"И будет так страшно, что покажется, будто жизнь болтается на волоске,

а потом в одну минуту станет ярко и мирно, словно ничего не было".

Может это смерть?

 

*****

 

- Ира, ты слышишь за окном взрывы?

- Слышу, Лен. Слышу, - ответила Ирина, и страх тут же сковал ее руки.

 

Страх – жесточайшее из зол человека, который без предупреждения может

сковать все мышцы тела и свалить человека на пол. Не дай Бог в это время

будет бомбёжка. Когда надо сгруппироваться и собрать в кулак волю – ни

в коем случае нельзя давать волю страху.

 

- Ира, а ты была сегодня в ДК на собрании?

- Какое собрание, Лен? Нельзя сейчас людям собираться в группы.

- Собрание по поводу эвакуации из Макеевки.

- Ты себе представляешь, как это будет выглядеть? – Ирина быстро

подошла к окну: гроза, не иначе. – Когда эвакуируют людей из опасной

зоны, по улицам ездит специальный автомобиль с громкоговорителем,

оповещая всех в спешном порядке покинуть свои жилища.

 

Два дня тому такой автомобиль мотался по улицам Ясиновки. Времени

практически не оставалось, но жители, не раздумывая, покинули свои дома.

Только их вывезли за посёлок, как началась бомбёжка. Всех разместили в

Макеевке. Кого в общежитие, кого в гостинице, а кто поехал к своей

родне. Людям предоставили ночлег и питание. Это действительно по-

человечески.

 

Это «по-человечески» не вяжется в сознании. Где здесь человечность? В

войне?

 

- Ира, ты на связи? – снова услышала Ирина в трубке голос приятельницы.

- Лен, я не могу разговаривать. Пойду за валерьянкой.

- Разве она помогает?

- Нет. Но сам процесс принятия лекарства отвлекает.

- Ирочка, а это снова гроза или всё же взрывы?

- Я запуталась. По всем правилам должна сверкать молния, а за ней –

дождь. Ты что-нибудь видишь?

- Нет.

- Делай вывод.

- И почему я не уехала в Крым к тётушке? – проныла в трубку Лена.

- Не знаю, Лен, почему ты не выехала.

- А почему ты сидишь дома? – спохватилась собеседница.

- Лен, логику включи, пожалуйста. Соберу я все остатки сбережений, уеду

подальше от бомбёжки. Как бы ни экономила, деньги имеют свойство

заканчиваться. Пусть не через десять дней. Пусть через три недели, но их не

будет. Следовательно, надо возвращаться домой. В войну с пустым

кошельком. Моя знакомая рассказала, что в день отъезда с побережья

Азовского моря хозяйка у неё на глазах взвинтила цену за проживание

новым жильцам вполовину больше. И её не волнует, откуда люди бежали от

войны. У неё план по сбору средств. Это только отморозки прут на русских,

а они бесплатно принимают всех наших. Я там не была, точно утверждать не

буду, но то, что из России ещё никто из моих знакомых не вернулся – факт.

 

- Ладно, Ирочка. Береги себя. Будем надеяться.

- Будем. У нас иного выбора нет.

 

Вот так началось августовское утро.

 

**

 

На работу Ирина пришла, как всегда, на десять минут раньше, чтобы

поскорее встретить знакомых, живущих в отдалённых районах города.

Новости были удручающие, серые, ничего хорошего не предвещающие. Все

потухли. Какое может быть настроение, когда город окружён со всех

сторон, и ты являешься заложником собственного страха и паники.

 

- Моспино бомбят, - тут же выпалила Тамара, только увидев Ирину.

- Ясиноватая горит, - подхватил тему Лёша. - А в Ясиновке в дом моего деда

попал снаряд. Дед чудом остался жив, а дома нет совсем.

- ЗуГРЭС горит. Вчера собрали 34 гроба из тел и останков, - заплакала

Люба.

 

Слушать больше не было сил, но все ждали от Ирины главного – «победа

будет за нами».

- Победа будет за нами. Вот увидите. Я знаю, что говорю, - улыбнулась всем

Ирина и ушла работать.

 

**

 

- Привет, Оленька! Что скажешь?

- Здравствуйте, Ирина Ивановна. Скажу одно: наши побеждают.

- Нет, это выше моих сил, - присела на табурет Ирина. – Понимаю, что мы -

патриоты, но не до такой степени, Оль. Неужели ты не слышала, что мы

окружены?

- Кто Вам такое сказал? Люди врут. Это – паника.

- Вижу, что паника, но логику включи, пожалуйста.

- Я не логику, а интернет включаю, - улыбнулась Оля.

 

На этом и расстались – надо работать.

 

Работа Ирины заключалась в том, что она должна была подойти к каждому

торгующему на рынке. Иногда, пользуясь этим преимуществом, она могла

быть свидетелем беседы, иногда и собеседником, но всегда старалась

держаться уверенно и серьёзно. Нельзя поддаваться всеобщей панике. Это

засасывает, как трясина.

 

И тут Ирина увидела четверых ополченцев. Ноги сами пошли им навстречу.

Страх затаился где-то в локтях. У каждого есть своё укромное местечко для

страха. У неё – в локтях. Руки повисли, как две плети, но это Ирину не

остановило.

 

- Добрый день, солдаты!

- Добрый, - повернулись воины к Ирине.

- Меня зовут Ирина. Я пишу стихи и прозу о войне.

- Прекрасно, - ответил один из них. Рука его была упакована в гипс, на

бороде розовел свежий шрам.

