И в Израиле цветут - молодые дурочки.

Вспоминаю такой важный эпизод. Тогда я учился в классе шестом… Отец принес огромный серо-коричневого цвета лист – с буквами идишского алфавита. Значилось: отпечатали в издательстве газеты «Дэр Эмес» в 1946. Эту газету, да и само книжное издательство с таким названием вскоре закрыли. Закрыли все Еврейские театры: они функционировали во многих больших городах. Имела

Украина несколько Еврейских театров. Последним из них закрыли в Черновцах, традиционно Еврейском городе. Свои действия власти объясняли «просто»: не рентабельным оказался театр! Это верно. В одинаковой мере касается всех театров: как и искусство, они существуют на дотации государства.

Верно, отец собрался меня подготовить к бар-мицве, но я о совершеннолетии мало знал – понимал его иначе. Не

развил способности по изучению языков. Русского языка – достаточно! В школе – давят Английским, а начинал я в школе на Подоле, в пятом: с Немецкого. Складывалось так. Не складывалось! Не мог, да и не хотел изучать древне-Еврейский особый алфавит. Привычку свою перестраивать нужно – писать справа налево. Не спросил у отца, а сам не понял необычное, как мне казалось тогда построение. Так можно вставать – не с той ноги? Ходить в строю – не в ногу - даже не в ту сторону? Хорошо: научусь этому самому по всем признакам – дурацкому языку – с кем разговаривать на нем? Одна бабушка, мамина мама – тихая, спокойная, милая Беэр-Шева умерла в Средней Азии. Второй бабушки Малки я уже почти не помнил: до войны она в Харькове у нас одно время жила… Вместе рванули в эвакуацию. Наш эшелон бомбили в пути… Вместе с оборудованием, другими семьями хэтээзовцами (Харьковского тракторного завода) привезли нас на окраину Сталинграда. Потом уже по Волге повезли в Куйьышев. Но и в этот город не впустили: в нем обосновалось правительство… Мама с двумя малолетними

детьми продолжила дальнюю дорогу на юг, в Среднюю Азию, в Кермине – к семье своей сестры Эстер (Эсфири), а с ней проживает бабушка Беэр-Шева. В Новосибирск, к сыну

уехала бабушка Малка.

Обе названные мои бабушки, родители, тетя Эстер – уже умерли. А деда Шехтман Саны расстреляли 25 августа 1941 в Миньковцах. О них всех сохраним светлой память.

Полезно указать важную подробнорсть жизни моей. Летом 1947, на каникулах, в возрасте 12 лет – со мной случился трагический случай. Отец мой трудился на кирпичном заводе, в Корчеватом. Это пригород Киева. В черту города вошел позже.

Ребенком я рос болезненным. Не только голодные годы войны отложили свой отпечаток. Еще дополнительно, из Харьковского прошлого я сохранял в себе изнуряющую хворь – бронхиальную астму. Чаще осенью-зимой давила меня изнеутри неведомая сила – задыхался. Сопровождали болезнь высокая температура. Часто случалось состояние

беспамятства, сопровождал бредов… Уже не помню, как и чем меня лечили. Жили мы тогда на Печерске, в здании ипподрома. Поликлиника наша находилась на Московской улице. Опытная врач мне выбила путевку в Ворзель, под Киевом. Верно, две недели или даже месяц находился. Кормили и лечили. Собирал я все время кусочки масла – для мамочки. Масло то хранил в тумбочке – стало ёлким. Но невиданный в жизни продукт – самый дорогой подарок – мамочке! Таким воспитывали меня в семье, да и скудная, но честная жизнь. В честной скудости - положительный есть воспитательный элемент. Не знали мы «сытости-роскоши», но зато моральными росли, духовными, честными, верными справедливости, долгу.

Да, важное добавить: врач сказала – с наступлением совершеннолетия астма может уйти. Ушла! Не оставила даже следа после себя.

