Марина бросила ручку на стол, подошла к окну. Дождь шуршал по стеклу, холодный свет фонаря колол глаза. В соседней комнате громко храпел муж. Хотелось зажать уши руками или пойти туда и положить ему на лицо подушку. Она вспомнила: однажды в телеинтервью генерал Лебедь сказал: “Любовь – это когда муж храпит, а жена этого не замечает”. Марина усмехнулась: а ведь прав генерал, в самую точку!

 

Любовь… Куда она уходит от нас? Почему она уходит? Даже такая страстная, какая была у них с Андреем. Марине припомнилось, как муж первые десять лет, когда она вставала по ночам к детям, хватал её всполошенно за рубашку: боялся, наверное, что она исчезнет из его жизни? Ей стоило лишь расстегнуть пуговку на блузке, и он “заводился” с пол-оборота. Любовью они могли заниматься где угодно и сколько угодно. Но никогда – и в самом начале семейной жизни, и потом – она не слышала от мужа каких-то сочувственных слов, когда ей было плохо, какой-то доброй шутки. Необыкновенно нежный и страстный по ночам, днём он обыкновенно молчал, и голубые его глаза казались Марине льдинками: так холоден всегда был его взгляд. Никогда муж не обнимал её просто так, как это делают близкие люди, чтобы выразить свои чувства: сострадание, радость от встречи, печаль от расставания.

 

Марина вскоре поняла, что он любит лишь её тело. Это обижало. Хотелось тепла и взаимопонимания, а их не было, несмотря на то, что прожили вместе уже немало лет. В молодости забота о детях и их ответная любовь заполняли душу и как-то сглаживали остроту переживаний. Теперь дети выросли, у них своя жизнь, и Марина с Андреем остались один на один.

 

Сидя за кухонным столом напротив мужа, она с трудом подавляла ставшее в последнее время постоянным раздражение: Андрей шумно хлебал суп, чавкал, на лбу выступил пот. Статный когда-то парень с борцовским торсом, выпуклыми бицепсами, он как-то быстро обрюзг, облысел, живот бугром выпирал из-под рубахи: пиво, диван и автомобиль сделали своё дело. Лет им было поровну, но Марина в свои сорок пять выглядела намного моложе Андрея, мужчины всё ещё оборачивались ей вслед. Их откровенные взгляды волновали её. Но ни разу за двадцать пять лет замужества она не позволила себе ничего лишнего.

 

Андрей все эти годы никогда ни к кому не ревновал её, а мог бы: пышные пепельные волосы, выразительные чёрные глаза, стройная фигура сводили с ума многих. Она обожала шумные компании, отлично танцевала – от ухажёров отбоя не было. Но, когда бы Марина ни посмотрела на мужа, лицо Андрея было равнодушно-спокойным. И постепенно она тоже научилась сдерживать свои чувства к мужу: холод породил холод. Рядом с Андреем Марина ощущала себя совершенно одинокой. Его не интересовали её чувства, мысли, занятия. И в душе её поселилась вселенская тоска, которая бубнила ей день и ночь: “Терпи, Марина, терпи. Все так живут!”

 

Но однажды сдерживающую её чувства плотину, которую она возводила долгие годы, прорвало. Бурный поток нерастраченной нежности хлынул из её сердца, сметая на своём пути все те моральные устои и преграды, которые она построила, внушая себе, что главное в супружеской жизни – сохранять верность, даже если любви уже давно нет…

 

Это случилось на областных курсах для журналистов, где собрались корреспонденты районных газет. Марина опоздала на регистрацию: машина в дороге поломалась. Она бегом поднималась по лестнице в нужную ей аудиторию, как вдруг нога с хрустом подвернулась, и Марина, ойкнув от боли, присела, держась за перила. Снизу её кто-то догонял. Она обернулась: высокий светловолосый мужчина, перепрыгивая через две ступеньки, приближался к ней. Его зелёные глаза смотрели на Марину внимательно и участливо.

- У вас что-то случилось? – услышала она.

- Да вот ногу подвернула, - морщась от боли и потирая лодыжку, ответила Марина.

Мужчина вдруг легко подхватил её на руки и понёс наверх. Растерявшаяся Марина молчала, а он, улыбаясь, успокаивающим тоном, как ребёнку, пояснил:

-Сейчас посмотрим, в чём дело. Если не смертельно, исправим.

 

Он усадил её на стоящую у двери в аудиторию скамью, снял с её ноги туфлю и стал осторожно ощупывать лодыжку сильными длинными пальцами с коротко остриженными ногтями. Потом вдруг сделал неуловимое движение, в стопе что-то хрустнуло, Марина вскрикнула и вцепилась своему спасителю в руку. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга и вдруг рассмеялись одновременно.

-Вы костоправ? – спросила Марина, надевая туфлю.

- Да, и журналист по совместительству,- улыбаясь, ответил незнакомец.- И зовут меня Матвей. А Вас?

Марина представилась.

- Ну, будем пробираться к своим?

 

Матвей тихонько открыл дверь, они на цыпочках вошли в аудиторию и сели на последний ряд, стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимание. Выступал редактор газеты “Русский Север” Панцирев. Марине всегда было интересно читать статьи этого человека. Она стала внимательно слушать, но через несколько минут она почувствовала чей-то настойчивый взгляд слева от себя и повернула голову. Матвей неотрывно смотрел на неё и, встретив её взгляд, вдруг покраснел, как мальчишка, застигнутый учителем на какой-то шалости, полез зачем-то в портфель и уронил его. На них заоглядывались, зашикали, а Марина тихонько засмеялась, снова ощутив себя семнадцатилетней девчонкой, знающей о своей неотразимости и страстно желающей нежности и поклонения. Так началось их знакомство, стремительно переросшее в чувство, которое Марина боялась назвать своим именем, ибо была убеждена, что любовь бывает у человека один раз в жизни.