Видно было, что её смелость их немного насторожила. Ребята пытались

красиво уйти, не обидев женщину по виду равную их матерям.

- Не игнорируйте, пожалуйста, - настойчиво продолжала Ирина. – Мне

очень важно знать, есть ли на войне паника?

- Ну, что вы? – улыбнулся один из ребят. Посмотрите на нас.

- Впечатляет. – Вдруг сказала Ирина и пожелала всем жизни. Просто жизни.

 

Никакого интервью и опроса по поводу паники у неё не получилось.

Скорее, она сама не захотела продолжать бессмысленный разговор. И

хватило ума подойти к солдатам, стойко защищающим её город с таким

мелким вопросом. Ей стало стыдно перед бойцами за своё малодушие. Надо

же! Усомниться в победе. Кто она после этого? Тряпка? Размазня? Паникёр?

Только не это.

 

**

 

Во дворе дома вечером несколько мамочек выгуливают своих детишек. В

песочнице шумно и оживлённо. У мальчишек вместо совочков и вёдер в

руках автоматы.

- Ты враг! – громко скомандовал один малыш другому.

- Нет, это ты враг. Ты за кого? Быстро отвечай!

 

Как по команде, две мамочки подскочили к песочнице и, схватив в охапку

своих чад, убежали по домам. Соседи так и не успели услышать, о каких

врагах спорили дети. И не столь важно. Сейчас всё очень сложно: дети, как

промокашки, впитывают в себя чернильную грязь. А где-то за городом

слышны разрывы снарядов. Это – бомбёжка.

Ирина подняла голову к небу и тут увидела, что окна соседей густо

заклеены скотчем. «Как в войну», - подумала она.

- Как в войну, - произнесла вслух Ирина.

- А разве это не война? – спросила соседка.

- Война. Только не верится в этот ужас.

- И правильно. В это нельзя верить. Бежать надо.

- Куда? Куда нам бежать? Весь город не убежит, - ответила Ирина и вошла в

подъезд.

 

- Мамочка, привет! – на этот раз в трубке был голос дочери.

- Привет, дорогая. Как твои дела?

- Нормально. Всё нормально.

- Хоть у тебя всё нормально, - ответила мать. – Так всё достало.

- Мамочка, а нам звонил Виталий.

- Кому именно?

- Роману.

- Я думала, что вы больше не общаетесь.

- Не общаемся, - утвердительно ответила дочь. – Он сам позвонил.

- Так значит, мир?

- С кем? С ним? Ни-ког-да!

- Что произошло?

- Мама, он сказал, что с них сняли в Мариуполе милицейскую форму и

надели военную. Он теперь солдат украинской армии.

- Ты шутишь?

- Мама! Дай скажу!

- Прости, нервы.

- Он позвонил Роману сообщить, что первым, кого он убьёт из автомата –

будет Ромка.

- Он сбрендил?

- Думаю, да. С ним что-то непонятное происходит. Он таким раньше не был.

Или был?.. Нет, таким отморозком он не был. Представляешь, он отправил

свою жену с детьми в украинский тыл, а парализованную мать оставил одну

дома.

- Так нельзя! – возмутилась Ирина.

- Он так сделал. Это факт.

- Может, поможем его матери?

- Ты думаешь, что говоришь, мам? Она воспитала ублюдка. Она первая

получила то, что заслужила.

- Черствеем, дочь. Черствеем.

- Вот и отлично, мамочка. Закаляем нервы.

 

**

 

По новостям говорили о новых жертвах, о новых разрушениях, о

гуманитарной помощи, о кольце, из которого трудно вырваться. Под окном

на скамейке соседки обсуждали способ консервирования баклажан, где-то

вдалеке слышны звуки бомбёжки. Неужели жизнь продолжается?

А в телефоне дочь что-то продолжала рассказывать. И только теперь Ирина

поняла смысл всей беседы:

- Роман с Андреем уходят. Я не держу.

- Знаешь, дочь…

- И не надо меня осуждать, - вдруг нервно ответила Алина.

- А кто осуждает?

 

Ирина за последние два месяца передумала все думы. Были и боль, и страх,

и безразличие, и паника. Навязчивые мысли ушли за террикон. Террикон?

Слышала она, что украинская армия хотела занять вершину террикона и

водрузить на неё дальнобойное орудие. Наши не дали. Может, и Роман не

даст войти врагам в город? Нас у него семь женщин. Ему беречь нас надо.

- С Богом, дочь.

 

Паника сама собой растворилась. Нет больше страха, нет горечи потерь и

недосказанности. Дрожание в локтях куда-то исчезло. Она всегда была

сильной. Иногда просто делала вид, что сильная, но сейчас она узнала о

самом важном в жизни её семьи: у них есть защитник. Он не позволит

паниковать и бояться. Он защитит.

 

Ирина поставила точку в своём рассказе «Паника». Для чего она об этом

написала? Кому интересно читать не о подвигах, а о слабости

человеческой? Даже если никто не будет читать, Ирина чувствовала, что в

ней снова возродилась сила духа. Её руки должны быть крепкими, чтобы

держать в руках карандаш.

 

За окном громыхает. Макеевка слегка вздрагивает от бомбёжек, а по

карнизу ударили первые капли дождя. Затем – молния. Гром! Или это не

гром?

 

Рассказ лежал на краю стола, карандаш валялся на полу. Ирина прильнула

к окну.

- Мама, гроза. Отойди от окна, - сказала старшая дочь, уводя Ирину в

дальний угол комнаты.