Так я назвал очерк – воспоминания о Голубенко Иване Ивановиче. Он был написан с его слов в 1983 году, Помню, зимой Иван Голубенко зашел к нам в дом. За чаем сидели, беседу вели. Поинтересовался, есть ли заказы у него на рисование.

- Заказы-то всегда есть, только вот средств их выполнять у меня нет. – Он стал перечислять чего для рисования ему надо: полотно или фанера, кисти, краски и т.д.

- А у тебя какая-нибудь негодная краска, может, есть залежалая, типа, охра на олифе? – спросил он меня.

Я Раису Васильевну спросил, она ему банок пять старой краски нашла, которую он, не раскрывая, разболтал, сказал «О, олифа цела, чего мне и требовалось.

И у меня в это время к нему почему-то сразу два предложения появилось, которые сам я теперь и ценю – спустя годы. К великому сожалению Голубенко Ивана Ивановича нет уже и в живых.

А предложил я ему тогда; во-первых, с месяц у нас пожить, нас с Раисой Васильевной нарисовать. И, во-вторых, интервью мне за это время обширное дать о жизни, о семье, о приобретении творческой профессии художника и т. д.

Не буду скрывать, я наперед знал, что на первое предложение он согласится, поскольку Голубенко, как и многие творческие люди был любитель пожить в гостях у кого либо. И еще, он любил выпить. А раз так, то Голубенко имел постоянную нужду в деньгах.

А тут ему выгодный заказ давался; материалы для рисования я сам приобретаю, жильем обеспечиваю (своего жилья в Зуевке в это время у него не было), питанием, с умеренной дозой спиртного. А по ходу работы от него и явится интервью.

Признаюсь, тяжело было его удерживать целый месяц на приколе. Он же по натуре своей художник - передвижник. Но ничего, выдержал.

Вот я вам теперь его рассказ о себе и представляю. Смотрите и некоторые его картины ниже.

О себе он вспоминал:

- Родился я в городе Владивосток, куда мою маму, восемнадцати летнюю красавицу, крестьянку увез проезжий офицер, поляк. Там она жила с ним какое-то время в общежитии, забеременела. Потом посоветовались они, решили, что матери моей, Ирине Назаровне рожать лучше там, на месте, а дальше будут они поступать по обстановке.

И родился я в том военном общежитии в июне 1940 года. Время то было для всех россиян тревожное, неспокойное, а для семей военных и подавно. Вскоре началась война. Мать была вынуждена опять уезжать в родную Несмеяновку Алексеевского района.

Там Ваня Голубенко рос и учился, мальчиком он был с раннего детства впечатлительным, внимательным и, по свидетельству матери, необыкновенно наблюдательным.

- Подолгу я разглядывал различные старинные украшения в крестьянских домах. Резной орнамент на старинных часах, на наличниках, на фронтонах мне он нравился. Резьбу по дереву на этих частях домов я подолгу разглядывал. Заглядывался и на старую церковь, на ее красивые купола, на росписи ее сводов внутри.

И всегда, когда я с ребятишками купался в Соляном пруду, когда там дедову лошадь купал, я уходил от них, уединялся, из стеблей или из корней чего-то сам мастерил, вырезал. Интерес в этом находил, или из глины какие-то фигурки лепил. А потом я со своим дедушкой на подводе любил в степь ездить, сено мы с ним на цветущем лугу копнили, красотами ее там любовался, природой радовался; разнообразием растительного и животного мира удивлялся.

А еще меня увлекало рисование на старых газетах. Бумаги и карандашей тогда было трудно достать. Я и тут находил выход, рисовал палочкой на снегу, на песочке, на беленой печной трубе углем, на доске школьной мелом.

То есть, мы видим у Ивана Ивановича уже с детских и особенно со школьных лет вырабатывалась привычка видеть и запечатлеть все реально увиденное, красочное, прекрасное. Это не каждому мальчику или девочке дано. Значит, Ваня Голубенко уже тогда выл не из мира сего. Это с ним всю жизнь и сохранялось.

И потом, когда я с ним познакомился, он был совершенно другим, не как мы. В его характере, в поведении было много странного и необычного. Он был совсем не приспособленным к обыденной жизни, к семье, к быту. Он все терял, у него все отнимали, он не имел своего ничего, кроме каких-то картинок, с десяток чужих фотографий, красок масляных несколько тюбиков в сумочке и с пяток дорогих кистей из колонка. И все. У него не было даже пары сменных рубашек, брюк и носков. Он все это приобретал от добрых людей, от дарений и подношений. И это, что приобрел, он не умел долгое время хранить.

