Солнце захватило всё пространство между этажей, оно падало ошмётками горячего воздуха во внутренний двор и растекалось своим вязким и душным золотом по послеполуденной одури.

 

Соня опустила ступни отёкших от жары ног в ледяную воду фонтанчика.

Охранник, плотно зашнурованный в темно-синюю форму порядка, привстал со своего места за стойкой лобби

- эй, девочка! – лицо его мученически искривилось.

«Наверное, по спине пот течёт и прямо между ягодицами повисает огромной липкой каплей» представила себе Соня

- Ты кого-то ждёшь? Маму?

- Да

- Что да? – не понял охранник.

- Да жду – Соня почувствовала, что охраннику такой ответ не нравится, но она никак не могла быстро придумать, что именно ей сказать, что бы он оставил её в покое и не мешал наслаждаться своими мыслями, жарой, водой у её ног и предвкушением чего-то приятного, что обязательно её сегодня должно ожидать.

Синезашнурованный тем временем сделал над собой усилие, оторвался от стойки и, мысленно корчась от прикосновения шерстяной ткани к вспотевшему телу, направился к босоногой девочке.

- Если ты ждёшь маму, то надо ей позвонить и доложить, что ты уже здесь! Непорядок вот так вот тут сидеть и ногами в воде бултыхать – не дома же! - Он старался выглядеть суровым и авторитетным, но лицо его походило на гримасу злого клоуна, а поза подходила скорее старшекласснику на дежурстве. У него ещё никогда не получалось выглядеть угрожающе, распространять вокруг себя ощущение силы и власти. У него вообще редко что получалось. На протяжении уже нескончаемо-долгого времени ему казалось, что он живёт в чьём-то сне. Окружающий его мир всё больше становился похож на сюрреалистическое произведение начинающего художника. Сюжет на полотне этому художнику явно не удавался. Главным препятствием был его главный герой – тёмно-синий охранник Тосик. Тосик был твёрд и однотонен во всём. Он не сочетался и не вписывался ни в какую гамму красок, он с трудом мирился с заданностью линий и присутствием других объектов в экзаменационном произведении бесталанного мазилы. Краски подкрадывались незаметно и всё время пытались захватить Тосика в плен неопределённой многогранности, пугали своей никем не обузданной вероломной силой. Он сопротивлялся, он исступленно искал свою собственную форму, свой цвет и находил их на какое-то время в форме охранника, в безымянных, геометрически выверенных бойницах офисных зданий, в слепоте тонированных стекол припаркованных лимузинов.

- Дядя, присядь – неожиданно по взрослому предложила Соня.

- А?

- Присядь, говорю, пинджак сними, ноги разуй – присядь!

- Я на службе. А тебе здесь сидеть не положено! Одевай сандалии! Ты к кому пришла? Где твои родители? Как ты вообще сюда попала?

- Я тут уже целый час сижу. Мама скоро вернётся. Она во-о-о-н там – Соня махнула рукой в сторону входа одного из стеклянных утёсов.

«Целый час?!» испугано подумал Тосик «как же я её не заметил? Я же тут уже 3 часа на посту, никто же не входил, не выходил. Я же всё видел, я же не спал! ... А не спал ли я?»

Трудно отличить сон от не сна, невозможно почти. Сколько раз задыхался, тонул, смеялся и радовался Тосик в глубине своих воспалённых снов... сколько раз просыпаясь, он рыдал и страдал, царапал по коже обглоданными ногтями и вгрызался зубами в шерсть тёмно-синих рукавов, оплакивая исчезнувшие видения, и просыпался посередине этой безысходной истерики на размётанной кровати своего общежития в ожидании, что и эта общежитейская кровать всего лишь сон и что в следующее мгновение и он кончится... но этот сон был самым настырным, из него Тосику никак не удавалось пробудиться. А где-то в глубине его всё же жило воспоминание о том, что всё это лишь сон и что осталось ещё одно, главное пробуждение.

- Сегодня утром, когда мама собирала меня в детский сад, я захотела, чтобы со мной произошло что-то необычное – решила рассказать всю правду Соня. Она вообще начала волноваться за охранника и надеялась, что, покаявшись, восстановит его пошатнувшееся душевное равновесие.

