ЗАЯЦ С ПАСПОРТОМ Михалыч был заядлым охотником, и не просто заядлым, а матёрым: он знал повадки всех зверей и птиц, населяющих леса северо-западной России, а охотиться всё же предпочитал на крупного зверя - лосей, медведей и кабанов. Может быть, потому, что сам он был высок, широкоплеч и силён неимоверно. Но и его не обошла стороной одна слабость, присущая всем русским охотникам: любил Михалыч в долгую мокрую осень поохотиться на зайчика (так он любовно называл зайца-беляка). В октябре, обманутые первым недолговечным снежком и заморозками, зайцы торопятся линять. Они трутся о деревья, кусты, стога сена или просто валяются на земле. Летняя, серая шёрстка осыпается с них и вырастает новая, пушистая, белая. А тут, нА тебе – снежок тает, и начинаются бесконечные дожди вплоть до декабря. Для зайца это, конечно, беда: снега нет, и он становится лёгкой добычей. Охотиться на такого высветлевшего зайца Михалыч любил в одиночку, даже собаку с собой не брал. В тёплые и мягкие осенние дни заяц лежит особенно крепко, а сыроватая земля обеспечивает лёгкий и бесшумный подход охотника к местам лёжки. Тут лишь бы ружьё не подвело. Такими осенями Михалыч не только свою семью снабжал зайчатиной, но и родственников. Как-то осенью приехал к нему из города племянник Эдик, молодой преуспевающий бизнесмен, самоуверенный и заносчивый до тошноты. Экипирован он был в новое охотничье снаряжение с головы до ног, а ружьё его стоило столько, что, когда Эдик назвал сумму, Михалыч невольно зажмурился и присвистнул. Племянник, явно довольный произведённым эффектом, небрежно сообщил: -Я тут на сафари в Африку хочу смотаться. У меня кореш, банкир один, ездил. Говорит: впечатлений осталось – до конца жизни хватит. Я бы, может, и тебя взял, да возраст у тебя не тот. «Ничего себе, - подумал Михалыч, - он меня уже в пенсионеры записал!» А вслух сказал, скрывая усмешку: -Да, старость не радость! Осталось сидеть на печи, да греть кирпичи! Племянник рвался в бой и даже не захотел с дядькой за встречу стопку выпить, чтобы на утро глаз и рука не подвели. Михалыч обиделся, но виду не подал, выпил за встречу стопку в одиночестве. На другой день встали они пораньше, когда ещё чернота осенней ночи безраздельно властвовала, не желая подчиняться ходу времени. Эдик скептически оглядел старое ружьё Михалыча и не удержался от вопроса: - А ты, дядь, своей берданой не распугаешь зайчишек? Михалыч удивился молодому нахальству, но опять не стал бисер метать, а ответил спокойно, односложно: - Посмотрим! Он привёз племянника на своё излюбленное место – к дальней полуразрушенной деревне. Здесь, по окрайкам озимых полей, в обильных зарослях ивняка, в бывших фруктовых садах и огородах, зайцы жировали по ночам в большом количестве, а днём уходили на лёжку в овражки и в густой бурьян, окружавший заброшенное жильё. Машину они оставили в деревне на заросшей бурой травой дороге. Дальше нужно было идти пешком километров пять. Прежде чем разойтись в разные стороны, Михалыч провёл с племянником краткий инструктаж: -Ты, Эдуард, зря не пали, не пугай ушастых. Они сейчас « в белых штанах», а некоторые полностью полиняли. Все, что белеет на земле, может оказаться зайцем, а может быть и костью, клочком бумаги, обрывком березовой коры, да и мало ли чем еще. «Пропуделять» по беляку в такой ситуации — дело обычное. С погодой нам повезло: земля мокрая, заяц лежит очень крепко, и подойти к нему на выстрел можно. Да, вот ещё что: ветерок, вроде, поднялся, а при ветре заяц ложится обязательно где-нибудь в затишье, мордой к ветру, поэтому подходить к нему надо сзади, против ветра, чтобы он тебя не