Помню, без носок шерстяных, а в бумажных он пришел к нам осенью, а холодно уже было. Моя Раиса Васильевна увидев его таким, сжалилась и выдала ему пару новеньких шерстяных носок. Он переобулся, покормила она его, ушел. А заявляется он уже через две недели и в тех же туфлях и опять в рваных бумажных носках. На вопрос «Куда шерстяные носки дел?» Отвечает - «Украли». Украли, отобрали, потерял, выселили, к этому Иван Иванович давно привык, не переживает и не возмущается.

Помню, работая председателем Зуевского сельсовета, пошли с ним к председателю колхоза Стаханову Василию Павловичу насчет жилья. Выделил он ему комнату в общежитии село Верхнее Съезжее. Тепло и светло в ней, живи теперь художник Голубенко в ней рису и зарабатывай. Но поселились к нему в комнату с его молчаливого согласия какие-то беглые парни, он временно по другим селам ездил, рисовал. А в комнату в его отсутствие еще кого-то вселили. И так вытеснили нашего смирного Ивана Ивановича из нее.

Но при колхозной жизни было же, с жильем просто. Вселили Художника и в следующий раз в пустующий домик, но уже в Зуевке.

И вот там мы за ним замечали странные вещи. Он в доме никогда ничего не убирал, на столе как рисовал, так все и оставил, как ел, чай пил, посуду не помыл, в шкаф не убрал. Не мыл он в комнате своей никогда пола и редко его подметал. А объяснял он эту ситуацию так, дескать, в беспорядке, на немытом полу и на неубранном столе ему все равно видятся светлые тона картин и любимые цвета красок. Таков был характером наш художник Голубенко.

И это становится понятным, когда долго общаешься с одаренным человеком. То, что нам не дано видеть и замечать, художники видят и замечают.

- А с этих странностей, с желаний все замечать, за всем наблюдать, всем интересоваться - занятия живописью и начались, - рассказ ведет дальше Иван Иванович. - Как-то в средине пятидесятых годов ХХ века по рекомендации РАЙОНО (потом сказали, рекомендовал Голубенко первый секретарь РККПСС Алексеевского района Федор Георгиевич Боковенко) с моими селянами я попал в Ореховскую церковь. Это соседнее село, где на всю округу была действующая она одна. Служба в это время не шла. Мы и разбрелись по ее залам, уголкам как туристы, разглядывая иконы и старинную утварь. А я по подсказке колхозного секретаря партийной организации и в их мастерскую забрел, Там художник из Самары – Петр Васильевич (фамилию забыл) иконы старые и потускневшие подрисовывал, рамки им подправлял.

Ему и батюшке обо мне уже сообщили. «Примите из Несмеяновки любознательного мальчика, пусть он для начала хоть кисти моет. Он все чего-то из искусства схватит у вас толкового».

Там-то и насмотрелся я впервые на иконопись. Икон поврежденных на чердаке, в сторожке, под полом, в алтаре было много. Они меня при церкви временно жить и оставили.

Целый месяц Ваня - ученик и учитель – художник реставрировали их. Однажды выходит батюшка из алтаря и спрашивает Ваню:

- Ну как дела художник? – а сам улыбается. Мальчик не растерялся, тоже спросил:

- А мне можно самому что-то попробовать? - Батюшка красивый был, среднего роста, добрый, настоящий русский мужик. Порылся он в старых картинах и подает мне небольшую картину божьего семейства в графическом исполнении.

- Вот срисуй размером метр по большой стороне.

Неделю Ваня работал над картиной, старался, потел. Учитель подсказывал, какую взять кисть, какую грунтовку сделать. Получилась картина. Понравилась работа батюшке, одобрил старания Вани и учитель.

- К Яблочному Спасу я ее написал. Это была моя первая работа. С этого потом началась моя реставрационная работа в селах Алексеевского района. А потом мы с мамой переехали на жительство в большое село Малая – Малышевка. Там тоже была действующая церковь. Я в ней вскоре с батюшкой местным познакомился. У нас с ним завязалась творческая дружба. Я долго при их церкви художником числился, нештатным реставратором. И верующим в их дома за доступную плату я рисовал, и реставрировал иконы. Там я стал пробовать писать портреты людей, пейзажи с природы

А я с художником, тогда еще не совсем состоявшимся я встретился впервые в начале шестидесятых годов. Смотрю, в сельском клубе красивый юноша; среднего роста, скромный, смугловатый, округлое лицо, с голубизною открытые глаза. Он мне понравился умением культурно вести себя в компании, умением заговаривать с людьми свободно.

Одним словом, мы быстро сдружились с Иваном Ивановичем. Он в Зуевской средней школе тогда работал учителем рисования. Оказалась его дорога в нашу школу не такая уж и простая. Как-то случайно Голубонко появился и в Зуевке. Здесь ему посыпались заявки на реставрацию икон, на картины, на портреты.

