В тот вечер Он был одинок, Она – так печально-красива, как будто свечи огонек во тьме. Он не смог пройти мимо. Малиновый плащ был на ней, волной рыжей падали кудри, в тени лабиринта аллей казалась Она Ему чудом. - Грустите, мадам? – Он спросил. Устало в ответ улыбнулась. Вихрь страсти двоих закружил… И вместе наутро проснулись. Он первым глаза распахнул. И, мучась тяжелым похмельем, Он взглядом небрежным скользнул по нежно изогнутой шее и скинул с себя плети рук, что ночью его обнимали, Она как-то вздрогнула вдруг, зарывшись плотней в одеяло. - Тебе не пора? - Он спросил. Ресницы ее задрожали. - Вот, это тебе на такси,- купюры на простынь упали. - А можно, останусь с тобой? - вопрос задала Она робко. - О чем ты? Хочу жить один, привык одиноким быть волком… - И что ж? Я ведь тоже одна,- его вразумить попыталась, - мне нужно немного тепла, душа по любви стосковалась. Он лишь безразлично вздохнул, зажег на ходу сигарету, в прохладу балкона шагнул, в объятья седого рассвета. Услышал, как хлопнула дверь, как сердце тихонько заныло, он бросил свой взор на постель: подачку Она взять забыла. Он кофе себе заварил, смотреть телевизор пытался, любимую песню включил, и мысли о Ней гнать старался. Но только звучали слова, упрямо так резали ухо: «Я тоже, я тоже одна». И всюду, назойливой мухой в квартире витал аромат волос ее огненно-рыжих, и всюду мерещился взгляд по-детски наивно-бестыжий… И только забрезжила ночь, накрыв город темной вуалью, из дома Он выскочил прочь, томимый неясным желаньем. И вновь тусклый свет фонарей в кривом лабиринте аллейки, под сенью уснувших ветвей фигурка на старой скамейке… И тот же малиновый плащ, волос рыжих пышная грива. - Мадам, я теперь только Ваш, - Он Ей поклонился игриво. Она улыбнулась легко, ответила: «Сударь, простите, но как-то сегодня тепло. Вот вам на такси… Извините!» |