учуял. - Да, ладно, понял я, понял, - племянник нетерпеливо приплясывал на месте. - Ну, если понял, ты – налево, я – направо. Эдик рванул с места, как застоявшийся жеребец, а Михалыч направился в свою сторону легкой походкой следопыта, внимательно и зорко оглядывая «нижний этаж» леса: маленькие прогалины, вырубки, низкорослые еловые и можжевеловые заросли, небольшие кучи хвороста, обмокшие оранжевые папоротники. И вот, наконец, в ямке под ёлкой, опустившей свои мохнатые мокрые лапы почти до земли, охотничий глаз различил что-то вроде крупного белого цветка или снеговой кочки: беляк с безупречным маскировочным искусством укрылся под деревом среди палых листьев и побуревшего мха. Выстрел, глухой и короткий, изрешетил древесную кору, раздробил и разбросал мокрые ветви. Заяц, вытянутый из-под дерева за пружинистые задние лапы, был весь белый, пушистый и тяжелый, хорошо пах еловой смолой и горьким березовым листом. Михалыч, довольно крякнув и мысленно поздравив себя с первым трофеем, спрятал зайчика в рюкзак. Он собрался, было, продолжить свой путь, но тут слева раздалась такая канонада, что Михалыч понял – охота на сегодня закончилась. Шагая обратно, он обдумывал, как проучить племянника. И придумал. Он достал из нагрудного кармана куртки маленький блокнот и карандаш, которые всегда были при нём, и, положив на пенёк вырванный листок, написал на нём несколько слов. Потом подумал ещё и добавил сегодняшнюю дату. После этого Михалыч скатал листок трубочкой и засунул его зайцу под хвост. Потом усадил беляка возле кочки таким образом, что не заметить его было невозможно, и в условленном месте стал ждать Эдика, попивая чаёк из термоса. Племянник долго себя ждать не заставил. Он появился на поляне мокрый, злой и уставший с ружьём, повешенным на шею за ремень, как автомат у крутого янки. Зайца Эдик увидел сразу, лицо его озарилось невыразимым счастьем. Он схватил ружьё наперевес и жахнул по беляку из обоих стволов. Всю обратную дорогу до машины (пять километров) Эдик взахлёб рассказывал, как он выследил зайца, и подтрунивал над дядькой, возвращающемся с охоты налегке, с одним ружьём. -А мне говорили, что ты пустой из лесу не ходишь. Я слышал, ты ведь тоже стрелял, - ухмыляясь, сказал племянник. -Стрельнул разок, - скромно согласился Михалыч. -Вооот, это ты с похмелья пропуделял по беляку! – ликовал Эдик. «Ты смотри, запомнил слово, стервец», - усмехнулся про себя Михалыч. Был он немногословен, отдавая предпочтение внутренним монологам, и потому с удовольствием заткнул бы словесный фонтан, всю дорогу изливавшийся из племянника, но кодекс гостеприимства не позволял, и Михалыч терпел. Когда они добрались, наконец, до оставленной в деревне машины, Михалыч, с абсолютно серьёзным лицом обратился к племяннику: - Ну, давай моего зайчика. Эдик опешил: -Как это « твоего»?! Я сам лично его, вот этими руками! -Ты, Эдуард, не горячись,- спокойно осадил Михалыч племянника. – В наших лесах у зайцев паспорта имеются. И там всё про них написано. Давай рюкзак! - Какие ещё паспорта?- выпучил глаза Эдик. -А вот, смотри! Михалыч взял из рук ошарашенного племянника рюкзак, достал за задние ноги зайца, поднял у него хвост, аккуратно извлёк бумажку и протянул Эдику: -Читай! Племянник несколько раз перечитал написанные карандашом три слова: «Меня добыл Михалыч», а потом его одолел приступ такого смеха, что и Михалыч не удержался - захохотал во всё горло, да и рассказал племяннику, как было дело. Отсмеявшись, Эдик сказал: -Ну, ты и затейник, дядя! А ведь за жизнь-то немало, наверное, было у тебя разных случаев на охоте? Расскажи, а? И пока они ехали обратно, Михалыч с серьёзным выражением лица, лукаво поблёскивая глазами, травил охотничьи байки, а племянник слушал его с открытым ртом. Вернувшись домой, они с удовольствием попарились в бане, приняли по рюмашке за удачную охоту и поздравили друг друга с первым полем, а на закуску жена Михалыча подала им великолепное жаркое из зайца. Прощаясь, племянник попросил разрешения приезжать в свободное время, чтобы вместе поохотиться. -А как же сафари?