститься накажу. Ибо вера твоя, князь, – крепкая. Да и сам ты, как вижу, другим человеком за это время стал. А коли сам князь народу примером служит - тогда и дело точно на Руси в гору пойдет. И сыновей тебе для этого всех своих трех отдам. А вот самому мне уже видно поздновато, молодым дорогу дать надо, да под ногами им не мешаться. Кого вместо меня в Новгород отправить думаешь?

-Жробейна, старого нашего с тобой знакомого. Только вот в чем незадача. Жена у него на сносях. Ты, дядя, полгодика внуков то нянчить погодил бы, как думаешь?

- Ну, что же полгодика потерпеть можно. А выбор правильный, княже , Волк - сам варяг и вдобавок христианин. Потому и в Новгороде там ему со своими легче справляться будет.

Нелегкое дело ты, племянник, там, у греков, себе удумал. Через веру к государству идти. Вишь, чего захотел! Так у нас еще никто не пробовал. Самое главное - как народ в уделах это все принимать будет. Если дело пойдет, тогда никто его уже остановить не сможет… - его слова были прерваны шумом людских голосов снаружи. - Ну вот и жена твоя, Владимир, пожаловала.

 

Они вышли на улицу, где их ожидал священник-славянин Анастас, который, только заслышав о прибытии Владимира, бросился к его дому, чтобы рассказать о том, что произошло с греками, отправившимися на Русь, где разгрузили церковную утварь и книги, да и вообще узнать, как им всем жить дальше. Владимир подошел к нему сам и, получив от батюшки благословение, пригласил на ужин, чтобы услышать его рассказ.

Анастас же, стоя на одном из городских холмов, с которых открывался широкий вид на Днепр и пристань, мог наблюдать, как волна посадских, дружинников и другого люда накрыла киевские холмы и, скатившись по ним к реке, остановилась у берега; как Владимир вынес на руках с ромейского корабля свою жену и под восторженные крики киевлян усадил ее в царский паланкин, который в окружении бояр и воевод был внесен в городские ворота воинами тысяцкого воеводы Даниила и установлен у порога княжеского дома.

 

Пространство внутри крепостных стен постепенно заполнялось народом. И в тот момент, когда воины княжеской дружины уже с трудом удерживали напирающих на них людей, полог паланкина распахнулся и из него вышла в белых, расшитых золотом и жемчугом одеждах греческая принцесса. Люди, собравшиеся в крепости, в едином приветственно-восторженном порыве выкрикивали только одно слово: «Царица!»

Кто первый крикнул его тогда – неизвестно, но этот титул, данный ей русским народом, Анна Византийская - единственная из всех русских княгинь будет по праву носить всю свою жизнь .

 

Глава V Признание.

 

Вечером того же дня за столом в тереме княгини Ольги собрались только те, кто был зван князем Владимиром. После известных всем событий в Корсуни, князь стал избегать больших шумных пиров и застолий и отдавал большее предпочтение трапезам в небольшой компании хорошо знакомых ему людей, что более соответствовало христианскому укладу жизни, которую он вел в последнее время и самое главное - было безопасно.

Батюшка Анастас долго рассказывал о тех мытарствах, через которые прошли греки на пути из Херсонеса. И о том, как они пережили холодную русскую зиму, ожидая возвращения Владимира и Анны. В конце своего рассказа он задал князю вопрос:

- Слава богу, пришла весна, скоро пост, а за ним и Пасха. Как жить то нам всем дальше? Шли мы сюда церкви строить, да веру христову на Русь нести, а тут, видишь, такая задержка вышла.

Над столом повисло молчание. Прервала его Анна.

- Случилось все так, как случилось, что уже об этом говорить. Другого всем нам не дано было. Греков-мастеровых, до Руси не дошедших, жаль. Скорбим о них вместе с князем, но нашей вины в их смерти нет. Зато те, кто дошел и выжил, нам сейчас ох, как нужны будут. В зиму то строиться все равно нельзя было - морозы на Руси сильны. А сейчас - самое время. Пасху справим, земля оттает и помолясь начнем. Только вперед надо решить, как, где и из чего будем строить.

- Это я уже решил. Строить будем церкви христианские из камня - на века, чтобы стояли, и в первую очередь здесь, в Киеве, - вступил в разговор Владимир, а потом обратился к Анастасу: - А вы где службы то сейчас правите?