Вид же у Тосика делался всё более нездоровым. Красные пятна, напоминавшие лишай, расползались по его лицу и шее с неимоверной быстротой. Казалось, они пугались вида себе подобных покраснений и удирали наутёк, пока где-нибудь на теле не сталкивались со своими собратьями и, не сумев во время затормозить, сливались, в экстазе превращаясь в огромную влажно-розовую поверхность. Глаза у Тосика от чего-то наполнились слезами, стало очень душно, воздух показался горячим и острым как бритва. Звуки, до этого момента невыразительные и обыденные, вдруг возомнили себя частью симфонического концерта и в поисках необходимой для их самовыражения акустики ринулись во двор, к фонтану, Тосику, девочке, лобби... Впереди нёсся главный звук вечернего города, этот нечленораздельный ропот хаотического движения людей и машин, за ним, осмелев, во двор устремились звуки из соседних зданий. Захлопывающиеся двери, гудящие тросы лифтов, перезвон посуды из конференц-зала, надрывающийся последним картриджем принтер, брюзжащая кофеварка – каждый из этих звуков, постепенно наглея, пытался пробиться поближе к Тосику, захватить его внимание, его слух, сознание. Проникнуть в него и слиться со звучанием его внутренней сущности.

- Душно что-то, мама точно сейчас придёт? Я, пожалуй, присяду рядышком, а то упадёшь ещё в фонтан, кто ловить-спасать будет?

- Я не упаду, а если упаду – то не утону. Здесь мелко – видишь? Соня беззаботно топнула ногой о дно фонтана. Холодная вода взорвалась россыпью кристальных конфетти и, испугавшись собственного эксгибиционизма, стремительно ринулась вниз, к Сониным ступням.

- Скажи, ты здесь всё это время сидела? Или только что присела?

- Давно сижу тут

- Что же тебя мама тут одну оставила, на такой жаре? Пить хочешь?

- А есть что?

- Нет, нету... как же мама то твоя так? Сколько ты говоришь тут сидишь у фонтана уже?

- Долго. Вон – смотри! На противоположенной от девочки стене Тосик увидел часы.

- Когда мама уходила, они вот так вот были, -показала Соня – а теперь, когда ты пришёл - во как!

- Когда Я пришёл?! А когда я пришёл?

- Ну, вот только что и пришёл и сразу ругаться – Соня старалась выглядеть очень весело, по-доброму. Ей казалось, что охранник чем-то напуган, рассержен и вообще очень плохо себя чувствует. Как ему помочь она понять не могла и надеялась, что и само пройдет, если быть к этому странному, вспотевшему, с огромными залысинами, страдающему отдышкой дядьке доброй и предупредительной.

«Только что пришёл...» смысла этой фразы Толику понять, почему-то не удавалось. Слова все были знакомые, и предложение было обычным, а вот смысл ускользнул в глубину его подсознания, махнув хвостиком зародившейся страшной догадки.

- Дядь, тебе плохо? Ты что такой странный? Дядь!

Звуки, до сих пор мирно рассевшиеся на ветках офисного озеленения как по команде сорвались вниз и закружились в угрожающей и какофонической увертюре. «Почему в увертюре? Почему звуки падают? Жарко очень, надо искупаться» Тосик хотел было встать, но тут увидел, что девочка, взобравшись на хвост морскому украшению на краю фонтана, тянется к нему ручонками. «Падает!» Тосик рывком нагнулся, что бы схватить Соню. Девочка, смеясь, сделала ещё один шаг на встречу подавшемуся вперёд Тосику. «Куда!!! Держись!!!» Мокрая детская ступня заскользила по морской голове, споткнулась о выпяченную каменную губу и устремилась вниз. «Стой же!»

 

Тёмно-серая ночь дурно пованивала прогоркшим ужином и холодным сигаретным дымом. Блёкло-оранжевое, изогнувшееся по стене и потолку пятно уличного света было похоже на солнце, распятое в гербарии. «Ну вот, это был сон! Хорошо то как, что сон...»