...Всякое мышление, однако, должно в конце концов прямо или косвенно... иметь отношение к созерцаниям, стало быть... к чувственности, потому что ни один предмет не может быть нам дан иным способом... Иммануил Кант, «Критика чистого разума» Вот уж, воистину говорят: «Беда не приходит одна» Любаша Плаксина знатоком русского фольклора, конечно, не слыла. Ее фарфоровый лобик довольно редко морщился от усиленной умственной деятельности. Загадок и шарад не любила, да и незачем было: природа, сэкономив на интеллекте, щедро наградила Любашу красотой. Особенно, хороши были глаза - по-детски круглые, фиалкового цвета. Жизнь казалась светлой и незамысловатой, самой большой проблемой в которой был ответ на злободневный вопрос: нравится ли она Пашке Соколову, своему однокурснику? А тут, такая история приключилась. Мало того, что вчера порвала французский ажурный чулок на лекции, что явилось первой бедой, так сегодня… Сегодня Люба проснулась в прекрасном настроении. Снился Пашка, пылко признающийся в любви: «Блин, у тебя такие глазищи - я тащусь просто!» Это что-то да значило! «Надо будет сегодня приодеться! Вдруг - сон в руку?» - решила Любонька, и, потягиваясь по-кошачьи, посмотрелась в зеркальце. Так, на всякий случай, лишний раз убедиться в своей неотразимости. К тому же, немного пощипывало лоб. Уж не прыщик ли вскочил некстати? Любаша откинула спутанную челку - и ахнула. В центре прелестного лобика красовался Глаз! Со всеми атрибутами - ресницами, веками и зеленой радужкой. Смотрел он довольно насмешливо, щурясь от света. Любочка растерялась. Первая мысль носила чисто практический характер: «Где взять зеленые тени?» Утренний макияж был обязателен и проводился при любых условиях. Последующие мысли были куда серьезнее. Например, как же она будет жить с тремя глазами, и понравится ли это Пашке? Любочка немного поплакала. Потом попыталась залепить лишнюю деталь своей внешности пластырем, но тогда получалось, что она скрывает ото всех большой прыщ, а это считалось правилом дурного тона для красивых девушек. Растерявшись, она привычно начесала челку. Глаз таинственно мерцал изумрудной зеленью сквозь пшеничную пушистость - и выглядело все это, скорее, хорошо, чем плохо. Как-то волнительно и необъяснимо… «Ну и ладно, - решила Любаша. - Оставайся! Может быть, к вечеру все само собой пройдет?» Глаз одобрительно подмигнул. В институте Любу ждала большая неприятность. На лекции по философии девушка вдруг почувствовала какое-то непонятное волнение под ложечкой. Долго не могла определиться с незнакомыми ощущениями, пока, наконец, не поймала себя за странным занятием: правая рука ее лихорадочно записывала умозаключения старенького лектора! А Глаз восхищенно таращился на исписанную мудреными фамилиями доску. Фарфоровый Любочкин лоб прорезала морщинка думающего человека. Люба попыталась было подумать о привычных вещах - новых колготках, вишневой помаде и салоне красоты «Нефертити», но все напрасно. Непаханая целина ее мозга лихорадочно засеивалась семенами знаний под зорким присмотром Третьего. За какой-то месяц Плаксина стала «своим человеком» в институтской библиотеке. Глаз придирчиво выбирал учебную литературу. Особенно он тяготел к Иммануилу Канту, поэтому «Критика чистого разума» стала настольной Любиной книгой. Изменились отношения с подругами. «Странно, - думала девушка, глядя на Олеську Дыдыкину, лучшую подругу - как она живет, интересуясь исключительно тряпками и мальчиками? А самообразование и самопознание?» Иногда свои собственные мысли пугали бедную Любу, и тогда она тихонько плакала бессонными ночами, стараясь не тревожить Третий Глаз. Преподаватели не могли нарадоваться на прилежную студентку. Сокурсники, слишком хорошо зная Плаксину и не веря в ее внезапную гениальность, недоумевали. Пашка Соколов стал неинтересен Любочке. Все чаще Глаз косился в сторону институтской гордости Славика Шишкина - тощего занудного типа. В голове роились мысли: «Да, не красавец, зато перспективен. И умен - будет о чем поговорить долгими зимними вечерами» «И о Канте тоже!» - непременно вклинивался в беседу Глаз. Развязкой этой истории стал банальный конъюнктивит Третьего. Где подцепил - непонятно. Вполне возможно, перечитал перед сном древних философских манускриптов - пыль веков и все такое. Как и положено, покраснел и опух. От Зеленоглазости осталась только маленькая слезящаяся щелочка. Любочка, впервые за несколько месяцев, вздохнула легко и спокойно. Тело заполняла расслабленность и пустота. Совершенно некстати увидела Пашку: бежал стометровку на физкультуре. В одной футболке - мышцы перекатывались тугими жгутами под тонкой тканью. Пот струился градом с мужественного лица. И был в этот момент Соколов таким красивым, что сердце Любаши забыто екнуло. И вдруг застучало - громко и решительно. «Красота спасет мир!» - всплыло чье-то мудрое изречение в затуманенном мозгу. Глаз молчал, не в силах разглядеть, что творится на свете белом… …Любочка вышла замуж и стала Соколовой. Обычная миловидная женщина, в меру добрая и глупая. Все ее заботы - дом, Пашка и телесериалы. Живет, в общем-то, неплохо и всем довольна. Лишь изредка Любе снится один и тот же сон. Она, в строгом костюме, произносит наизусть красивейшую фразу: «Всякое мышление, однако, должно в конце концов прямо или косвенно... иметь отношение к созерцаниям, стало быть... к чувственности, потому что ни один предмет не может быть нам дан иным способом" Перед ней - полуоткрытая Дверь, за которой много света. Завороженная, она идет к ней. Понимая, что там, снаружи - удивительный, волнующий мир, смысл ее жизни… Но всякий раз появляется Пашка и со словами: «Мир спасет красота!» с треском захлопывает эти белые врата к Познанию… Что случилось с Глазом, спросите вы? Он просто-напросто зарос эпителием, превратившись в еле заметную ямку на девственно чистом Любочкином лбу… |