Борис Иванович проснулся и, как всегда, хотел сладко зевнуть и потянуться, закинуть руки за голову и лежать с закрытыми глазами, представляя пышные формы секретарши директора – Людочки. Но, пошевелившись, почувствовал дискомфорт и неудобство. Он тут же проснулся окончательно и открыл глаза. Попробовал пошевелить руками, но они оказались связанными за спиной, а вокруг было темно и душно, к тому же, болела голова. Борис Иванович замер, соображая, что могло с ним случиться? Поскольку, он с детства страдал клаустрофобией и одеялом с головой не укрывался, то вспотел и чувствовал, что начинает задыхаться. Сердце забилось учащённо, готовое выскочить из грудной клетки и Борис Иванович тихонько подтянул мосластые коленки к животу. Он боялся темноты. Ночью спал со светом, и без особой надобности в это время суток даже на улицу старался не выходить. Сейчас, лёжа в неудобной позе, он то жмурился, то таращился в темноту, вспоминая, вчерашний день, и думал, что могло случиться с ним такого, что он оказался, мягко говоря, в странной ситуации, и, кто связал ему руки и накрыл сглуха одеялом.

Борису Ивановичу через месяц должно исполниться шестьдесят. Человеком он был очень скромным, можно сказать даже, трусоватым. Возмущался иногда, лишь, выпив коньячка, да и то сам с собой. Сейчас, лёжа в неизвестности под одеялом, боялся пошевелиться и стойко терпел неудобства и страхи, ожидая, что будет дальше. Он слышал в квартире движение. По комнате кто-то ходил, трогал его вещи. Вот звякнула чайная ложка в стакане с подстаканником, из которого он любил пить чай. Что-то упало на пол, стукнула дверка шифоньера, а он не подавал признаков, что проснулся, что всё слышит, хоть, и заливает пот глаза.

 

Тем временем, наступило утро. Женщины под окном вели свой жизненный монолог, то жалуясь на судьбу, то разбирая по косточкам соседей. Сидя на скамейке и разглядывая редких прохожих, Гвоздиха говорила своей подруге Фисе возмущённым полушепотом:

- Зачем одинокому такая квартира? Мы в пятером ютимся в однушке, а он один в двухкомнатной царствует. Где справедливость? Ни жены, ни детей, даже собаку не заведёт…. Сидит, как сыч, всё время дома, на улицу носа не кажет. Шмыг на работу и так же, шмыг с работы.

Фиса качала головой.

- Если у человека деньги есть, он и пятикомнатную может себе позволить. Чему тут удивляться. Слушай, Клань, а ты закадри его. Он одинокий и у тебя мужа нет, да и хватит деткам прислугой быть. Тебе, ведь, нет ещё и пятидесяти, а живёшь, как старушка. Никакой радости…

Гвоздихой Кланю прозвали, переиначив фамилию Гвоздь, которая ей досталась от мужа, убитого несколько лет назад в пьяной драке.

Вместе с Кланей, в её однушке, жила дочь с мужем и детьми. Зять работал водителем на рейсовом автобусе, дочь медсестрой в поликлинике, а сама Кланя на кондитерской фабрике, где Борис Иванович трудился главным бухгалтером. Квартиры бесплатно теперь не давали, а купить отдельное жильё молодым людям было не на что.

 

- Скажешь тоже, закадри. Его же не видно никогда, да и больно тощий. Кожа да мослы…

- Откормишь. Были бы кости, а мясо нарастёт, - резонно заявила Фиса. - Откуда тут жиру взяться, если один живёт, питается кое-как, в разных забегаловках. Не каждый мужик готовить любит. А главное, - Фиса огляделась по сторонам, - если охмуришь, жить будешь в хорошей квартире, без крика, ругани и шума. У него двухкомнатная такая, что трёхкомнатная может позавидовать. Да и в квартирке-то чего только нет.

- А ты откуда знаешь? - подозрительно уставилась на подругу Гвоздиха.

- Знаю, потому что заходила к нему как-то, по соседски. Он же, напротив нас живёт, на одной лестничной площадке, иногда встречаемся. Человек он смирный, культурный, не курит и не пьёт…

- Больной что ли?

