Памяти моих родителей

Николая и Марии Лешенко...

 

Чтобы объяснить свои патриотические чувства, пожалуй, мне нужно начать с раннего детства.

Я родился 6 ноября 1947 года в селe Доминтены, Дрокиевского района, Молдaвской Советской Социалистической Республики, вторым ребенком у моих родителей. В нашей семье было пятеро детей: Иван на два года старше, Борис и Александр на два и восемь лет младше и единственная сестра Люба на четыре года младше меня.

Отец мой, Николай Иванович (1911-1980), был фельдшером, потом врачом, а моя мама, Мария Ивановна (1922-1975), всю жизнь работала мамой и по совместительству тянула полную норму в колхозе на полевых работах, начиная с ранней весны и до поздней осени. В молодости моя мама была необыкновенно красивой женщиной. О ее красоте ходили легенды. Я неоднократно слышал разговоры взрослых, когда, при разных застольях, они вспоминали свои похождения в молодости, из которых вытекало, что моя мама была недоступной королевой и многие безуспешно добивались ее руки, но она вышла замуж за моего отца, хотя и мамины родители и родители отца были категорически против этого брака.

Эти два рода много лет недружелюбно относились друг к другу и свадьба состоялась благодаря дипломатическим усилиям их нанашек, Арамэ Семёна и Анны, которые жили в соседнем селе Попешты.

У молдован нанашки – это посаженные на свадьбе, которые потом всю жизнь заботятся о новой семье, становятся крестными родителями детей и относятся к этому очень серьёзно. После свадьбы, как правило, нанашки более почитаемы, чем родители молодоженнов. Им оказывают внимание и большое уважение.

К сожалению, я не знаю, какие родственные связи были у моих родителей с семьей Арамэ и почему именно они стали нанашками, а потом моими крестными родителями, и моих братьев тоже. Они были оба учителя. У них дома было очень много книг на румынском и русском языке. Они говорили по-русски и на румынском, и всегда были очень дружелюбно настроены к моим родителям, ко мне и моим братьям. У них был большой дом и райский сад, где летом зрели самые вкусные фрукты и ягоды на свете. Нану Сеня занимался пчеловодством, а нана Анна пекла необыкновенно вкусные плацинды, пирожки и медовые кренделя.

Мы жили очень бедно и почти-что голодали. Я не помню случая, чтобы после наших семейных трапез оставалась крошка хлеба или что-нибудь в кастрюлях. Летом я приходил к ним с братом или сестрой, oбсуждая с апетитом всю дорогу, как хорошо нана Анна готовит. Каждый раз мы вначале помогали нану Сени наводить порядок в библиотеке. Работы было много. Бывало, что нану Сеня брал редкую книгу так бережно, как буд-то держал в руках праздничный хлеб. Сидя на лестнице или прямо на полу, рассказывал нам об этом удивительном мире, зашифрованном на страницах книги, о котором он имел счастье и удовольствие узнать. Мы себе представляли, что являемся участниками описываемых событий и мысленно путешествовали далеко-далеко, потом возвращались в реальность, на кухню, где нана Анна ждала нас с накрытым столом. Ели что хотели, потом ложились на широкую лежанку на сене в сарае, где зимой жили пчелы, и нану Сеня рассказывал… Боже мой! Как он рассказывал! Про Шерлока Холмса, про то, как Суворов переходил через Альпы, про Наполеона, про гибели Титаника, про Таинственный остров и капитана Немо и как страшно в джунглях, где кишат ядовитые змеи, пантеры и леопарды.

Когда мне было лет двенадцать, нану Сеня умер, а через два года и нана Анна последовала за ним. Он завещал нам свою библиотеку и, по настоящему, светлую память оставил на всю мою жизнь...