- Да как в Киев прибыл, так сразу люди добрые и подсказали, что в дальнем посаде из избы переделанная, небольшая церквушка стоит, в честь пророка Ильи. Без колокольни, правда, но не беда. Там сейчас и обитаем, княже, там и службы справляю, и причащаю и отпеваю и венчаю там же.

- И что, все греки и дружинники мои, кто в Корсуни крестился, все в одной церкви на дальнем посаде? – удивился князь Киевский.

- Да, княже, да еще те жители города, которые крещены тут уже были или в других местах ранее. Еще правды ради сказать хочу тебе, князь. Многие, к прискорбью моему, кто Христрову веру в Корсуни принял, за всю зиму в церкви так и не были ни разу. А все чаще к идолам деревянным, что на холме возле твоего дома, ходят. А на мои увещевания и просьбы отвечали, что, мол, приедет князь, вот тогда и в церковь можно сходить,- закончил свою речь Анастас и с опаской посмотрел на Владимира.

- Ах, вот оно что! Значит на моих глазах - тогда в церковь, а без меня к истуканам поклоны бить. Не бывать тому! - произнес Владимир, оставаясь внешне спокойным, и никто не видел, как держала его руку в этот момент Анна. Потому что только она знала, как дорого дается князю это кажущееся спокойствие и как трудно ему преодолевать вспыльчивость своего характера.

 

Одержав полную победу над своим гневом, Владимир сказал сидящему за столом Михаилу:

- Давай-ка, воевода, прервем трапезу нашу. Собери мне всех здесь, и поскорее. Потому как эти вопросы решать нужно безотлагательно.

Уже через полчаса в зал стал подходить народ. И когда в основном все были в сборе , к ним обратился князь :

- У меня не ко всем вам разговор есть. А только к тем, кто словам моим внял и веру святую вслед за мной принять решился. Других я в этом зале держать не намерен.

Несколько человек покинули зал. Встал и Добрыня, сидевший за княжеским столом. Но Владимир жестом приказал ему остаться, а сам продолжил:

- Раз остальные твердо решили веру Христову принять, тогда слушайте меня. Я дом свой весь без остатка для обустройства новой церкви отдаю. А то стыдоба берет, что уже пол Киева христиан, а церковь на всех одна, да и то в дальнем посаде. Рядом с домом моим церковь каменную заложу. Первую на Руси. На это много золота нужно. А потому все то, что с Руси имею, на десять теперь делить буду и одну из частей на церковь отдавать каждый раз стану. Что скажете, воеводы мои, да и вы, бояре киевские?

 

Повисшую над залом тишину нарушил рыжебородый воевода, с лиловеющим из-под тронутой сединой рыжей гривы волос правым ухом. Он, сначала явно робея, вышел вперед, а потом окончательно приняв решение, бросил свою отороченную соболями шапку себе под ноги и сказал:

-Я как ты, княже. Ты свой дом даешь. И я свой - в посаде отдам. Пусть берут его чернецы под церковь. Только дай срок баб с детишками в другой дом перевезти. Не один он у меня есть, переживу. Ты свою десятину даешь, а я что не русский, что ли? Свою десятину дать хочу тоже. Не обеднею.

В зале прошел гул. Добрыня, встав из-за стола, подошел к собравшимся, о чем-то посоветовался с воеводами и боярами, а затем вернулся к князю и сказал:

-Мы, князь, так меж собой порешили. У кого дом в Киеве не один, по дому на обустройство церквей каждый из нас отдаст. И по десятой доле от дохода своего давать будет, по примеру твоему. Так на церковь Киевскую белокаменную всем миром соберем, а сообща и построимся быстрее. А то, и правда срамота - всю зиму на полатях просидели, тебя прождали. А потому не серчай на нас дураков, племянник, и прими нашу долю на веру Христовую. Скажи только, кому дома передавать и денег десятину нести?

 

Анастас сидел все это время ни живой ни мертвый. Он еще утром и предположить не мог, что его нищий церковный приход на окраине Киева за один день превратится в богатейшую христианскую епархию на всей Руси и даже в самой Византии.

Князь Владимир вышел из-за стола со словами «иного от вас не ждал» и благодарно склонился перед всеми в поклоне. Народ в зале снова одобрительно загудел. Глаза наблюдающей за всем этим Анны наполнились слезами восторга. В этот момент прибывшая из далекой Византии принцесса окончательно поняла, что она сама становится частью этого загадочного народа, и в каком-то необъяснимом для нее и неудержимом порыве вышла из- за стола, встала рядом с мужем, взяв его за руку, и что-то прошептала ему на ухо.

