В марте Веру и Степана ожидал неприятный сюрприз на даче: на задах участка оказалась сломанной большая ель. Ствол переломился на высоте человеческого роста, и массивное дерево всей тяжестью рухнуло на новый забор, а его верхушка перегородила дорогу к соседней даче. Молодые супруги рассматривали на сломе чистую светло-жёлтую древесину и терялись в догадках.

– Ураган! – заключил в конце концов Степан. – Наверное, здесь фронт прошёл…

– Но тогда почему же только ель?

Загадка так и осталась неразгаданной, а вот потрудиться пришлось изрядно. Часть свалившегося на них богатства, ни к чему не пригодного весенней порой, уложили до поры до времени зелёной шапкой поверх выпиленных с осени ветвей черёмухи; остальной свежий пахучий лапник с сожалением побросали в канаву, к старым дубовым листьям…

В один из безветренных дней начала мая Степан занялся с утра сжиганием черёмухо-хвойного завала – разложил неподалёку от него костёр и, снимая ветви одну за другой, неспешно подбрасывал их в огонь. Вернувшись в очередной раз от костра, взялся было за ветку и остолбенел.

– Эхма, да как же я раньше-то не увидел? – без разбора, прямо по лужам, на ходу поправляя сползавшую на глаза шапку, Степан в следующую минуту уже мчался к дому…

– Вера, фотоаппарат! Ну, где? Где же? – он быстро перекладывал вещи и наконец торжественно объявил:

– Идём! Что я тебе покажу!

В наспех накинутой куртке, в сапогах на босу ногу, Вера еле успевала за мужем, так не терпелось ему скорее поделиться своим открытием.

– Смотри! – на самом верху того, что ещё оставалось от бывшего нагромождения, к толстой ветке было прикреплено открытое теперь всему белому свету птичье гнездо! Круглая трогательная плетушечка с видневшимися на дне серыми пёрышками, на которых лежало четыре голубых яйца. У Веры сжалось сердце от жалости и чувства непоправимости:

– И как теперь это исправить?

– Сейчас куда-нибудь его перенесём… Пристроим! – габаритный Степан горою навис над гнездом, деловито примериваясь, как бы половчее его отлепить.

– Нет, нет и нет! Только не это! – взмолилась Вера. – Птичка его тогда вовсе не найдёт! Надо как-нибудь замаскировать здесь же, на месте… – она осторожно положила обратно ветвь, снятую последней. Все другие, на беду, были уже сожжены, и в ход пошёл лапник из канавы, не успевший засохнуть и дождавшийся-таки возможности послужить доброму делу.

Между тем птицы крутились поблизости и наблюдали за возводимым укрытием, но переполоха, как ни странно, не устраивали. Обе они были небольшие, шоколадно-серого цвета, и от сведущих людей Вера и Степан узнали, что обосновались у них певчие дрозды, милые, весёлые птички, любящие селиться как раз в черёмуховых и еловых ветках.

Бережно упрятав гнездо, Вера напоследок довольно оглядела получившийся шалаш. Оставалось теперь только ждать возвращения хозяев. «Вернутся ли?» – этим неотступным вопросом она донимала мужа. Её удивляло, что в то время как она вкладывала всю душу в ими же разорённых птичек, он как ни в чём не бывало уже вытачивал подпорки для перил, ничем другим не интересуясь и словно забыв о случившемся! Единственное, чего удалось от него добиться, это – совета оставить птиц в покое.

Однако Вера хотела непременно собственными глазами удостовериться в благополучии пернатого семейства, и после обеда её красная курточка опять замаячила вблизи птичьего жилища.

Угораздило же их свить гнездо в таком месте! Гора ветвей, в беспорядке переплетающихся, с торчащими сучьями, создавала впечатление хаоса. Но, заглянув внутрь, Вера восхитилась – там пространство выглядело вполне упорядоченным, наполненным воздухом и светом. Она легко представила, насколько оно, это пространство, было ещё более светлым и воздушным раньше, пока все верхние ветви лежали на своих местах. Внутри «вкусно» пахло хвоей и черёмуховой корой, и соединение этой лесной духовитости с полосками солнечного света, лучившегося сквозь дырки и щели, убедило – лучшего выбора не могло быть! Центром притяжения было, конечно, гнездо, и показалось ей вдруг, что в нём что-то трепыхнулось… Но, быть может, всего лишь игра света и тени родила такое ощущение? И, не уверенная ни в чём, она вернулась к дому.

– Ну, что там? – спросил Степан, не поднимая головы от фигурной деревяшки.

– Не знаю, но вот что, Степан, хоть тебе и всё равно, как я вижу, а ты всё-таки должен помочь мне! Не могу же я быть всё время на улице! Давай-ка понаблюдаем по очереди.

– Хорошо, хорошо, буду поглядывать…

 

После холодной ночи – если в гнезде никого не было, то яйца погибли! – Вера отправилась с проверкой и, лишь подошла, услышала шорох. Он настойчиво повторялся и становился всё громче. На земле, как заводная игрушка, топталась на одном месте и шебуршала сухими листьями птичка. Похоже было, что таким хитрым способом она отвлекала внимание от гнезда, и это, по-видимому, означало, что оно не брошено!

И всё же, как ни крути, первозданные условия уже не могли быть восстановлены. Мысль об этом вызывала у Веры постоянное желание что-нибудь улучшить, подправить…

– Не ходи ты туда, они сами разберутся со всеми неудобствами! – настоятельно увещевал её Степан.