Дошел слух о художнике – самоучке до председателя колхоза, Петра Семеновича Леус. Изловил он Голубенко, побеседовали они, совет ему выдал. Направление в Саратовское художественное училище парню выхлопотал. Леус сумел увидеть в нем толк и перспективу.

Помню, первое открытое комсомольское собрание у нас было. На нее мы пригласили и первых руководителей Зуевки; секретаря парткома колхоза Дорофееву Александру Александровну и председателя колхоз, уже Зуева Петра Ивановича. Вопрос стоял организационный. Вожаком Зуевской комсомольской организации избирали меня. На этом собрании был и художник Иван Иванович. Мы с ним договорились дружить и сотрудничать.

На этом собрании было принято много полезных для молодежи решений; оформить наглядную агитацию в клубе и в библиотеке. Написать и развесить по селу и на производстве лозунги, плакаты, картины (ответственный за исполнение - комсомолец, художник Голубенко Иван Иванович).

Приобрести для молодежи и поставить в фойе клуба биллиард, построить летнюю танцплощадку (ответственные комсомольцы; Саша Бортников, Иван Меженин, Зина Баскакова)

Естественно после такого поручения у художника творческой работы стало - хоть отбавляй.

И с того времени я для Ивана Ивановича буду постоянно находить работу. Стал он хоть какие-то деньги зарабатывать на жить.

И сам Голубенко в этом плане не был пассивным. Он рисовал многим зуевцам портреты с их фотографий, кого с натуры, кого по памяти. Два портрета его работы я видел сам лично: Чеховских Ивана Павловича и Седых Владимира Дмитриевича (кличка - Ропсон). Уже позднее по просьбе нашего общего товарища, колхозного экономиста Курбатова Ивана Васильевича Курбатова Голубенко приступает к работе над портретом его знаменитого дедушки Курбатова Михаила Тимофеевича. Много он реставрировал и рисовал икон, как в Зуевке, так и в селе Верхнее - Съезжее. А кому рисовал? Теперь придется по вашим отзывам выяснять.

В 1965 году на средства колхоза на месте бывшей деревянной церкви, которую разобрали на зернохранилища, построили новое двухэтажное здание СДК. В нем была размещена и сельская библиотека.

Тут нам тоже пригодился талант Ивана Голубенко. Помню, ходил я с завклубом, с Сашей Бортниковым и с Голубенко к председателю колхоза, к Овчинникову Василию Ивановичу. Просили мы у него денег на большую картину. Замысел наш осуществился. На большой картине была изображена молодежь многих национальностей. Они с яркими букетами цветов в руках выпускают в синее небо белых птиц, голубей. А внизу надпись «МИРУ МИР». Картина была выполнена на железе стойкими красками. И провисела она на высоком фронтоне клуба лет десять такой же привлекательной и яркой. Потом он ее реставрировал.

И во всю стену в фойе клуба висела красочная и впечатляющая картина «Хоровод». На ней парней и девушек он изобразил реальных, зуевских. И поэтому интерес моих селян к этой картине был особый. Долго картина «Хоровод» украшала популярное и востребованное место сельской молодежи, где каждый вечер они танцевали, веселились, влюблялись. Настали времена девяностых годов, когда принято было почему-то все ломать и рушить. И красочную картину молодежь начала потихонечку портить. Кто-то пнет ее ботинком, кто-то комком грязи лица на картине обдаст, а кто-то и полотно проткнет, прорежет. Таким образом, они испортили картину, стерли память нашей молодости и память о художнике.

Вскоре рукотворения художника в фойе не стало. Это уже клубные работники без сожаления распорядились картину ту снять и на мусорную свалку отправить. Такое у нас случается (Детский садик в Зуевке был какой уж великан, красавец, а за эти смутные годы от него стены, порушенные только и остались). Не ценим мы своей истории и не бережем красоту, в том числе и природу.

Приведу примеры на эту тему.

Пасу я я на лужочке овечек и козочек. В лесополосу они привели. Там я обнаружил свалку. Их вокруг наших сел много. И среди прочего мусора я увидел рисованные портреты Зуевских бабушек и дедушек. Они давно умерли, их на свалку и выбросили. Но памяти, почему надо было умирать?

И противоположный пример; в ГДР служил. Там пришлось мне побывать в старинном городишке на реке Эльбе – в Ютербоге, где родился и жил известный фельдмаршал гитлеровской армии Паулюс.

Посмотрели мы его родовую усадьбу (теперь охраняемый памятник). Далее, с майором Курсковым пришли мы к старому немцу, реставратору пианино. Гостеприимный хозяин угостил нас чаем, потом завел на террасу, где стояли его реставрированные инструменты, а вся стена была завешана красочными портретами. И старый немец через переводчика нашего долго и подробно рассказывал нам о каждом портрете, о своей родословной.