 

Зал сковала мертвая тишина. Присутствующие, удивленные ее поступком, ждали княжеских объяснений. Владимир выдержав небольшую паузу и произнес:

- Она мне сказала, что любит Вас.

В ответ на это из разных сторон зала раздались отдельные голоса, быстро слившиеся в единый хор: «Царица!». Анна вопросительно посмотрела на мужа, и он ей тихо сказал: «Они признали тебя своей!»

 

Глава VI Делаешь - не бойся, а боишься - не делай.

 

На следующий день князь Владимир уже с самого раннего утра в окружении греческих зодчих и священников мерил широкими шагами пространство возле своего дома и, энергично жестикулируя, что-то объяснял своим спутникам. Анне показалось, что ее мужа начинает порядком раздражать то, что греки не могли так быстро, как ему хотелось, следовать за ходом его мыслей. Князь начинал злиться. К слову следовало отметить, что Владимир был очень скор, как в думах своих, так и в принятии решений. Он умел мгновенно оценивать обстановку и так же быстро действовать. И иногда задержки в понимании высказываемых им мыслей сильно раздражали князя.

По всем внешним признакам раздражение Владимира начало перехлестывать за допустимый предел, и уже в тот самый момент, когда плотина терпения готова была рухнуть под его напором, к мужчинам подошла Анна и, успокаивающе взяв мужа за руку, спросила:

- О чем тут спорите, князь?

- Мастеровые да зодчие князю говорят, что церковь каменную от основы до маковки строить только лет пять надо. Да внутри росписями мазать еще года три, а еще пол мозаичный делать, и много другого чего. Так нам с их слов лет за пятнадцать церковь не выстроить, - ответил за Владимира Анастас.

- Да если еще учесть, что все материалы из стран далеких везти, тогда точно нам до окончания того строительства не дожить. И в церкви новой в лучшем случае внуки наши детей своих крестить смогут, - уже успокоившись, закончил князь слова священника.

Анна вопросительно посмотрела на греческих строителей. Старший из них - пожилой, высохший под палящим южным солнцем грек, подошел к княгине:

- Порфирогенита, князь хочет построить новую церковь всего за несколько лет. Мы ему объясняем, что это невозможно, а он не хочет нас слушать, кричит, ругается, денег сулит. Как будто мы в этом виноваты. Объясни ему, княгиня, что и в Константинополе и даже за любые деньги ему никто за такое время храм не построит, а тем более здесь, в Киеве. Пообещать могут, а выполнить нет.

 

Владимир слушал и ждал, что же ответит его жена, ибо разговор с греческими мастерами у него самого явно зашел в тупик. Греческие священники и другая церковная братия помалкивали, понимая, что быстро церкви не строятся, а храм Киеву нужен уже сейчас. Анна на минуту задумалась и произнесла:

- Обе стороны здесь правы одновременно.

Заслышав это, греки с облегчением вздохнули, потому как многие из них знали не понаслышке, к чему может привести немилость сильных мира сего.

- Но из всего сказанного здесь ценно пока одно - и те и другие готовы работать вместе ради великой цели. Осталось только решить, как ее лучше претворить в жизнь. Думаю, сообща и с этим справимся. А потому зодчие наши должны к исходу дня свои предложения в рисунках князю и духовенству подготовить, а затем принятый план на месте будущей постройки утвердить. А пока, суть да дело, прикинули бы вы, уважаемые, как те дома, что князь и люд знатный под церкви отдал, в храмы приспособить, колокольни на них устроить. Чтобы утварь церковную Корсуньскую к делу приладить и для всех христиан службы во всем Киеве начать. А для этого, думается мне, хорошо бы было русских мастеров к делу нашему привлечь. По камню работать – греки знатоки, а из деревянных бревен строить - лучше русичей зодчих я не знаю. Вы им, что и как надо, растолкуйте, а они уже с божьей помощью быстро по всем киевским посадам и в самом кремле храмы божьи деревянные обустроят. К тому моменту и церковь каменную, помолясь в них, строить начнем,- сказав все это, она взглянула на мужа, ища поддержки своим словам.

 

Владимир, с восхищеньем смотря на жену и обращаясь к Анастасу и всем грекам, произнес:

- За лесом и плотниками к дяде моему Добрыне идите. Отказа не будет. А к вечеру всех жду здесь, на этом месте.