- Если не пьёт и не курит, то обязательно больной? - рассердилась Фиса и встала. - Пойду, пожалуй. Надо мужу к обеду что-нибудь приготовить.

- Да и мне пора, - поднялась Кланя, взглянув на окна своей квартиры. - Вот жизнь, наступила. Скоро дневать и ночевать стану на этой скамейке. Девчонок в летний лагерь отправили, а я каждое утро загораю тут, даю возможность пожить дочке с зятем…

- Тебе бы ещё самой надо жить да жить. Посмотри на себя, кровь с молоком…. Подумай над моим предложением, я даже поспособствовать готова.

Кланя горестно покачала головой и вслед за подругой скрылась в дверях подъезда.

 

Почувствовав, что Борис Иванович проснулся, неизвестный подошёл к кровати и потрогал одеяло на голове у бухгалтера.

- Ну что, выспался? Как жить думаешь?

Борис Иванович ещё сильнее вспотел и удивился вопросу. Что значит, как жить буду, подумал он и рефлекторно дёрнул ногой. Как жил, так и буду, а вслух поинтересовался осипшим голосом:

- Вы кто?

- Конь в пальто. Тебе не всё равно от чьей руки смерть примешь. Ещё интересуется…

Голос был гнусавый и незнакомый. Такого противного гундосенья у его знакомых не было. А мужик продолжал философствовать, стоя над головой бухгалтера. - Хотя, зачем тебя убивать, может, ещё поживёшь, мне не жаль. Вот подпишешь один документик и гуляй, сколько хочешь.

- Какой документик? - живо откликнулся Борис Иванович и пошевелил занемевшей рукой.

- Хороший документ, важный…. Дарственную на эту квартиру оформлять будем, на моё имя. Сам подумай, зачем тебе одному такая квартира?

Услышав заявление незнакомца, Борис Иванович завозился под одеялом, пытаясь скинуть его с головы, но мужик сердито прикрикнул: - Лежи смирно, - и добавил, - пока…

- Откройте голову, - простонал бухгалтер, - Мне плохо, я не переношу темноту и духоту.

- Какой нежный. Ничего, потерпишь. Так как на счёт дарственной? Если жив, останешься, на улицу не выброшу. Будешь жить в коммуналке, а мы переедем в твои хоромы.

- Что за бред вы несёте? - неожиданно осмелел бухгалтер. Описанная незнакомцем перспектива, не добавила оптимизма, но сильно возмутила. - Кто вы такой, чтобы распоряжаться моим имуществом, и развяжите меня сейчас же, иначе милицию вызову.

- Да ты буянить вздумал, доходяга. Я тебя сейчас урою, только пискни ещё... Подпишешь бумагу, тогда освобожу.

Борис Иванович стал лихорадочно вспоминать вчерашний вечер. Каким образом в его квартиру попал этот мужик. Он даже забыл про клаустрофобию, не обращал внимания на затёкшие руки, ноющую спину и головную боль. Он изо всех сил напрягал память, вспоминая прошедший вечер. Но сколько ни напрягался, все его воспоминания заканчивались на моменте, когда он кому-то открыл входную дверь. Дальше в памяти сплошной провал.

- Ты что, петух щипаный, разговаривать не хочешь. - Услышал Борис Иванович и ощутил удар в бок. - Спрашиваю, зачем тебе столько места? Живёшь один, ни семьи, ни детей. Никого не любишь, родню, вон, не признаёшь, обюрократился, безделушками разными обвешался. Пустой ты человек, бесполезный, только воздух портишь.

- Выпустите меня в туалет, - жалобно попросился бухгалтер и засучил под одеялом ногами. - В туалет хочу.

- Подпишешь бумагу, тогда отпущу.

- Такие дела так не делаются, - проныл Борис Иванович.

- А это уж, не твоё дело. У нас дела по-всякому делаются. Вот ты, вроде умным считаешься, бухгалтером работаешь, деньги считаешь, а не понимаешь, что одному жить стремно. Ограбить могут или убить, и никто не хватится. Что не женился-то, прыщик, или женилка не выросла?

