Цена фляжки

 

Виктор Иванович Полунин был парень хоть куда. Умный, серьезный, начитанный. Беседа с ним – истинное наслаждение. Глубокий знаток Канта, он быстро сбил с меня, мнящего себя философом, спесь. А как он умело и ко времени цитировал Библию! Когда Губернатор Северного Сахалина знакомил нас, я держался несколько настороже: так как знал, в номенклатуре случайных людей не бывает. Но вскоре подпал под мощное обаяние Виктора Ивановича.

Он пробыл в Виахту целую неделю, и мы много времени проводили вместе. Днем, до обеда, а он был председателем народного контроля района, он работал. А вторую половину дня и вечер мы общались. Я живо представлял себе, как он глубоко и мудро вникает в нужды оленеводов. Как проверяет кипы бумаг и читает их жалобы. А Советская власть – Анна Ивановна •краснеет и, трепеща, стыдливо запихивает ногой под стол недопитую бутылку коньяка.

Мы с Виктором Ивановичем тоже не ангелы и долгими зимними вечерами усиживали не одну бутылку водки под закуску, сооруженную расторопным Пашей. Обычно это была большая тарелка жареной оленины и еще тарелка жареной наваги, миска квашеной капусты с таким количеством лука, что даже слезы на глазах выступали. Если нам составлял компанию Губернатор, то на стол без лишних церемоний выкладывалась парочка крабов или копченый калужонок метровой длины. Каждое такое заседание, раньше или позже, прерывалось, очередной просьбой Виктора Ивановича. И подобревший Губернатор, вызывая Пашу, отдавал ему приказание эту просьбу удовлетворить. То есть принести что-то и отдать Виктору Ивановичу. Я не вникал в суть этих просьб и воспринимал их только как помеху нашему интеллектуальному общению.

Виктору Иванович очень понравилась моя сувенирная фляжка. Сделанная из нержавейки и украшенная чеканным раком, она вмещала добрых пол-литра и имела форму удобную для ношения в заднем кармане. Их только начали производить, и моя благоверная, к вящей зависти всех моих корешей и собутыльников, подарила ее мне ко дню рождения. По гороскопу я Рак. Каждый раз, увидев эту фляжку, Виктор Иванович рылся в своих сокровищах и предлагал мне что-то взамен. Чаще всего он извлекал подтекающую чернильную авторучку и, утверждая, что это настоящий «Паркер», со слезами на глазах предлагал ее мне за вожделенную фляжку. Иногда доставал портсигар белого металла и доказывал мне, что тот из чистого серебра, вопреки просвечивающей на вытертых местах латуни. Был даже предложен хорошо прокуренный и слегка прокушенный желтый мундштук с кольцом. И хотя опоясывающее колечко, похоже, было действительно из серебра, вызывало сомнение родство желтого материала с настоящей слоновой костью.

Я объяснил Виктору Ивановичу, что даже если бы мундштук был сделан их рога единорога, то и тогда я не поменялся бы с ним, так как фляжку подарила мне любимая и любящая жена. Вот если бы я сам ее купил, так я подарил бы ему ее просто так. Я клятвенно заверил его, что как только попаду в зону действия родного военторга, то сейчас же вышлю ему такую же фляжку. Он бросал завистливые взгляды и рылся в своих вещах в поисках новых сокровищ, а однажды, когда мы добивали четвертую бутылку, предложил мне их все за фляжку.

В пятницу он позвонил из поселка и позвал меня на обед к зоотехнику. Я с удовольствием согласился. Забежал в магазин, взял две бутылки водки и, узнав у продавцов, где живет зоотехник и как его зовут, пошел в гости.

У Сергея Павловича, зоотехника, был на редкость просторный, чистый и светлый дом. Как и все дома в Виахту, он был срублен из лиственницы и обшит досками. Чистота и порядок внутри были тем более удивительны, что жена Сергея Павловича была на сессии в Хабаровске. На кухне возле электроплиты «Мечта» домовито хлопотал Виктор Иванович. Он собственноручно варил оленеводческий суп, который от обилия оленины был более похож на второе блюдо, где мясо слегка украшено единичными вермишелями. Разваренную луковицу наш повар как раз при мне выбрасывал.