– Стёп, мне кажется, что лапник оседает, он же тяжёлый. И как они смогут разобраться, когда он ляжет на гнездо?!

– Вера, ну серьёзно, угомонись, займись чем-нибудь другим! Ты всё уже хорошо там сделала. Ты же знаешь, что «лучшее – враг хорошего»? Знаешь, ещё как знаешь…

– Да, ты прав. Но! Всё-таки, когда там никого не будет, попробую лапник приподнять. И тогда – всё! – взмах перекрещенными руками подкрепил обещание.

Ближе к вечеру потеплело, заморосило, и Верины волнения усилились – мокрый лапник станет ещё тяжелее. И она решилась! Слегка раздвинула сбоку хвою и приблизила лицо вплотную к щели. Сумрак сразу наполнил глаза, заставив их ненадолго закрыться… Чуть наклонённое в противоположную сторону гнездо полностью не просматривалось, но птицы там как будто бы не было. Вера очень медленно, почти неприметным движением, протянула руку, быстро подтолкнула вверх хвойный свод... и вздрогнула. Она готова была поклясться – на неё смотрел птичий глаз!

Ночью шёл дождь. Под его однообразное шуршание безмятежно спал Степан. Вера выходила на крыльцо, выискивала в беспросветном небе хоть какой-нибудь намёк на улучшение погоды…

Утром громко скандалили вороны, а вокруг птичьего шалаша целый день не было видно никакого движения. И назавтра – то же самое, но заглядывать внутрь она больше не решалась.

 

В следующий приезд, через неделю, стало ясно, что гнездо покинуто. Дрозды не прилетали, и Вера отчаянно грустила. Ей было жаль птиц, их ожиданий, кропотливых весенних трудов, так несуразно загубленных.

– Мне не надо было больше вмешиваться… после их возвращения лапник поправлять не надо было… – корила она себя, сидя на веранде и кутаясь в плед. Сплина добавляла непогода, с самого утра державшая их в доме.

– А знаешь, Стёпа, – в голосе Веры вдруг послышались твёрдость и возраставшее раздражение, – вообще-то, твоё спокойствие неприятно удивляет, если не сказать больше!

– Что ты хочешь этим сказать? – недоумённая физиономия показалась из коридора, где муж в это время поправлял покосившуюся вешалку.

– То, что, по большому счёту, это ты виноват, ввёл птиц в заблуждение таким долгим завалом! – её глаза оживились и недобро уставились на Степана. – Уж, коль оставил его с осени, так и не разбирал бы до следующей осени, пока все птенцов не повыведут! Заруби на будущее себе на носу! Вот горихвостки тогда не улетели потому, что мы у них ничего не нарушили!

Вера вспомнила, как год назад, тоже в мае, они обнаружили пять яиц… в своём почтовом ящике, висевшем на заборе, у ворот.

– Вера! Ну, хватит зацикливаться, это уже слишком! И что значит – не разбирал бы? Где логика? Я знал, что такое может быть, гнездо – в этих сучьях? – парировал Степан. – А птиц, чтоб ты знала, ранней весной во всех случаях вводит в заблуждение тишина и отсутствие людей. Ты представь, выбрала бы птица эти ветки или почтовый ящик, если б рядом были люди, да ещё в воротах фырчала бы машина?.. Нууу, то, что мы тогда ничего у них не потревожили, сыграло роль, конечно…

В тот раз они, правда, ничего не трогали, кроме крышки почтового ящика, которую тут же, как только увидели яйца, со всевозможными предосторожностями прикрыли не плотно, точно так, как было до них. И птицы – а это были горихвостки – гнездо не оставили! Вера же, отмахиваясь от подтруниваний Степана, бдительно охраняла ящик от ловких кошачьих хищников, чуявших возможную добычу. Из окна веранды она светлым вечером, белой ночью подолгу следила, как раз за разом неутомимая птичка ныряла в щель и сразу выпархивала обратно, за новой порцией корма. А потом стремительные перелёты оперившихся птенцов, мельканье огненных хвостов и щебетанье в яблоневых кронах наполняли в то лето Веру горделивым, почти материнским чувством:

– О! Наши летают!

 

Не то, что теперь… Увидев по Вериному лицу, что она опять вернулась к настоящему, Степан воскликнул:

– Кстати! Совсем забыл рассказать! Я тут между делом вчера посмотрел заметочку о певчих дроздах, и знаешь, сколько времени они тратят на устройство гнезда? Три дня! Ну, ещё день-другой, как пишут, на штукатурку и просушку. Так что наши – держу пари! – уже сидят на новой кладке!

– Как ты мог забыть рассказать мне об этом?! – возмутилась Вера, одновременно удивившись, что ей самой не пришло в голову тоже поинтересоваться птичьими повадками. – Знааачит… ох, хорошо бы… – она улыбнулась и на миг зажмурилась от внезапно ударившего в глаза яркого солнца. Прозрачные капли на стекле не смазывали, а, наоборот, усиливали впечатление от изменившейся за окном картины. Там густо покрытые цветковыми почками безлистные ветви яблони создавали причудливый рисунок на фоне заголубевшего неба, и на самой верхней ветке сидела птица, очень похожая на певчего дрозда… «Но почему же не в гнезде?» – мелькнуло у Веры тревожно…