 

Две недели они не расставались. Марина, поначалу не придававшая особого значения складывающимся отношениям, осознала, что её всё больше затягивает в водоворот пробудившихся чувств. Просыпаясь утром в гостиничном номере, она улыбалась, думая о том, что сейчас она выйдет в коридор, а там уже ждёт её Матвей. И целый день они будут вместе, и она всё время будет ощущать на себе его обожающий взгляд, а он будет при каждом удобном случае стараться коснуться её и краснеть, когда ему это удастся.

 

Вечером они бродили по Вологде. Матвей читал Марине стихи Рубцова, которого считал величайшим поэтом современности. Весенний город был наводнён юными влюблёнными, которые целовались, где попало, не обращая внимания на окружающих. Однажды, возвращаясь с занятий, они зашли в пригостиничный скверик, сели на скамейку, молчали… Одуряюще пахло цветущей сиренью. По тротуару мимо скамьи расхаживал крупный сизый голубь. Он взволнованно ворковал, поглядывая на маленькую белую голубку, сидящую на поребрике и, кажется, совсем не обращающую на него внимания. Вдруг он не выдержал и, бурно говоря что-то на своём птичьем языке, резво подбежал к голубке. Та вспорхнула, и они полетели высоко в небо.

 

Марина подняла лицо, провожая пару глазами, и услышала тихий, задыхающийся голос Матвея: “Марина!” Она повернула к нему побледневшее лицо и приняла его поцелуй так, словно ждала его вечность: губы её раскрылись навстречу обжигающим губам Матвея. Марина нежно перебирала пальцами его светлые волнистые волосы и тихо стонала, задыхаясь от его исступленных поцелуев, податливо прижималась к нему, повинуясь его рукам.

- Пойдём к тебе, да?- сказал Матвей, вставая и увлекая её за собой. У Марины не было сил оттолкнуть его, закрыть перед ним дверь, как она это делала раньше.

Они не спали всю ночь. Матвей исцеловал каждый сантиметр её тела, а она, отвечая на его ласки, забыла обо всём на свете.

 

Они не вели серьёзных разговоров, не строили панов на будущее, и лишь за два дня до окончания курсов такой разговор состоялся. Они лежали в постели в номере у Матвея. Марина водила пальцем по татуировке на его плече: чаша и змея – символ врачевателей. Татуировка осталась у него со студенческих лет, когда он учился в медицинском институте. Марина, улыбаясь, сказала:

-По этой настенной живописи тебя можно найти где угодно.

-А тебя по этой!

 

Матвей вдруг схватил лежавшую на ночном столике ручку и крупными буквами вывел у Марины на бедре: “М.Савельева”.

-Это не моя фамилия. Сотри сейчас же!

-Нет, твоя. Ведь ты теперь вся моя! Да?

Марина, не отвечая, закрыла глаза.

- Марина, мы ведь не расстанемся, да? – Матвей поцеловал её в шею, прижал к себе.- Ну, что же ты молчишь?

 

А у неё сжалось сердце: она думала о том, что дома вместе с мужем её ждёт дочь-старшеклассница, которая любит отца и вряд ли поймёт, почему вдруг мать решила с ним развестись. Как объяснить происходящее другой дочери- студентке? Её собственная мама, уважавшая зятя, не одобрит этот поступок, осудят её и люди: внешних причин – пьянок, скандалов, из-за которых распадаются семьи, - у них не было. Да и разница в возрасте у них с Матвеем существенная – ему недавно исполнилось тридцать пять.

 

- Ты просто не любишь меня, - глухо сказал Матвей.

-Да я жить без тебя не могу, но и с тобой не могу! – выдохнула Марина.

- Нет, милая, так не бывает. Ты должна сделать свой выбор. Переедешь ко мне в Череповец. Я ведь хоть и бобыль, но обеспеченный – квартира у меня есть, и не какая-нибудь, а трёхкомнатная. Дочки у тебя большие. Им, я думаю, уже известно, что такое любовь. А муж твой не пропадёт: ты ведь сама говорила, что он у тебя вполне положительный, найдёт себе другую.

- Я не могу так, Матвей. Я не готова. Мне нужно время, чтобы решиться!

- Только не слишком долго, ладно, черноглазка? Я не смогу долго без тебя. Представь, что я цветок, который ты перестанешь поливать живительной влагой своей любви. Что произойдёт? Правильно, я засохну насмерть!

 

Они расстались на Череповецком автовокзале. Матвей не отпускал её руку, а Марина огромным усилием воли сдерживала слёзы, копившиеся в горле, и не могла выдавить ни слова.

- Ты позвонишь мне, да? – Матвею очень хотелось поцеловать Марину, но она запретила ему: здесь всегда можно было встретить знакомых.

- Я жду неделю и приеду сам, чтобы забрать тебя к себе. Ну, не молчи, пожалуйста!

Марина не могла оторвать взгляда от его грустного лица, силилась улыбнуться дрожащими губами и уже знала, что никогда она не сможет разорвать тот привычный жизненный круг, который сложился за двадцать пять лет…

 

Она не позвонила, не отвечала на его звонки. Оба раза, когда Матвей приезжал, пытаясь найти её в редакции, Марина пряталась от него в комнате, где хранился архив, и, зажимая рот ладошкой, плакала там, борясь с желанием броситься Матвею на шею, уехать с ним.

Через полгода он перестал звонить. А у Марины в записной книжке появились строки:

Мы носим боль в себе,

У каждого – своя.

Благодарю Судьбу:

Ты – боль моя.