Борис Иванович, что называется, не вышел ростом и лицом, но слыл вежливым и умным. Голова у него работала хорошо, потому и проработал много лет на ответственной финансовой работе. Не обращая внимания на оскорбления, он лихорадочно стал думать, как помочь себе, и к тому же, по-настоящему хотел в туалет. А мужик, видимо, никуда не торопился и, расхаживая по комнате, лениво рассуждал:

- Была бы у тебя жена или дети, я вряд ли бы пришёл и требовал у тебя квартиру. Или, вон, жил бы племянник, которого ты отшил.

- Какой племянник? - откликнулся Борис Иванович.

- Вон, его письмо на столе. Ты что думаешь, я просто на стуле сидел, пока ты дрых. Я всю квартиру обследовал. Надо же знать в подробностях хоромы, в которых стану жить. Эх ты, голова садовая. Наверное, институт окончил, учёный, а глупый. Жениться надо было. Вот сам посуди, пришёл бы я вчера, а рядом с тобой жена или, скажем, племянник. Полез бы я квартиру отбирать? Нет, не полез бы, побоялся, а так, святое дело такого индюка, как ты, ощипать…

Борис Иванович, не в силах больше терпеть, взмолился:

- Будьте человеком, дайте сходить в туалет, никуда не убегу…

Мужик откинул одеяло, и бухгалтер увидел перед собой здоровенного детину под два метра ростом, наголо бритого. На столе стояла бутылка дорого коньяка наполовину опорожненная, которую Борис Иванович покупал для себя. Промолчав, он повернулся к великану спиной. Развязав бухгалтеру руки, мужик усмехнулся:

- Ну, иди, опорожняйся.

Из туалета, бухгалтер юркнул в ванную. Что же теперь делать, думал он, тщательно полоща руки под краном. В дверь ванной комнаты уже стучал великан, а бухгалтер ещё ничего не придумал. И тут его осенило. Чтобы успокоить назойливого грабителя, Борис Иванович крикнул:

- Да иду я, иду. Успокойся ты, никуда не денусь.

Он быстро закрыл сливное отверстие в раковине пробкой и открыл кран. Верзила сидел за столом, допивая коньяк. Настроение у него было лирическое, маленькие глазки на круглом с толстыми щеками лице светились счастьем. Открыв в широкой улыбке желтоватые зубы, он весело захохотал.

- Что, полегчало? Теперь садись и пиши.

 

- А, вы кто? Как здесь очутились? - спросил Борис Иванович, присаживаясь на краешек дорогого стула.

- А никто. Скажем, мастер своего дела. К примеру, мог бы тебе и не звонить, а ночью, пока ты дрыхнешь без задних ног, самостоятельно войти, но, захотелось куражу… Садись, бери ручку и пиши.

Борис Иванович, устроившись удобнее на стуле и погладив свои посиневшие голые коленки, уставился на здоровяка. У него один кулак с мою голову будет, подумал бухгалтер и поёжился. Такому бугаю не грабить, а на лесоповале лес валить или в спорте штангу поднимать. Этот горилла одним щелчком убить может, а вслух спросил:

- Что писать-то?

- Пиши, что добровольно отказываешься от своей жилплощади в мою пользу, что жить, согласен в нашей однушке. Если что, порешу тебя мозгляка, и вечером, вон, в том ковре, вывезу в лес. Тебе дороже жизнь или квартира? Кстати, машина у тебя есть?

- Дурдом какой-то, - пробормотал бухгалтер и стал катать ручку по столу. - Вас уважаемый, как зовут? Имя своё, может, скажете?

- Не секрет, имя можно. Валера.

- Валера, если ты меня убьёшь, то, как мою квартиру получишь? Она отойдёт или родственникам, которых у меня нет, или государству.

- Как это родственников нет, а племянник? - Детина во все глаза уставился на бухгалтера.

- Он мне не родной, да и не племянник вовсе. Так, седьмая вода на киселе.