•Привет, Саня! Суп почти готов. Сейчас я сделаю строганину. Ты ел настоящую строганину из оленины?

•А я и никакой другой никогда не ел. Не то, что из оленины. Даже фальшивую.

•Как? • удивился Сергей Павлович, •Неужели не пробовали?

Он убежал в другую комнату и вынес оттуда большую толстую книгу в глянцевой суперобложке. На фото, ее украшавшем, были изображены два красивых оленя, а над ними золотыми крупными буквами написано: «Оленеводство».

•Вот, смотрите, •возбужденно произнес Сергей Павлович, как будто боялся, что я ни за что смотреть не стану, – «…оленина вкусное, высококалорийное и легко усваиваемое мясо…». И вот тут… «Разведение оленей – высокорентабельное и прибыльное занятие народов севера, оно…», ну, и так далее. Вы понимаете, что олень….

Далее Сергей Павлович посвятил меня в такие детали оленеводства, о которых я и слыхом не слыхивал, но понял, что если Виктор Иванович провозится с супом и строганиной еще минут двадцать, я смогу смело идти и сдавать экзамены на зоотехника. Если, конечно, запомню все это. Но я запомнил только, что кастрированный олень до самой смерти помнит человека, произведшего над ним эту операцию. И когда тот появляется возле стада, не преминет подкрасться сзади и боднуть рогами. Сергею Павловичу уже не раз доставалось.

Но тут Виктор Иванович позвал нас к столу. Посреди стола, распространяя холод, стояло большое блюдо строганины. Виктор Иванович объяснил мне, что он настругал от оленей туши, висящей в холодных сенях, острым ножом мясную стружку. Стружка, посыпанная кольцами лука и покрытая инеем, сейчас лежала на блюде. Мороз на улице достигал 30 градусов. Это так, для информации. Строганина была посолена и сдобрена перцем. А также слегка сбрызнута уксусом. Под строганину было налито по полстакана водки. Мне объяснили, что водку надо выпить залпом и, наколов на вилку стружку с луком, закусить. Что я и сделал.

Когда моя ротовая полость обрела способность воспринимать вкус, я пришел к выводу, что строганина •это то же самое, что и сырой пельменный фарш, если не считать ощущения удара лопатой по зубам на морозе. Я себя успокаивал только тем, что все в жизни надо испытать. Кроме тюрьмы и наркотиков, конечно.

Суп был великолепен. Больше одной тарелки съесть я не мог. Из-за обилия закуски и ее калорийности четыре бутылки водки не произвели на нас никакого воздействия. Думаю, что если бы водки было в два раза больше, это не очень бы впечатлило закаленного председателя народного контроля.

Мы поблагодарили гостеприимного фанатика оленеводства. Виктор Иванович выпросил четыре камуса •шкурки, снятые с голеней оленя. Они не линяют и не лысеют. Из четырех камусов можно сшить прекрасную шапку и воротник. Повинуясь взгляду, брошенному Виктором Ивановичем на огромные оленьи рога, прибитые в прихожей и служащие вешалкой, добрый хозяин снял их со стены и вручил высокому гостю.

Виктор Иванович попросил меня проводить к самолету Ан-2, который его привез и целую неделю ждал. Я удивился. За это время самолет мог сделать не менее 20 рейсов с пассажирами. Напомню, что дело происходило на Северном Сахалине, не страдающем от избытка средств сообщения. Когда вызванный Советской властью – Анной Ивановной летчик прибежал к самолету и открыл его, я понял, в чем причина. Небольшой салон Ан-2 был набит дарами Севера. Там стояли разнообразные бочки и бочонки, заполненные, судя по запаху, соленой рыбой и икрой. В картонных коробках лежали сваренные и замороженные королевские крабы, которых ловить в это время запрещалось. Рулон из нескольких оленьих шкур стоял торчком за бочками. Мешки с мороженой навагой, заткнутые в любой свободный закуток, торчали здесь и там. Несколько половинок ободранных оленьих туш загромождали вход. Но Виктор Иванович был силен и сумел отодвинуть их в сторону входной дверью.

•Ясак? – кивнул я на богатство, заполнившее кабину самолета.

•Ясак! – засмеялся Виктор Иванович, забрасывая камус и рога вовнутрь.