На закате того же дня звучали разноязычные и разноголосые споры о постройке храма. Спорили горячо и громко - сначала на месте предполагаемого строительства, а затем, когда стемнело, за длинным обеденным столом в доме Владимира. Анна, у которой способность к языкам была заложена с рождения, достаточно быстро стала понимать русскую речь, причем настолько, что переводила греческим и русским мастеровым. Как справлялась с этим княгиня, судить им самим, но чаще всего переводчик и не требовался, так как строители каким-то непостижимым образом, с помощью обрывков фраз, жестов и мимики, умудрялись понимать друг друга.

 

Уже перевалило далеко за полночь, когда выправленный на пергаменте проект храма был принят к всеобщему удовлетворению, и духовенства, и князя, и всех мастеров. Когда последний гость покинул дом, и слуги стали убирать со стола кружки с вином, медом и остатки еды, князь, скрутив пергамент с видом уставшего, но довольного от проделанной работы человека, прошел в покои, где его уже ждала, приводя себя в порядок перед зеркалом, Анна.

- Ну и заварила же ты кашу, жена, - сказал князь по-русски.

- Что такое «заварить кашу»? - переспросила она у мужа.

Выслушав в ответ его сбивчивые объяснения, записала что-то себе на память. И уже после того, как уставший Владимир забылся счастливым сном в объятиях багрянородной, Анна еще долго думала об этом неведомом ей ранее народе, язык которого так же велик и многообразен, как и его широкая душа, открытая нараспашку для знаний, любви и свободы.

И всего через пять лет она снова будет думать об этом при освящении первого каменного храма «Успения Пресвятой Богородицы», находясь рядом с мужем, на крепких руках которого удобно расположатся два их сына Роман и Давид. Она будет наблюдать счастливые лица греков и русских, трудами которых удалось исполнить невозможное. Все это будет потом, только через пять счастливых лет, пролетевших как один день, прожитый ею уже на «Святой Руси» в малиновом перезвоне колоколов Киевских церквей.

 

Глава VII Угроза.

 

Сидя у берега реки на молодой весенней траве, прикрыв глаза от яркого солнца и лениво пожевывая стебелек травы, коротал послеобеденное время Волк. Жена укладывала спать их годовалую дочь, а он, чтобы не мешать, отправился полюбоваться на прозрачные воды одного из бесчисленных днепровских притоков.

Вот уже как год Волк был не у дел. Раньше он почти каждый день наезжал в Киев к княжескому двору. Владимир с Анной, как всегда, были приветливы и добры, обожали их маленькую дочь. Они же и стали ее крестными. Однако с каждой поездкой Волк все больше чувствовал свою ненужность. В строительстве он понимал слабо. В церковных делах - тоже. В общем пользы от него по обустройству Киева, по его мнению, никакой и быть не могло.

Домашние дела за это время переделаны полностью, погреба ломились от припасов, которые Михаил любил закупать и заготавливать сам. Этот год, проведенный дома, был самым счастливым в его жизни. Однако деятельный характер варяга не оставлял никакой надежды на его домоседство. По расчетам Марины, он итак достаточно высидел около нее. Михаил, привыкший к постоянным военным походам, просто не мог найти себе места в этом спокойном семейном уюте, и только его огромная любовь к жене и дочери до сих пор удерживала ситуацию от взрыва.

 

Весеннее солнце пригревало все сильнее, да так, что Волк уже засобирался домой, когда услышал исходящий от земли, знакомый ему гул от копыт множества лошадей. В один миг он оказался у порога дома и, с грохотом отворив дверь, отрывисто бросил во внутреннюю тишину и прохладу:

- Марина, собирайся, бери самое ценное. Я седлаю коней.

В темноте дверного проема он увидел испуганное и недоуменное лицо жены. Не дожидаясь ее вопроса, сказал лишь одно слово: «Печенеги».

 

Этого было достаточно, чтобы уже через несколько минут она с дочерью на руках стояла у коновязи, ожидая пока Волк приладит сумки с вещами к лошадям.

И уже вскоре встречный ветер трепал гривы коней и волчий хвост на шлеме одного из двух скачущих во весь опор всадников, а за развивающимся в воздухе волчьим хвостом с восторгом наблюдала своими большими голубыми глазами их маленькая годовалая дочь, которую Волк прижимал к груди.