Мое детство проходило в очень тяжелое время. После Второй Mировой Войны, Бессарабия, то есть территория Молдовы между Днестром и Прутом, «перешла» в состав Советского Союза как Молдавская Советская Социалистическая Республика. Северная и южные части Молдовы (Bucovina de Nord, Ținutul Herța, Bugiacul) «перешли» в состав Украинской Советской Социалистической республики, как Черновицкая и Белгородднестровская области, а часть Moлдовы, с правой стороны Прута, осталась в составе Румынского государства.

Тут трудно найти подходящее слово этим теpриториальным трансформациям. Молдоване говорят с болью «перешли» и не хотят больше коментировать. Они хорошо знают от своих родителей и дедов, какова цена коментарий на эту тему.

Румынские наблюдатели и часть местного населения говорят: «Бессарабия была окупирована Советским Союзом и разбита на мелкие куски с целью ассимиляции и руссификации... ». При этом, они не желают коментиравать, почему Великая Румыния допустила это в 1940 году, после 22 лет совместного проживания, как единное государство.

Наблюдатели советской ориентации и часть русскоязычного населения говорят: «Были пересмотрены границы, с целью ускорения процветания этого отсталого края, после долгожданного освобождения Советским Союзом...». При этом, они тоже не желают коментировать, как население в 1944 году в массовом порядке эмигрировало в Румынию; как молдоване служили пушечным мясом после Яссо-Кишинёвской операции осенью 1944 года; как проходили принудительные поставки продовольствия и форсированная коллективизация в 1946-1948, как люди были депортированы в Сибирь в 1948 году и как молдоване пережили голод в 1948-1949 годы ...

Еще с времен Екатерины II, Русской империи было удобно держать свою армию на нашей территории, а с 1812 превратили окупированный кусок Молдовы в Русскую губернию – Бессарабия. После Октябрьской Революции в России, 24 января 1918 года, Молдавская Демократическая Республика (Бессарабия) получила независимость и спустя три месеяца воссоединилась с Румынией, в составе которой получила территориальную и этническую целостность. Воссоединение произошло мирно и демократично. Парламент Молдавской Республики голосовал за вхождение в состав Румынии следующим образом: 86 голосов –за, 3 –против, 36 –воздержались. В это же время, присоединились к Румынии Трансилвания и Северная Буковина. Образовалась Великая Румыния, которая была признана всеми странами Европы, США и Японии.

Спустя 22 года, в 1940 году, согласно секретного пакта Рибентроп-Молотов, Бессарабия опять была окупирована/освобождена Советским Союзом, а через год окупирована/освобождена Румынией, которая была в союзе с Германией против Советского Союза. В 1944 году Бессарабия снова была окупирована/освобождена Советской Армией с образованием Молдавской Советской Социалистической Республикой.

Таким образом получилось, что все население Бессарабии во время Второй Мировой Войны было под немецко-румынской окупацией и, по новым сталинским порядкам, квалифицировалось как неблагонадежным со всеми вытекающими последствиями. «Отец всех народов» - Великий Сталин пожелал, чтобы Молдова моментально стала социалистической. Практически, за одну ночь, в 1948 году Молдова добровольно/ принудительно вступила в колхоз.

До этого, в 1944 году, когда фронт двигался с Востока на Запад, страна была безжалостно опустошена сначала румынами и немцами, а потом русскими. Трудоспособное население было мобилизовано на взятие Берлина. Люди без подготовки оказались сразу на передовой. Конечно, никто из моих односельчан до Берлина не дошел, а пал смертью храбрых в боях с немецко–румынскими группировками, которые остались после «Яссо-Кишиневской» операции.

В этом я убедился позже, когда в школе оформлял стенд «Никто не забыт, ничто не забыто». Мы собирали данные о погибших односельчанах во время Второй Мировой Войны и оказалось, что все наши 126 односельчан погибли в районе Леушены в течение одной недели. Я помню, что очень расстроился по этому поводу. Оказалось, что мало героического внесли мои односельчане в великую Победу.