Там оставалось еще немного места для Виктора Ивановича и подарков Губернатора, накопившихся в моей комнате на КП полигона.

Со стороны поселка с большим красным и перепуганным лицом бежала Советская власть – Анна Ивановна. Она решила, что Виктор Иванович на нее обиделся: улетает, не попрощавшись, и ее привольной, сдобренной изрядной толикой коньяка, жизни подходит конец. За ней поспешал маленький ороч, ее муж, волочивший за собой оленьи нарты, нагруженные тремя мешками. Из одного вылезали разные шкуры, из другого торчали рыбьи хвосты, а третий был набит торбасами и прочей северной одеждой.

Летчик с большим трудом втащил и разместил и эти три мешка. А Виктор Иванович, убедившись, что все в целости и сохранности, подхватив меня под руку, потащил в нашу гостиницу на полигоне.

Матвей Иванович – Губернатор Северного Сахалина •уже ждал нас.

•Где вас черти носят? Паша калужат нажарил и стол накрыл, а вас нет и нет.

Мы зашли в гостиницу, разделись и сели за стол. Паша на этот раз постарался с особым рвением. Все, чем богат Северный Сахалин, стояло на столе. Особенно тронуло Виктора Ивановича, что Губернатор приказал поставить на стол большую банку чистого спирта. Наконец и страж народного контроля начал пьянеть. А за ним и я.

Когда контроль над собой был утерян, я стал приставать к Виктору Ивановичу.

•Какой ты народный контроль? Ты хуже сборщика податей. Тот хотя бы в цареву казну тащил, а ты все себе. И все тебе мало. Набил полный самолет и все смотришь, что еще у кого прихватить. Что о тебе люди подумают?

Виктор Иванович смотрел на меня маленькими глазками, и, казалось, совсем ничего не понимал, но говорил четко, как на собрании.

– Мы, и весь наш народ, все, как один, поддерживаем и одобряем линию партии. А ты не одобряешь линию партии? А-аа! – догадался он, •ты не поддерживаешь линию партии. Ты не советский человек!

Матвей Иванович пытался увести разговор в сторону. Он даже взял в руки знаменитую авторучку Виктора Ивановича и твердым подчерком написал формулу квадрата суммы двух чисел и спросил, а помним ли мы формулы куба суммы двух чисел? Оказалось, что не помним. К нашему удивлению он ее написал и, по-моему, правильно.

•Нет, ты скажи, •продолжал настаивать я, •что о тебе люди подумают? Приехал представитель партии и тащит к себе все, как хомяк. Грабитель ты, а не председатель народного контроля.

Виктор Иванович не обижался. Он блаженно улыбался и твердо, как на партсобрании, возражал.

•Вы, молодой человек, плохо ориентируетесь в жизненных реалиях. На последнем пленуме ЦК нашей партии…, •тут он понес что-то и вовсе непонятное, но получалось, что ему чуть ли не с трибуны этого пленума дали указание тащить все подряд, что только ему понравится.

•Наша партия…, •продолжил он, подняв кверху указательный палец, но я, взбешенный его возражениями, выпалил:

•Имел я такую партию, в гробу, если ее представитель ведет себя так, как ты.

Виктор Иванович весело засмеялся, как будто я сказал что-то очень смешное. Все, что было дальше, вспоминается мне в сплошном тумане. Легли спать мы очень поздно. Около трех часов. А когда я проснулся, было уже совсем светло.

Часы показывали половину двенадцатого. «Вот это я поспал!» Была суббота, и поздний подъем меня не беспокоил. Бросилось в глаза отсутствие Виктора Ивановича и его вещей. Я вспомнил, что он собирался улететь в восьмом часу. На столе не было моей знаменитой фляжки и сиротливо лежала текущая авторучка, якобы состоящая в родстве с «Паркером». «Все-таки цапнул, хапуга! Ну, ничего, вернет. Еще как вернет!»

У меня был записан номер его домашнего телефона. В порыве пьяной дружбы мы обменялись координатами. Я прикинул, что он уже больше часа у себя дома. И в субботу вряд ли кинется работать. Тем более в таком похмелье.

На звонок он ответил бодрым и трезвым голосом:

•А! Саня! Ты?!

•Я, Виктор Иванович. Я. Как долетели?

•Все в порядке. Не хотел тебя будить, ты крепко спал.

