Посвящается памяти тети Тани Колмогоровой Д. Евтино Беловского р-на Кемеровской области Деревня. Берег топкой речки, Где вся трава истоптана скотом. Плетни, строенья и дымок из печки. В домишке - Таня в фартуке простом. Теперь она - лишь тихая старушка, Осталась в домике одна. Рассохлась в погребе кадушка. Болят к ненастью ноги и спина. Одной ночами одиноко, страшно. Не греет жарко топленая печь. Поутру попроведает Дуняшу. И надо будет шанежек испечь. Уже давно неможется подруге. И то сказать - годков её не счесть. Прилипли к старым хвори и недуги. Лежит она, не может пить и есть. Едва рассвет своим холодным оком Заглянет в это ветхое жильё, И тетя Таня в зипуне широком Несет развесить мокрое бельё. А заодно набрать угля, дровишек. Суровы в эту зиму холода. А раньше - полон дом детишек, Сама она здорова, молода. В войну тогда откуда брались силы? И не просила милости властей. Сама копала и сама косила, Одна растила маленьких детей. Но вот минуло вроде лихолетье. И муж живой вернулся. Повезло. И незаметно подрастали дети, Лихим годинам, голоду назло. В заботах деревенских тяжких: Скотина, огород, с утра и допоздна, И Таня вдруг заметила, однажды: Покрыла ее косы седина. Ушёл супруг в крестовый дом за речкой. До срока жгли военные года. Идет она к иконе с жёлтой свечкой. Просить у Бога милости суда. Ещё - чтоб сын её скорей приехал. Поможет дров побольше нарубить. Домишко как сама хозяйка, ветхий. А в новом ей теперь уже не жить. Позвали как-то дети маму в гости. Живут две дочки в городе большом. А в поезде всю ночь болели кости. Едва нашла многоэтажный дом. Оно, конечно, город – не деревня. Тепло в квартире, тёплый туалет. Как близнецы, подстрижены деревья. Ни огорода, ни скотины нет. Привыкла смолоду к подъёму рано. А на перину не похож диван. Воды налить бы в чайник из-под крана. Закашлял недовольно зять Иван. А дочкин голос, очень возмущенно: -Ну, мама, и чего не спишь опять?! Притихла на диванчике смиренно. Хоть глаз коли - совсем не хочет спать. И вспомнилось, как не давали дети Ей спать. И дни, и ночи - кувырком. Как поднималась рано, на рассвете, Чтоб напоить их тёплым молоком. А вот теперь она им спать мешает, Хоть и старалась очень не греметь. Обузой быть? Домой! - Она решает. Назад. В деревню. Там и умереть. И вот теперь холодными утрами, Когда еще не растопилась печь, Она шуршит подшитыми пимами, Когда захочет, может встать и лечь. И никому на свете не мешает. Никто со злом не скажет, не кричит. Пальтишко старое совсем ветшает. А нового теперь ей не купить. На пенсию совсем надежды нету. Хватило бы на хлеб и молоко. Страна дарует нищую диету. И правды нет. До Бога далеко. Но тётя Таня жалобы не любит Ни на здоровье, ни на бедноту. Послушает, как жалуются люди И пожалеет старца, сироту. И никого она не осуждает, А если что, то просто промолчит. И рая на земле не ожидает, Ни на кого она не закричит. И каждый день - как на работу - к Дуне. К подруге, в одинокий дом. А ведь была красавицей-певуньей. Хлебнули вдоволь всякого в былом… Однажды, в день жестокой стужи, Когда метель рыдала за окном, Остыл подругой принесённый ужин. Ушла Дуняша в муках на покой. Закрыла ей навек глаза подруга, Слезу смахнув с дуняшина лица. А за окном кружила в пляске вьюга. И падал снег на землю без конца. Похоронив подругу, тетя Таня Затосковала в домике своём. Давно осела и остыла баня. Бывало, с Дуней парились вдвоём. И никого вокруг, кому открыть бы душу. И не с кем посудачить, помолчать. Привыкли люди телевизор слушать, А стариков совсем не замечать. Податься к сыну? Снова в город ехать? А как снохе приглянется она? Не станет ли обузой и помехой? Молчит в окне застывшая луна. Приехал сын. Как тяжко ей, как тяжко Опять свои вещички собирать. И поняла: всё кончено, бедняжка. Что в город едет к дочке умирать. И вскоре нам печально позвонили, Что тётю Таню привезли в село И меж берез её похоронили. И снегом холмик скорбный замело. Поют ей колыбельную берёзы. А снег, и дождь стекают, будто слёзы. |