Отец меня успокаивал и говорил: «То, что показывают в фильмах, пишут в книгах и в истории нашей доблестной Коммунистической Партии это одно, а в жизни - совсем другое. Когда читаешь историю, нужно думать и понимать, как это было на самом деле. История и политика – это очень скользкие темы, где героизм и предательство, правда и ложь часто одно и то-же, только историки по разному интерпретируют. Так повелось, что историю пишут победители. Уинстон Черчиль (1874-1965) заметил: «Справедливость вечная беглянка из лагеря победителей». Это намек на то, что в истории больших народов очень много неправды и тенденциозности. Только те люди, которые участвовали в конкретных исторических событиях, могут сказать правду о пережитом. Когда людям очень тяжело, когда они смертельно ранены или умирают, они никогда не врут, они говорят правду. А что касается далеких времен, я больше верю писателям, чем историкам.

Отец мой был мудрым человеком. Он читал много толстых и серьезных книг, имел свое мнение и всегда был прав.

У нас дома были собрания сочинений Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Владимира Ленина, Иосифа Сталина, Федора Достоевского, Николая Добролюбова, Николая Чернышевского, Антона Чехова, Ивана Тургенева, Льва Толстого, Алехандра Пушкина, которые всегда были на виду. Отец читал все это. Я восторгался, когда он одолел четыре толстенные тома «Капитала» Маркса и взялся за «Историю русской литературы» Добролюбова.

Помню, как я один раз попросил отца рассказать что-нибудь интересное из Добролюбова. Он сказал, что самое интересное это сама личность Добролюбова. Подумать только, он умер в 25 лет от туберкулеза. Это значит, что лет 10 у него было меньше половины нормального здоровья. Вдобавок ко всему у него была сильная близорукость, минус 10, он был почти слепой. Чтобы писать так оригинально, нужно очень много читать, анализировать, сопоставлять. Поразительно! Интересно, что я, когда проходил Добролюбова в школе и в университете, преподаватели об этом не говорили. Но это, действительно, поразительно.

У нас были и другие книги, очень старые, которые достались из библиотеки Арамэ. Большинство из них были на румынском языке. Среди них были четыре тома философии Канта, два тома философии Гегеля, «Принц» и «Искуство войны» Никола Маккиавели, «О генеалогии морали» Фридриха Ницше, два тома «История падения Римской Империи» Э.Гиббона несколько томов «Истории государства российского» Н. М. Карамзина, «Малый Энциклопедический Словарь» Брокгауза и Ефрона (десять томов), ряд румынских и русских исторических книг по Русско Турецкой Войне, «Описание Молдовы» Димитрия Кантемира, четыре собраний сочинений Николая Йорги и др. Эти здоровенные книги внушали мне таинственное любопытство, но мне никогда не хватало терпения и времени повторить подвиг отца и штудировать их так, как это делал он. Я успокаивал себя тем, что я сделаю это, когда буду взрослым. Эти книги хранились у бабушки под замком, и без разрешения отца не выдавались.

После лицея, отец служил четыре года в румынской армии у Ворот Дуная (Turnul Severin), потом закончил медицинское училише в Кишинёве и поступил на работу в больницу в Бельцах, начиная с 1939 года. Через год, 28 июня 1940 года в Молдове началась Вторая Мировая Война. Румынская армия отошла с территории Бассарабии без единного выстрела и Советская Армия окупировала Бассарабию без кокого-либо сопротивления. Местное население тогда не понимало, что происходит и кому верить, старались не вмешиваться в военные дела. Однако, от местного населения и не требовалось особого понимания. Советское командование знало, что делать. Технология войны на территории Молдовы была отработана с времён Екатерины II . Началась мобилизация молдавского населения в Красную Армию, репресирование «про-румынских элементов» и превращение территории в плацдарм для военных действий. По оценке отца были мобилизованы 150 тыс. человек и репресированы 20 тыс. человек. В стратегическом плане по реке Днестр проходила «Линия Сталина», а по реке Прут проходила «Линия Молотова». Мобилизованное местное население было задействовано на укрепление этих линий, и строительстве военных обьектов наступательного характера, включая три военных аеродрома.