- Жмот, ты и есть жмот, - заключил здоровяк и поинтересовался, вертя в толстых пальцах, пустую бутылку. - Заначки такой ещё нет?

- Заначек не имею, зачем мне они? Я один живу, прятать не от кого.

- Так, машина есть или нет?

- Скрывать считаю бессмысленно, конечно, имеется… - Бухгалтер вздохнул и уставился на входную дверь, за которой послышалась возня, а потом и звонок.

- Ждёшь кого? - насторожился детина. - Не открывай, убью.

Но в дверь не только звонили, а стали бить ногами и кулаками.

- Открыть придётся, что-то стряслось, - рассудил Борис Иванович и хотел встать, но мужик опередил.

- Сиди, не вздумай милицию вызвать, жаловаться. Приду и придушу вот этими руками.

Он протянул к бухгалтеру здоровенные кулачищи.

- Не вызову и жаловаться не пойду. Ты же мне ничего не сделал и квартиру не отобрал. - Борис Иванович улыбнулся и ласково дотронулся до багрового кулака.

Мужик выругался и открыл дверь негодующей толпе. Первой в квартиру ворвалась Гвоздиха. Оттолкнув Валеру, который пропустил толпу и вышел в коридор, она чуть ли не с кулаками набросилась на Бориса Ивановича, сидящего на стуле в трусах и майке.

- Ты что же себе думаешь, а? - вопила она, брызгая слюной и вращая глазами по сторонам. Если богатый, так тебе всё дозволено. Залил две квартиры и думаешь ладно? Фёдор, звони в милицию, пускай приедут и посмотрят на озорника – издевателя…

- Да что случилось, объясните, - попытался остановить красноречие женщины бухгалтер, но та, не обращая на него внимания, ринулась к ванной, из-под двери которой, сочилась вода. В открывшуюся дверь вода весело хлынула в комнату, прямо на персидский ковёр.

- Караул, - ещё сильнее заорала тётка и зашлёпала по воде закрыть кран. Остальные граждане, пришедшие в праведном гневе призвать бухгалтера к ответу за пролитые потолки, стояли, словно, в параличе. Завернув кран, Гвоздиха снова ринулась к бухгалтеру. Она нависла над ним, как коршун над цыплёнком, и продолжала орать на весь дом. - Ты что это наделал, а? Неужто не видел, что вода тебе под ноги течёт? Где мы денег возьмём на ремонт, если потолки обвалятся? Мы, ведь, не такие богатые, как ты. Фёдор, звони в милицию, пускай зафиксируют вредительство, и он за своё хулиганство ответит.

- Минуточку, минуточку, граждане, - прижал Борис Иванович руки к тощей голой груди. - Не надо милицию, я и так вам всё возмещу. Успокойтесь, пожалуйста, не кричите вы так. - Обратился он к женщине. - У меня голова сильно болит да и с кем не бывает…. Забыл завернуть кран, я же не специально и не отказываюсь платить…

- Ну, тогда ладно, раз возместишь, тогда не надо милицию, сами разберёмся, - уже более миролюбиво заявила Кланя.

- Все, кого я пролил, вызовите мастера и пусть он составит смету на ремонт. В какую сумму ремонт обойдётся, я тут же с вами рассчитаюсь. Простите меня, пожалуйста, я не нарочно…

Пострадавшие жильцы, не проронив ни слова, вышли, видимо решили, что достаточно сказала Гвоздиха. А та уходить не торопилась. Посмотрев на худенького, небольшого роста Бориса Ивановича, больше похожего на подростка, чем на взрослого мужика, она неожиданно прониклась к нему жалостью.

- Может, убраться у тебя. Вон, воды-то, сколько, да и ковёр просушить надо бы. Жалко, красивый…

Бухгалтер посмотрел на ковер, потом на Кланю и предложил:

- Возьми его себе, если нравится.

Кланя изумилась.

- Как это взять себе, он же дорогой…

- Дорогой, - подтвердил Борис Иванович, - и всё равно бери.

- Я у тебя сейчас приберусь, - засуетилась Гвоздиха. - Всё уберу, вымою, высушу, как-будто ничего и не было. Сейчас, сейчас… - Она ринулась в ванную и оттуда спросила: - А где у тебя тазик или ведро? Во что воду собирать?