 

На полном скаку, когда до Киева оставалось рукой подать, он оглянулся назад. На месте, где еще недавно стоял его дом, полыхало зарево пожара. Поросший густой зеленой травой земляной вал городской стены неумолимо приближался. Ворота в город распахнуты настежь. Людей, спешащих укрыться за киевскими стенами, не было, и поэтому Марина и Волк беспрепятственно на полном скаку въехали в город и проследовали к терему князя. У крыльца их встретил сам Владимир, в окружении воевод и, приняв с рук на руки у Волка спящую крестницу, дав тем самым ему самому спешиться и помочь жене сойти с коня, а затем возвращая ребенка Марине сказал:

- Это просто чудо, что вы успели. Весть о нападении только что получили. А потому не мешкай. Бери с собой тысячу конных и обходи печенегов с тыла.

А когда я ударю по ним, отсекай отход, не дай им уйти в степь и полоненных с собой увезти.

Вскоре конные русичи скрытно, по балкам, мчались в сторону пожарищ, заходя печенегам в тыл.

Огромная земляная насыпь спрятала от посторонних глаз дружинников Михаила, ожидающих в засаде команды своего воеводы. Кони всхрапывали и перебирали в нетерпении ногами на месте, как будто желание поскорее вступить в битву их всадников, каким-то образом передавалось и этим благородным животным.

 

На самой вершине Змиевого вала выставленный русичами наблюдатель поднял на мгновение руку, обращая на себя внимание, а затем резко махнув ею, скатился с насыпи вниз и подбежал к Михаилу:

- Погнал князь поганых в нашу сторону. Скоро будут у вала. Пленных они ведут впереди себя.

Выслушав это сообщение, Волк обернулся к конникам и прокричал, так что бы его слышали все:

- Сначала пленников вперед пропустим. А затем уже бьем печенегов. Живьем никого не брать, - отдав команду, Михаил плотнее надвинул на голову шлем, откинув волчий хвост за спину, и обнажил дамасские мечи.

 

Его примеру последовали остальные. Вскоре послышались крики и топот копыт тысяч всадников.

Волк напрягся, лежащие на его плечах изогнутые клинки недобро сверкнули в лучах майского солнца, упрямо пробивающегося сквозь дым пожарищ, и через несколько секунд голова первого показавшегося в проходе между валами печенега уже катилась по мягкой весенней траве, обагряя все вокруг кровью. Мечи русских воинов методично поднимались и опускались на головы печенегов. И когда уже почти все пространство позади вала было усеяно их трупами, Михаил с криком взмахнул мечом и по его команде тысячная лава русских конников устремилась в проход между насыпью, ударив в спину отбивающимся от конников князя Владимира остаткам степняков.

 

Вскоре все было кончено. Владимир и Михаил проезжая мимо вала наблюдали, как освобожденные из плена крестьяне и княжеские дружинники складывали трупы поверженных врагов, для того чтобы потом предать их земле. Раненых печенегов добивали тут же. Делалось это не из ненависти, а только из-за понимания того, что, оставленные в живых, они снова придут на Русь грабить и убивать.

 

- Так дальше жить невозможно! – сказал Владимир. - Не понятно, когда они появятся и где. Идти походом на них в степь – без толку. У печенегов нет городов. Круглый год кочуют. Им не нужна наша земля. Их цель- грабеж и захват пленников, которые затем будут проданы в рабство.

- Преимущество их во внезапности. Лиши их этого, князь, и набеги прекратятся. Раз сунутся - крепко сдачи получат, два, а на третий уже и задумаются, а не поискать ли им где-нибудь более легкой добычи, - отвечал ему Михаил.

 

- Степь, как вода, перекроем русло - потечет в обход. Ну, это мы с тобой и воеводами обсудим в Киеве, тем более возвращаться вам с Мариной больше некуда. Пока новый дом строить будешь, поживете у нас, а то мы с Анной крестницу свою давно уже не видали, соскучились. Редко в гости что-то заезжать ты стал, воевода.

 

- Да пользы от меня в строительстве твоем никакой, а потому и под ногами у тебя путаться-мешать не хотел.

Князь укоризненно покачал головой.

- Эх ты, как придумать только такое мог. Ну, будем считать, что отдохнул, пора и за дела приниматься!- и с этими словами тронул коня и в сопровождении охраны и воевод двинулся в Киев.