В это время советский генералитет был орьентирован на завоевание новых территоррий в Западной Европе. Сталин ждал подходящего момента для тотального наступления. Этот момент должен был наступить тогда, когда в результате боевых действий Германии в Европе будет такая ситуация, когда их взаимное ослабление достигнет критической точки. Советский Союз готовился к большой войне, однако, через год, 22 июня 1941, Германия напала на Советский Союз широкомасштабным фронтом согласно «Плана Барбароса».

Руководство больницы сменилось в третий раз. Больница превратилась в военный госпиталь. Отец был вначале санитаром, потом ассистировал в секции по ампутированию. В это же время у него завязался роман с моей мамой. Он ходил к ней пешком, через пять сёл, 40 км. в один конец, в условиях войны и бездорожья, получая увольнительные за многочисленные круглосуточные дежурства.

Один раз, когда он совершал очередной героический поход к моей маме, его задержал немецкий патруль. Они подумали, что он беглый еврей (отец был в очках и выглядел интеллигентно). Его арестовали. На второй день, вместе с другими арестованными евреями, повели казнить. Уже всем надели петли на шею и ждали прихода офицера, который должен был одобрить казнь. Когда пришел офицер, он подошел к отцу и спросил: «Доктор?» (У отца была сумка с красным крестом). Его освободили, а остальных повесили... Отец не любил об этом рассказывать, но однажды, когда пришла наша очередь пасти сельскую отару овец и мы провели целый день вдвоем, я спросил о том, как он это пережил, что он чувствовал до и после петли. Отец долго молчал, потом сказал: «До петли, очень хотелось жить, но после нет... Их было восемь... Мальчик немного старше тебя, девушка, две женщины, двое мужчин, старик и старуха... Они видели, как меня освободили... Я видел, как они висели... Меня всю жизнь не покидает чувство вины, за то, что они погибли, а я остался жить и ничего не смог сделать... Я много раз видел, как люди погибали во время войны, умирали в мирное время, работа такая... Но эти евреи, дети ихние, все время из головы не выходят... Я много думал, почему власти так сильно евреев ненавидят, истребляют их, свaливют на ихние головы необоснованные грехи... Знаешь, я пришел к выводу, что у этой нации есть два недостатка: евреи слишком умные и слишком хорошо работают… За то с ними всегда можно договориться»...

– Не понимаю, – недоуменно сказал я, – это же хорошо.

– Хорошо, когда в меру. Эти хорошие недостатки порождают у людей наделенных властью очень плохие недостатки: зависть, чувство унижения собственного достоинства, желание отомстить за собственный дефицит интелекта, ненависть...

С вступлением Румынии в войну на сторонe Германии, положение евреев стало катастрофическим. Евреи из Румынии в массовом порядке спасались бегством от немецких и румынских фашистов в Бессарабию к своим родственикам и знакомым. Отсюда не так просто было эвакуироваться, так как для отступления военных использовались все возможные ресурсы. Военные части Советской Армии, наспех укомплектованые местными призывниками, оказались неспособными вести оборонительные и отступательные маневры. Основная масса беженцев оказалась в «котле» и была трагически истреблена в первые годы войны. Сколько погибло в этой бойне, не известно. Говорят о страшных цифрах порядка 150 тыс. евреев беженцев из Румынии и другие 150 тыс. молодых молдован, которые были мобилизованы за год в Советскую Армию и оставлены на берегах Днестра для прикрытия отступления.

Другая часть населения, которая сразу попала в немилость к новым властям, были те, отцы или сыновья которых были мобилизованы за год в Советскую Армию и те, которые способствовали евреям. Их отправляли на каторгу в дельте Дуная на строительство канала.