- улыбаясь, спросил Михалыч. -Так в Африке же у львов паспортов не имеется. Как потом докажешь, что это я лично его подстрелил, а не купил? И дядя с племянником долго ещё хохотали, обнимаясь и хлопая друг друга по спине. ГОРЕ ЛУКОВОЕ Однажды зимой Михалыч собрался поохотиться на птичек. Так он называл тетеревов и глухарей. Он с детства любил охоту на тетеревов. Уж больно птица красивая - с ярко-красными бровями, переливчатым чёрным пером с синим и зелёным отливом и белым подхвостьем. А когда токует, это вообще, зрелище - лучше балета Большого театра. Старший брат стал брать его на ток, когда Михалычу исполнилось двенадцать лет. Правда, ружья ему не полагалось. Его задача заключалась в том, чтобы загонять краснобровых косачей на охотника после того, как прозвучит выстрел и вспугнутая стая снимется с места. Тетерева, как и глухари, из года в год токуют на одних и тех же местах – на опушке леса, в поле, на сырых лугах с отдельными деревьями и кустами, на пригорках в лесу, на поросших сосной и березой болотах. На одном из таких мест они с братом построили шалаш, небольшой, поставленный для удобства над выкопанной ямой. В стенках для наблюдения и стрельбы были сделаны бойницы. Чтобы уберечь себя от сырости, брат набросал в шалаш елового лапника. Неподалёку от него на ветвистой берёзе Михалыч усаживал чучела тетеревов, сшитые из старой отцовской шапки и тетеревиных перьев, забираясь ловко, как куница, даже на самые верхние ветки. В шалаш они с братом заходили еще ночью и оставались в нем до конца утренней охоты. Обычно тетерева не заставляют себя долго ждать. В полной темноте один за другим слетаются петухи, извещая о своем прибытии громким хлопаньем крыльев. Прилетев на ток и сев вблизи от шалаша, косач внимательно прислушивается и издает своеобразный звук: «Чу-ффишш!» Чуфыкнув несколько раз подряд и подпрыгнув вверх с громким хлопаньем крыльев, тетерев переходит на переливчатое бормотание, похожее на воркование голубя. Соперничая друг с другом, тетерева поют все громче, становятся все азартнее, чаще чуфыкают и подлетают, сближаясь. Вскоре между ними завязываются ожесточенные драки, черныши яростно наскакивают друг на друга; во все стороны летят перья, слышится треск ударяющихся крыльев. В начале тока охотнику ничего не видно из-за темноты и только по звукам он догадывается о событиях, происходящих на токовище. Но вот начинает светать, и становятся различимы неясные белые пятна, беспорядочно передвигающиеся вокруг шалаша. Это белеют тетеревиные подхвостья. Постепенно светлеет, и картина тетеревиного тока раскрывается во всей своей красе. Пока косачи выясняют отношения, удавалось подстрелить несколько петухов. Выбравшись из шалаша, Михалыч собирал добычу и складывал в мешок. Самой интересной для него была охота с собакой. Дома у них жил пёс Артур из породы лаек. Хороший был пёс. Михалыч усмехнулся, вспомнив событие почти сорокалетней давности. Как-то в начале сентября они с братом рано утром отправились к старым порубкам, заросшим ягодником, где кормятся тетерева, бруснички пособирать, грибов, в общем, всего, чего Бог пошлёт. Само собой, взяли ружьё и свистнули Артура, который в предвкушении прогулки по лесу, радостно