•Виктор Иванович, •я говорил вежливо, но голос мой звенел от сдерживаемого негодования, – вы прихватили мою фляжку и оставили свою авторучку. Будьте любезны, верните ее с первым же самолетом. А я передам вам ваш м-мм… «Паркер». Договорились?

•Саня, я еще не разбирал вещи. Вряд ли я взял твою фляжку. Но я посмотрю, обязательно посмотрю, и если ты настаиваешь, верну ее тебе.

•Вы уж не забудьте!

Я не успел умыться и привести себя в порядок, как в комнату зашел Губернатор.

•Ну что, Саша? Ты опять вляпался в историю!

•Как это, в историю? – не понял я.

•А так, в историю. Тебе мало, что ты тогда с чекистом доболтался? Тебя что, еще по политотделам не таскали? Полунин зашел сегодня утром ко мне в кабинет, попить кофе перед отлетом. И говорит: «Что это за офицеры у тебя тут? Имел, видишь ли, он такую партию в гробу! За такие разговоры по головке не погладят!» Я как мог уговаривал его не раздувать дело. Ему это в два счета. Он пойдет на доклад к первому секретарю райкома, тот позвонит первому секретарю Сахалинского обкома. Тот во Владивосток. Первый секретарь Владивостокского крайкома позвонит командующему флота или начальнику особого отдела флота и все. Все! Ты понимаешь, на этом твоя песенка будет спета.

Я похолодел. Просила же меня жена: «Не пей и не болтай!» Опять встрял. Еще из того дерьма с Петрыкиным не выпутался, а уже в новую халепу встрял. Я даже зубами заскрипел:

•Ну, вот еще, •пытался хорохориться я, •оно им надо из-за какого-то капитанишки звонить друг другу.

•А тут не скажи, •заметил Губернатор. •Как масть ляжет. Под настроение попадешь на зуб одному из этой цепочки и все. Нет капитана Синицына. Никто и не вспомнит, что ты мастер ракетного удара и противолодочного поиска. Ты будешь враг партии и народа. Ты понял?

•Понял, •почти прошептал я. – А я еще фляжку назад потребовал.

•Что?! Звони! Немедленно звони ему! Скажи, что даришь ему эту чертову фляжку. Размажут же тебя. Как муху по подоконнику размажут. Прямо сейчас звони.

Дрожащими руками я снова набрал номер Полунина. Он сразу узнал меня.

•Саня! – радостно закричал он в трубку, •Нашел я твою фляжку. С первым же самолетом передам. Если только ты хочешь.

В его голосе не было ни малейшего намека, что он жалеет о фляжке или вынашивает относительно меня какие-то злобные планы.

•Нет-нет, •поспешил я его заверить, •не надо отправлять. Оставьте ее себе и пользуйтесь на здоровье.

•А, вот спасибо! У нас ни у кого такой нет. Спасибо, Саша! – горячо поблагодарил он меня.

•Виктор Иванович! Я там наплел Бог весть что.

•Когда? Ты о чем?

•Да мы там о партии с вами заспорили. Я что-то ляпнул…

•А, это…. Не беспокойся, я все забыл. А ты не забывай…меня. Звони. Мы же с тобой друзья.

•Да-да! Обязательно! До скорой встречи!

•Пока! •он положил трубку. И больше никогда в жизни я не слышал его голоса и не встречался с ним.

Губернатор удивился, что дело закрылось:

•Ты особенно не обольщайся. Они на этом карьеру делают. А тут офицером командующему флота нос утереть…. А что от офицера потом останется, это никого не колышет.

Полунин сдержал свое слово. Не доложил он первому секретарю райкома. Губернатор говорит: «Не до тебя было. Они награбленное, что он от нас привез, делили». Мудрый человек. Не зря простого майора, начальника полигона и сорока пяти подчиненных, Губернатором Северного Сахалина звали. Жив ли он, нет ли, не знаю? Я ему до сих пор благодарен. Как и благодарен судьбе, что довелось мне целый год, в сумме, прожить в маленьком поселке Виахту на севере Сахалина, где мыс Тык буратиновским носом далеко вдается в Татарский пролив.

калужонок* - малек калуги. Взрослая калуга, по слухам, бывает весом до 1200 кг.