В начале войны немцы вели себя то высокомерно, то снисходительно по отношению к местному населению, оставляя грязную работу делать румынам. Мама рассказывала что, когда первая «делегация» пришла к ним домой, немец был опрятно одетый, любезный, даже маленьких детей конфетами угощал. Его сопровождали пятеро румын. Дед заранее спрятал лошадей и зерно. Они прошлись по хозяйству, сделали записи, чего и сколько нужно сдавать и ушли. Не успел дед обрадоваться, как вернулись двое румын, сделали еще раз обыск и нашли хомуты, посторонки, кнут... Они догадались, что где-то лошади спрятаны и зверски избили деда кнутом, посторонкой и ногами. Они орали: «Unde-s caii, porc basarabean!» (Где лошади, бессарабская свинья). Грубое обращение румын было повсюду. Они мотивировали это тем, что согласно приказа Антонеску, румыны эвакуировались из Бессарабии в 1940 году. Те, что остались, это бессарабские свиньи, это испорченное население, которое пригодно только для работы.

В августе 1944 года отца отпустили домой, чтобы жениться. Как они сыграли свадьбу в условиях войны и взаимной ненависти родственников жениха и невесты, я не знаю, и никто не хотел об этом рассказывать. Когда отец вернулся в госпиталь, там никого не было. Немцы и румыны эвакуировались. Вместе с ними спешно эвакуировалось местноe население среднего и вышесреднего уровня достатка и образованности.

Родители моей мамы и моего отца хотели эвакуироваться, но отсутствие отца помешало им оперативно собраться. У мамы было семь сестер и брат. Ее отец, Ион, боялся, что прийдут русские и сделают «фарфал» из его красивых дочерей. У них была только одна телега и пара лошадей. Он решил отвезти до Прута старших дочерей Любу, Веру, Феличию и Виоллету, потом вернуться и забрать остальных. Дело было в середине августа 1944 года. Он успешно отвез до Прута старших дочерей и вернулся обратно. Навстречу ему двигался страшный поток испуганных людей. До дома он не дошел... Видать, в этой суматохе его убили, отобрали телегу и лошадей. Кто это сделал, никто не знает. Так и невозможно было установить, где похоронен и был ли он похоронен вообще.

У отца была одна замужняя сестра, Мария Пелин с тремя детьми по имени: Адик, Сильвия и Анатолий. Ее муж, Ион Пелин, был священником, он знал, что коммунисты сжигают церкви и эвакуировался в Тимишоару. Родители отца ждали, когда он вернется, чтобы эвакуироваться тоже. Отец решил дождаться темноты и вернуться домой, но к вечеру стали поступать раненные и он остался в госпитале до конца войны.

Второй процесс освобождения/окупации территории Бассарабии и Северной Буковины, начался в конце августа 1944 года с тотальной мобилизацией боеспособного населения в Советскую Армию и репрессии той части населения, прямые родственики которых сотрудничали с румынами. Этим занимались специальные подразделения НКВД.

Как известно, Яссо–Кишиневская операция проходила молниеносно. За несколько дней Третий Украинский фронт с юга и Второй Украинский Фронт с севера окружили немецко – румынские войска в количестве 900 тыс. человек в радиусе около 150 км. от Леушен. В лесистые места вокруг населенных пунктов Комрат, Леушены, Кишинев, Яссы, Хушь, Бакэу, Костешть оставались в окружение недобитые немецко–румынские подразделения фашистов. Как проходили боевые действия по окончательному уничтожению этих группировок мало известно. К этому времени уже стало совершенно очевидно, что Германия и ее сателиты проигрывают войну. В стратегическом плане тактика «выжженной земли» на территории Молдовы не имела смысла. Тем не менее, города Кишинев, Бельцы и близлежащие населенные пункты были полностью разрушены. По оценкам румынских историков, тогда без вести пропали около 200 тыс. румын. По оценкам отца за последние 9 месяцев войны погибли около 150 тыс. молдован из тогдашней Бассарабии.