… И вот я уже в Израиле! Уехал из Киева в конце сентября 1989. Прошел более десяти лет режим отказа, репрессий: увольнения с работы и восстановления по суду… Еще дополнительно: 53 дневное заключение. Да, только: 53 дня! Это в 1980.

По дороге в Израиль прошли через две задержки: в Чопе – не пустили с рукописями: пришлось их переслать в Киев к друзьям. После разрешения министерства иностранных дел Украины – получил их! И в Будапеште просидели с вещами

на вокзале… Приземлились в аэропорту имени Бен-Гуриона

4.10.89. Послали в Ашкелон: в центр абсорбции.

В Израиле нет возможности оправдываться слабыми

способностями: приходится учить язык. Зубрить никогда не умел. К слабым способностям в изучении языка – добавился важный фактор: мне 54+… И еще – существенное: неделю с нами практиковала мора-киббуцница… Молодая Женщина,

понимающая. Вместо нее пришла «постоянная» Марта. Еще та дуреха! Я гнать молодым темпом – не мог, да и особых успехов не проявлял. Пришлось мне уйти из ее группы еще до окончания курса. Справку мне она выдала – не сама, а через посредство… Но… что сказать… Просил заведующую: перевести меня в другую крупу, к другогму преподавателю, но она не позволила…

В первых чистах января созвали олимов из разных мест в Тель-Авиве – на семинар. Интересные познавательного характера лекции прочитали. Важно для меня: сообщили о местонахождении твопческого центра в Йерушалайме. Даже можно передать туда рукопись для рецензирования, возможности получить помощь на издание книги. Все проделать – через местные центра абсорбции. Явился я в такой центр – рукопись не берут. Это почему? Объяснять не стали… Только позже я понял причину: рукописи теряют. И другие вещи происходят. Посоветовали мне самому поехать в столицу. Поехал. Явился в отдел. Встретила меня пышная одесситка. Сразу она мне не понравилась! Зашел разговор о национальной гордости и праве Еврея жить в Израиле. Она мне заявила: «Еврею лучше жить, где ему лучше!» Я такую позицию тогда, да и сейчас не одобляю.

Это тонкости характера и убеждений. Рукопись оставил – никакой подписи не получил. Позже жалел: ответа не последовало. Ни рецензии. Как-то я собрался: позвонил в столицу, к бывшей одесситке. Она уже трудится на другой должности. Никакого ответа не дает. Пропала рукопись. У меня, благо, все рукописи к тому моменту имелись в двух экземплярах.

Через несколько лет бастовали инвалиды. Блокировали улицу, никого не пускали в здание. Та одесситка на работу спешила или… точно не знаю… Только сообщили: инвалид ее огрел костылем! И за меня!

Подошло время оформлять свои трудовые документы. Явился я к молодому инспектору с заверенной нотариусом копией своей трудовой книжки и дипломом. Признаюсь сразу, иврит мой очень скудный – на уровне шуковского общения. Правда, несколько терминов по специальности уже хорошо усвоил.

Помнится, в документах моя специальность указана в переводе – инженер-лесовод. Точнее: моя специальность – инженер лесного хозяйства. Лесоводство – только часть моей профессии.

Инспектор такой специальности не знает. Возможно, она сверилась со своими справочниками. Попросила меня пояснить суть своей профессии. Отвечаю:

- Работа в лесу, с лесом… Посадка деревьев (говорим

точнее: посадка саженцев).

- Посадка леса? И это – работа инженера?

Своим скудным словарным запасом убеждаю: в лесу – много разных работ, направлений… Выращивание леса -

одно из них.

Она не поняла!

И каково явилось мое удивление: на возникшей

недавно радиостанции РЭКА, как анекдот, несколько раз повторили передачу – в Советском Союзе выпускали специалистов абсурдного типа. И таких: инженеров – для посадки деревьев! Ну, когда дурочки расцветают среди молодых Израильтянок – это еще терпимо. Но журналист советской школы – повторил эту нелепость! Анекдот такой сама жизнь вывернула – устами непонятливых.