повизгивая, всю дорогу прыгал вокруг Михалыча, стараясь лизнуть его в нос. Они насобирали по корзине упругих белых груздей, крепко пахнущих прелым листом, рюкзак крупной бордовой брусники и направились на знакомую опушку, чтобы отдохнуть в своём шалаше, но Артур, прихватив свежие наброды тетеревов, повёл по их следу. Причуяв затаившихся в ветвях птиц, пёс остановился под деревом и начал лаять. И тут брат снял с плеча ружьё и протянул его Михалычу. Оно было ещё дедово, тяжёлое, с длинным стволом. И внук не подкачал – с первого выстрела краснобровый косач камнем полетел на землю. Радости и гордости Михалыча не было предела. Довольные богатой добычей, братья добрались до шалаша, оставили корзины и рюкзак снаружи, а сами улеглись на еловые лапы, собираясь вздремнуть часок – другой перед тем, как отправиться в обратный путь. Минут через десять Михалыч обратил внимание на громкие чавкающие звуки, доносящиеся снаружи. Насторожившись, он выглянул из шалаша и обомлел: возле корзины, на которой поверх грибов он положил свой первый трофей, сидел очень довольный Артур и доедал тетерева – из его пасти были видны лишь два нижних пера от хвоста птицы. Лихорадочно придумывая наказание четвероногому негодяю, Михалыч подскочил к собаке с воплем: - Ах ты, паразит! Ударить пса он не смог. И тут на глаза ему попалась оставшаяся в корзине от обеда луковица, крупная, как репа. Он схватил её и сунул псу под нос: - На, жри, гад! Испуганный пёс беспрекословно выполнил команду разъярённого хозяина – начал жевать ядрёную луковицу, и из его глаз хлынули и полились ручейками по мохнатой морде горькие слёзы, а из пасти вырвалось жалобное: «Вау-у!» Всю злость Михалыча как рукой сняло, и он захохотал вместе с братом, наблюдающим за происходящим из шалаша. С тех самых пор Артур никогда больше на добычу не посягал и честно выполнял свои обязанности. Жаль, его растерзали волки в одну из холодных и голодных для зверья зим, прямо за родительским домом, оставив от бедного пса лишь голову. Михалыч легко вздохнул, вспомнив четвероногого друга своих отроческих лет, положил в рюкзак термос с чаем, взял на одно плечо охотничьи лыжи, на другое – ружьё и отправился заводить «Буран», предвкушая встречу с красотой зимнего бора. ПЬЯНЫЙ ЕНОТ Хороший у Михалыча сват, но не охотник! По лесу он любит больше с корзинкой ходить, чем с ружьём. Душа у него поэтическая: речка или озеро, алая зорька над водной гладью, волнистый туман да птичьи трели ранним утром доставляют ему непередаваемое эстетическое наслаждение. Сват даже стишок сочинил: Вот сижу я с удочкой над речной волной, На душе так радостно – ну, хоть песни пой! Комары кругом гудят, кровь мою испить хотят. Хрен с ним, мне не жалко: я ведь на рыбалке! Стих свой сват прочитал прилюдно во время дружеского застолья в День рыбака, и с тех пор в тесных кругах его называли не иначе, как Поэт. Сват званием гордился, но не зазнавался, обещал даже на юбилей Михалычу поэму сочинить. Как-то зимой зашёл сват родню проведать, а Михалыч на охоту собирается. Сват интересуется: - А ты чекушку с собой берёшь? Михалыч на жену покосился и говорит: - Нет, а зачем она мне? Сват заохал: - Да ты что, Михалыч? О себе только думаешь! А зверям-то в лесу вон как скучно. Они тоже не прочь принять по стопочке. Михалыч чувствует подвох, говорит, улыбаясь: - Да ну тебя, сват! Поехали лучше со мной в лес куничек добывать, надо жене шапку обновить. А сват говорит: - Нет, Михалыч, вот за енотом бы я с огромным удовольствием, а на куниц не хочу. Михалыч спрашивает: - А почему именно за енотом? - Очень уж зверь коммуникабельный, да и должок за ним. Михалычу