Один наш родственик, Деонис, муж двоюродной сестры отца, родом из Леушен, рассказывал, что был приказ командования румын в плен не брать. В бой, впереди штрафных батальонов шли молдоване и со стороны немцев и со стороны Советской Армии. Для одних мотивировка была защищать свою Родину, для других –освобождать свою Родину... Трудно себе представить более мерзкий военный геноцид, чем ситуация, в которой были поставлены молдоване самоуничтожаться во имя своей Родины...

Однажды, после боя батальон, в котором воевал Деонис занял расположение на опушке леса для отдыха. Командир дал приказ разобрать и тщательно почистить личное оружие а также провести инвентаризацию и складировать остатки боевых патронов и гранат. Утром предстояла сдача оружия старого образца и перевооружение новым. Ожидалось пополнение личного состава. С наступлением темноты, Деонис решил отлучиться в Леушены и проведать свою маму, которую не видел больше года. Он много раз слышал, что, после интенсивной бомбежки советской авиацией, Леушены превращены в руины. К счастью, их дом на окраине села уцелел и его мама была жива и здорова.

До наступления зари он лесом возвращался в свою часть. Эти места он знал с малых лет и без труда ориентировался в темноте. Недалеко от расположения батальона он увидел машину «полуторку». Вдруг, недалеко, раздались автоматные очереди. Спустя немного времени, к машине подошли около десяти немцев и спешно переоделись в советские военные формы. Он услышал голос своего командира и с ужасом подумал, что это предательство. Потом они закурили и он вздохнул с облегчением, когда услышал, что все говорят по русски... Видать, они привезли на вооружение автоматы и ребята уже тренеруются. Странно, при чем этот маскарад с переодеванием? Скоро они уехали и Деонис добралса до своего батальона...

Там были одни трупы...

У него не было сомнений, что это сделали переодетые в немецкие формы убийцы специального подразделения НКВД. Он веренулса в Леушены и сказал в военкомате, что отстал от своей части. Его вторично мобилизовали. Дионис закончил войну в Польше, а потом работал учителем в селе Извоаре, Дрокиевского района. Его жена получила похоронку «по ошибке», что ее муж пал смертью храбрых в боях за освобождение Леушен 15 сентября 1944 года. Это был именно тот день, который на всю жизнь запомнил Деонис и, может быть, его «аккуратный» бывший командир тоже запомнил...

Отца много раз допрашивали в НКВД, он все время говорил, что он врач, его дело лечить больных, помогать раненным, он не воевал, политикой не занимался и все такое. Врачей не хватало, кроме того люди умудрялись во время боя сами себе прострелить руку или ногу, попасть в госпиталь и, тем самым, закончить войну. Он продолжал работать в секции по ампутированию, где количество раненных увеличилось существенно. Ампутировал в условиях полного наркоза. Раненные, когда приходили в себя и видели, что остались без ноги или руки, или, чего хуже, без обеих ног, плакали, потом рассказывали, как это было.

Действительно, только что мобилизованное местное население служило пушечным мясом. Они шли в бой после 200 гр. водки для храбрости, обратного хода не было – расстреливали на месте. За этим следили специальные загородительные подразделения НКВД.

Таким образом, неопытные люди, совершенно не виноватые в том, что через их страну проходил фронт, были загнаны на бойню, впереди штрафных батальонов, как стадо баранов, во имя победы, во имя великого Сталина . Эта ужасная дискриминация, потом в истории будет называться «национальное освободительное движение в Молдавии». Я изучал аналогичные стенды в других селах, сопоставлял даты смерти, расспрашивал ветеранов войны, как это было. Картина была аналогичная. Такая же ситуация наблюдалась и в селах Западной Украины. Мы с женой ходили на братские могилы дедов по линии матери и отца в Хмельницкой области. Оба деда были мобилизованы в один день, а погибли спустя две недели одновременно, тоже в один день, только похоронены в разные братские могилы.

