Как здорово было, когда мы с братом играли в индейцев. Из стреляных гильз мы по-строили форт, а из пластилина налепили «ковбойцев» и индейцев. Обмотав ниточкой швейную иглу и использовав старый стержень от авторучки, мы сделали «духовое ружьё». Если игла попадала в пластилинового человечка, считалось, что он убит.

– Подъём! Рота, подъём! – в нос шибанул запах уже совершенно не детский, а запах кирзы и гуталина. 45 секунд, чтобы одеться.

В этот день я услышал звук сирены боевой тревоги. Дневальный заорал: «Боевая тре-вога! Рота, подъём!» И сладкие сны, и воспоминания прекращаются при этом звуке, при этом голосе, и когда в сумасшедшем темпе одеваешься, наматываешь портянки и должен бежать в оружейную комнату.

86-й год. Уже почти год, как я отслужил в войсках КГБ. Станция правительственной связи. Много раз мы выезжали и на учения, и просто по служебным поручениям. Но пер-вый раз в нашей части была боевая тревога.

Шли учения «Восток-86». Почти все части нашего гарнизона были задействованы в этих учениях, кроме нас. Нас не трогали, так как мы обеспечивали правительственную связь в экстренных ситуациях. А здесь боевая тревога. Мы получили автоматы. Полные подсумки с боевыми патронами. Погрузились в машины и выехали в точку назначения.

Зима, мороз. Наверное, было минус сорок. С огромным трудом мы забивали кувалда-ми экраны заземления. Наконец станцию «Кристалл» удалось развернуть. До границы с Китаем меньше восьми километров. Станция работает на перехват и дешифровку.

Сижу в дизельном отсеке. Тепло, хорошо, вот-вот меня должен сменить напарник по станции. Мы все звали его Бульбаш, он был из Белоруссии. Периодически ручным насо-сом закачиваю соляру в дизеля. Тепло, хорошо, и выходить на мороз совершенно не хо-чется. Даже счёт времени потерялся.

Стук в дверь. Открыл дизельную – заходит командир взвода.

– Ты что, ещё не сменил Сашу на посту?

Я глянул на часы: действительно, я опоздал на смену уже на полчаса. Накинув на себя полушубок и захватив автомат, я выскочил из машины вслед за сержантом Родионовым. Бульбаша нигде не было видно, но на свежевыпавшем снегу была хороша видна тропинка, которую он протоптал, охраняя станцию.

Мы не сразу его и заметили. Он был приколот штык-ножом собственного автомата к колесу дизельной станции. Никогда до этого я не видел смерть, тем более смерть знакомо-го, товарища, того, с кем пять минут назад разговаривали.

Командир взвода не зря прибежал ко мне, так как резко оборвалась связь с Москвой. Спутник не отвечал.

Сначала мы вызвали подмогу из нашей части. Вертушка должна была прилететь через три часа. А когда стали разбираться, почему прервана связь, то увидели, что волновод, ве-дущий к антенне спутниковой связи, перерублен. То, что удалось расшифровать из пере-хваченных радиограмм, могло грозить России нанесением ракетного удара. Это срочно надо было предать в Москву. Отдав мне честь под козырёк, лейтенант Ковальский прика-зал залезть на антенну и держать волновод на стык на момент связи. Это был единствен-ный способ сообщить в Москву о том, что может произойти.

В госпиталь меня и Бульбаша привезли на одном вертолёте. Только его в морг, а меня в реанимацию. СВЧ, которая прошла через моё тело, меня почти сварила. Но по какому-то удивительному стечению обстоятельств, я остался жив.

После этого на станции мне служить запретили, хотя и не комиссовали, как должно было быть. Меня перевели в другое подразделение. В те дни я так хотел домой, туда, где нет убийств, нет крови и просто протекает нормальная мирная жизнь. Но как бы я ни хо-тел, мне всё равно надо было отдать два года службы, своей выносливости и всего-всего ради своей Родины. В те времена я не был ни героем, ни патриотом. Только потом я по-нял, что значит для меня моя Родина.

Зима, мороз, на улице минус сорок. Мы в овчинных полушубках лежим и замерзаем, а там внизу, за демаркационной линией, два барака. Простенькие такие, такое ощущение, что там и тепла быть не может. Из них выбегают ребята, человек по десять в таких коро-теньких штанишках, по пояс голые – это в сорокаградусный мороз. Забежали в березня-чок, руками-ногами наломали веток, деревьев, которые переламывали пополам ногами и руками. Вернулись обратно. Из труб сарайчиков пошёл дым – это они затопили печки.

– Ну что, ребята? – повернулся к нам лейтенант. – Кто спрашивал, как будем брать в плен?

Ответов на его вопрос у нас уже не было, мы всё прекрасно поняли.

Это был один из психологических тренингов, которые я получил в новой роте после возвращения из госпиталя. Все мы, жившие в советские времена, считали, что война об-ходит нас стороной, но она была рядом, не только на чужой территории, но и на нашей.

Все знают, про остров Даманский и то, что там произошло. Но почти никто не знал, что каждый день на сопредельных с Китаем территориях гибли не только наши ребята, которые были с оружием в руках, но и просто мирные жители, которым на войну было глубоко начихать.

– Рота, подъём! Боевая тревога!

Хоть и были у меня детские сны, но этот звук для меня уже стал как в детстве голос мамы по утрам в мирные времена.

Очень быстро одеваемся, хватаем подсумки, набитые боевыми патронами. Вертушки уже почти сели на плацу. Мы бежим к ним, чтобы вылететь в новый боевой рейд.

Садимся рядом с посёлком недалеко от китайской границы. Пять бараков, наверное, ещё сталинских времён. А внутри только трупы: и женщины, и дети, и мужчины. Их всех убили во сне. Маленькая девочка ещё моргала, когда я вошёл в барак, но это были по-следние проявления жизни. А потом глаза её остекленели.

Спорная территория русских и китайцев. И каждый её считает своей. Вот эту спорную территорию мы и защищали.

А потом ещё несколько выездов на подобные происшествия, где мы уничтожали вра-гов, творивших беспредел на нашей советской территории.

Было или не было, спросите вы? Даже я вам сейчас не отвечу.