- В кладовке, - ответил Борис Иванович. - Там и тряпка половая, и щётка, всё там.

Пока Кланя занималась уборкой, скатывала ковёр, собирала воду, мыла пол, стирала пыль со всех поверхностей, бухгалтер взял в руки письмо и долго разглядывал конверт. Давным-давно его отец женился на женщине с ребёнком – девочкой. Девочка выросла и родила сына, который вырос и вспомнил про Бориса Ивановича, назвавшись племянником. После смерти отца и мачехи, бухгалтер со сводной сестрой и с её сыном не общался и не встречался.

Он подошёл к окну и стал смотреть на улицу. Кланя, закончив уборку, долго смотрела на него сзади, а потом приблизилась и неожиданно попросила:

- Иваныч, выходи за меня замуж. Я тебя на руках буду носить, пылинки сдувать. Я вкусно готовлю, откормлю тебя, а то, смотри, какой худой и ноги синие, как у цыплёнка-бройлера, умершего собственной смертью.

Её предложение Бориса Ивановича не столько удивило, сколько рассмешило, и он засмеялся лёгким снимающим напряжение смехом. Повернувшись к женщине, он запрокинул голову и задрал подбородок, чтобы посмотреть ей в лицо. Она была на две головы выше его, но грустные, зелёные глаза и румяные щёки он всё же рассмотрел. Особенно привлекли его внимание пухлые, сочные губы, которые при случайных редких встречах бухгалтер не замечал. Он любил у женщин именно такие губы, хотя, любил, слишком громко сказано. Вернее сказать, мечтал любить. Ему всегда нравились женщины полные и высокие, с большой грудью и пухлыми губами, но подойти к такой красавице у него не хватало духу. Он хорошо представлял свои возможности, считал себя неконкурентоспособным, к тому же, приходилось считаться с далеко не юным возрастом, поэтому на таких женщин Борис Иванович смотрел издали. Да и вообще, с женщинами у него как-то не складывалось.

- Как вас по имени отчеству? - спросил бухгалтер, улыбаясь и глядя на Кланю снизу вверх.

- Зачем по имени, отчеству, - как эхо, откликнулась женщина. - Можно просто по имени - Кланя, то есть, Клавдия, а если по отчеству, то Ивановна.

- Клавдия Ивановна, это вы серьёзно?

- Очень серьёзно. Я защищать тебя стану, никому в обиду не дам.

Борис Иванович насторожился.

- Разве меня кто-то обидеть хочет?

- Нет, это так говорится только, когда человек дорогим становится.

Бухгалтер, снова повернулся к окну, за которым виднелась обустроенная детская площадка. Кроме играющих на ней детишек, Борис Иванович заметил знакомую фигуру Валеры, который сидел на скамейке для мам возле детской качалки, и глазел на его окна.

- Клавдия Ивановна, взгляните в окно, пожалуйста.

- Называй меня ты, мне так проще, и по имени, - попросила Кланя, вставая рядом с бухгалтером.

- Хорошо, Клава, посмотри, вон, на того мужчину, что сидит на скамейке. Ты его знаешь?

Кланя долго всматривалась в мужика, а потом заявила:

- Что-то знакомое, но нет, не знаю. В нашем доме он не живёт.

- А второго, который к нему только что подошёл?

- Так это же твой племянник. Он раза два подходил к нам с Фисой, когда мы сидели на скамейке, про тебя спрашивал. Когда с работы приходишь, работаешь ли в субботу. Сказал, что живёт в другом городе, вот приехал, а тебя дома застать не может. Я рассказала ему, где ты работаешь, чтобы шёл туда, раз, дома застать не может.

- Понятно, Клава, спасибо. - Борис Иванович ещё немного подумал, молча, рассматривая посетителей детской площадки, и, взглянув, в зелёные Кланины глаза, тихо сказал: - Вот что, давай сделаем так, если ты непротив. Переходи ко мне жить. Поживёшь со мной рядом, а там увидим, как быть дальше…