Отец вернулся домой после войны. Мой старший брат родился в День Победы – 9 мая. Роды принимала у мамы тетя Олишка, довольно удачно. Его назвали Ионом (Иван) в память без вести пропавшего деда. Отцу дали работу в Доминтенах – 7 км. от родного села. Он курировал несколько сел. Доминтены, Петрены, Хаснашены, Моарэ де Пятрэ и Попешты, и с утра до ночи был на ногах. На свадьбе родители мамы и родители отца подарили им по десять гектаров земли, но мои родители так и не прикоснулись к этой земле. Потом, при коллективизации, земля ушла в колхоз без какого-либо заявления. Землю невозможно было обрабатывать. Зажиточные, образованные и хозяйственные люди эвакуировались в Румынию, трудоспособное население погибло на войне, те которые немного смыслили в сельском хозяйстве, спустя несколько лет, были депортированы в Сибирь. Лошадей не было, телег не было, кругом беднота и разруха, за то бродячих людей, больных, калек была масса. В стране не хватало продовольствия, одежды, обуви. Моя мама садила огород вокруг дома и заводила курей. Отец получал небольшую зарплату, но, согласно новым порядкам, половину нужно было сразу отдавать обратно на помощь многострадальной Родине, получая взамен за свои кровные деньги облигации государственного займа. Отец понимал еще тогда, что за эти облигации никогда ничего не получит обратно, но, поскольку в НКВД на него было заведено «дело», пришлось мириться с новыми порядками и молчать. Тем не менее, за то, что он принимал роды, перевязывал больных, делал уколы, отцу давали куски хлеба, а иногда даже молочные продукты. Таким образом, 1945 и 1946 годы они как-то перебивались. Своего дома у них не было, родители снимали квартиру в Доминтенах, в том же доме, где был медпункт.

Родители на свадьбе собрали много денег. У нас так принято, родственники существенно помогают молодоженам, чтобы в течение года имели свой очаг. На собранные деньги хватало бы купить дом и корову. У мамы с нанашками был вариант и они ждали отца, чтобы решиться на купчу. Нанашки вручили тогда собранные деньги молодоженам на счастье… Мама перевязала деньги большим платком, но тут подошла свекровь и сказала: «Пока Николай не вернется – деньги будут храниться у меня!». Мама не хотела отдавать деньги. Отец согласился с бабушкой, что так буде лучше. Мама тогда просила разделить деньги пополам. В конце концов, родственники с обеих сторон помогли, так будет надежнее, я заплачу аванс за дом, а корова подождет, пока муж вернется. Получился «конфюз». В таких ситуациях решающее слово за нанашками. Это у молдаван железный закон. Нанашки сказали, что, поскольку Николай завтра уезжает, деньги нужно оставить у мамы, а мы берем обязательство помочь с покупкой дома и коровы. Но не тут-то было. Бабушка была непоколебима. Забрала связку с деньгами и ушла, потом замуровала их в какой-то кувшин и закопала. Эта была роковая ошибка. После войны эти деньги превратились в ничто. В ход вошли российские рубли без возможности обмена старых денег. Мои родители остались без дома, без денег, без коровы, без каких-либо запасов на пороге самого страшного периода в истории существования Молдовы. Надвигался голод... Моя мама была уже беременна. Ей предстояло мыкаться по чужим углам с маленькими детишками на руках почти десять лет, потому что все это время отцу давали работу в разных сёлах, где совсем не было медицинского обслуживания. В то время население страдало от голода, трахомы, педикюлёза, туберкулёза, пневмонии, менингита и прочих болезней, которые порождает бедность. Каждый раз на новом месте, отцу приходилось начинать с ноля, организововать изоляторы для инфекционно больных, родильные дома, пункты термообработки вещей от педикюлёза, амбулатории, подбирать помошников, следить за санитарным состоянием школ и других общественных мест, проводить просветительную работу среди населения. По линии районного отдела здравоохранения отец значился как политически неблагонадежным. Можно было только предполжить, как ему доставалось от начальства.