Но не везде такое отношение к искусству, есть отношение и бережное.

С Иваном Ивановичем ездили мы в его Несмеяновку. Заходили в школу, где он учился и рисовал для для школы, для своих земляков. К счастью, все его работы на тот момент были целы. В беседах с нами его земляки Ивану Ивановичу выражали благодарности.

Посетили мы и школьный музей в степной Алексеевке. На видном месте висел большой портрет Льва Николаевича Толстого. Были и другие картины работы Голубенко среди музейных экспонатов.

Посетили мы с ним и Крутеньскую Пустынь, где он с гордостью показывал портрет старца собственной работы, который когда-то в этой пустыне жил и молился за нас. Живое, кроткое, но мудрое лицо с добрыми глазами сопровождали нас.

- Мне его лик, совсем малых размеров передали старушки из соседнего села Летниково. И я его срисовал, увеличил, - рассказывал мне Иван Иванович.

Поработал старательно над портретом наш художник. Работая потом агрономом и мимо проезжая по полям, мы всегда видели тот портрет свежим, не выцветшим. А ведь он висел просто на кресту; под солнцем и открытым небом.

Как-то, нас, курсантов Кинельского СХИ направили на производственную практику в совхоз «Комсомолец», Кинельского района. Герой социалистического труда Аксёнов им руководил.

Показывал нам их достижения главный зоотехник совхоза, свиноводческую базу на 500 поросят мы посетили. Ухаживали за поросятами две свинарки. Справлялись, помогала механизация.

После нас кормили в совхозной столовой вкусными обедами. Расселись мы за столиками, а напротив во всю стену висела картина «Вечерний закат». Огромный пруд изображен, вётла по берегу, отражения и уходящее за вечерний горизонт солнце.

А на зеленом лужку, под кронами березы сидит парень с гармошкой и с ним красивая девушка. Одежда на них старинная, крестьянская.

И мне показался знакомый почерк художника этой картины (теперь я бы ее обязательно сфотографировал). Потом мне Иван Иванович признался, что рисовал он и портреты членов семьи Аксенова, в т. ч. его дочери, трагически погибшей. Которую он запечатлеет на той красивой картине.

К концу восьмидесятых годов колхоз Красное Знамя достиг пика в своем экономическом развитии. Руководил им Василий Павлович Стаханов. Он всячески способствовал творчеству Голубенко.

Например, построили в Зуевке детский садик. Красавец дворец с виду. Надо было разрисовать его и внутри. Я тогда работал председателем сельского совета. Со Стахановым поручаем это делать Голубенко. Потом у меня идея возникла в школьный музей его направить, портреты заслуженных людей для него нарисовать. Начиная с дореволюционных времен, годы революции, потом идут портреты фронтовиков и труженики села. Работа началась, она была бы полностью выполнена, но наступили времена девяностые. В показателях по экономике колхоза стали главенствовать не прибыль, а убытки.

Я работаю агрономом в хозрасчетном звене на поселке Березовый. Иван Иванович безработный. Идем с ним к Стаханову, Нашли сообща выход, в правлении зал заседания надо картинами украсить. Большая картина «Осень в деревне» украсила переднюю сцену, а картина «Образ современной крестьянки» размещена на задней стенке зала. Оплата художнику за эту работу по тяжелым временам определялась скромно, 25 рублей за метр квадратный с площади.

А художнику надо было как-то продолжать жить, питаться, одеваться. Но всем было не до него, Советский Союз разваливался, как Голубенко гибли миллионы. Советуемся с механизаторами звена. Дорохин Василий Ильич, Долматов Валерий Павлович, Зуев Алексей Дмитриевич и другие согласились принять Ивана Ивановича сторожем в наше звено (хотя сторож и не нужен).

Художник в полевом вагончике жил, спал, чего-то рисовал, с механизаторами питался. До конца девяностых так жил, колхоз его от голодной смерти спасал, пока не пришла пора гибели и самого колхоза.

Уехал Иван Иванович из Зуевки в Нефтегорск, изредка приезжал, ко мне заходил. Покормит его моя жена Раиса Васильевна, в носки шерстяные обует. Поговорили с Иваном Ивановичем о его жительстве, утверждал, при строящейся церкви живет. Приехал в другой раз в синяках, подростки, говорит, избили. Молока полтора литра с хлебом домашним съел на этот раз Иван Иванович, отдохнул на уличной скамеечке. На прохожих с любопытством все смотрел (может с завистью), со знакомыми здоровался. Кто приостанавливался, разговаривал; уехал на этот раз - и с концами.