интересно стало, он и говорит: -Ну, давай, сват, рассказывай, что за должок такой? Тот уселся на табуретку в кухне основательно, спиной к тёплой печке прижался и начал: - Ну, слушай, сват. Дело было в ноябре. Уже снежок иногда шёл, а вода в речке стала тёмная, как баварское пиво, да холоднущая. Поехали мы с младшеньким, с зятем твоим то есть, порыбачить на озеро. Приехали под вечер, закинули удочки, малость порыбачили (надёргали ведёрко окуней), потом костёр на берегу развели, стали ушицу варить. Вдруг в прибрежных кустах послышалась какая-то возня, хорканье, кэханье. Я смотрю внимательно, и тут из зарослей появляется чья-то морда: глазки маленькие, блестящие, вокруг них и носа белая шерсть, чёрный нос картошкой. Смотрели мы друг на друга около минуты. Я понял, что это енот. Нюхал он воздух, нюхал и, видимо, не унюхав никакой для себя опасности, вылез весь. Толстый, мохнатый, хвост полосатый. Сидит, лапки на животе сложил, ждёт, когда его угощать начнут. Кинул я ему кусок хлеба - он схомячил, кинул рыбку - опять схомячил. «Ну, думаю, если так пойдёт, он у нас весь провиант и улов уничтожит. Дам-ка я ему чего-нибудь невкусного, может, уйдёт?» Намочил кусок хлеба водкой и кинул еноту. Он съел, посидел минут пять и …подошёл поближе. Я ему конфету на ладони протянул, он носом покрутил и взял. И такой аппетит у него после принятия алкоголя разыгрался – что ни подай, всё с руки ест. А потом, видно, совсем беднягу развезло: мы в машину полезли отдыхать, и он возле колеса калачиком свернулся. Поднялись на зорьке. Гостя нашего не видно. Стал я костёр разводить, чтоб чайку вскипятить. Полез в рюкзак за заваркой и конфетами. Нет конфет. Куда делись? Смотрю, у колеса – пакетик из-под конфет лежит и рядом аккуратная горка фантиков от них. Ай, да енот! Оставил нас без сладкого. Так что должок за ним. НОЖ С КОСТЯНОЙ РУЧКОЙ За свою охотничью жизнь Михалычу довелось не раз встречаться с медведем, что называется, нос в нос. На его боевом счету числилось восемь косолапых. Почти каждую осень, как вызреют овсы, он с товарищами по охотничьей страсти, начинал сооружать лабаза, чтобы на них устраивать засады на хозяина вологодских лесов. Роста и веса Михалыч немаленького, сидеть, скрючившись, часами на дереве не так уж и легко, но он был терпелив. А потому без добычи не оставался. Страха перед медведем Михалыч не испытывал, но однажды случилась такая история, от которой и ему, бывалому охотнику, стало не по себе. Как-то в конце августа, когда ночи становятся тёмными, если луна забывает появиться на небе, Михалыч и ещё два его приятеля Василий и Николай отправились на небольшое овсяное поле, расположенное на самой окраине леса. Накануне они побывали в этих местах и установили, что пара медведей регулярно выходит на овсы полакомиться свежим зерном. Судя по следам – один не очень большой, а другой - здоровяк хоть куда. Заняли они свои лабаза, ждут. Погода заметно испортилась – небо затянуло тучами: ни звёзд, ни луны. Видимость совсем плохая. Сидят охотники час, другой. Медведи не появляются. Решили уже, что ждать больше нечего. Николай с Василием сошли с лабазов и пошли краем поля, а навстречу им медведь. Огромная тень выросла перед ними как из-под земли, и когда шедший вторым Василий включил фонарь, он успел увидеть лишь два горящих красным огнём звериных глаза. Идущий первым Николай выстрелил в медведя в упор картечью, но не убил, а только ранил его. Подранок взревел так, что у сидящего на лабазе Михалыча под шапкой выступила испарина, сгрёб стрелка, повалил на землю и начал рвать его когтями за спину. Николай взревел не хуже медведя: - Васька, он меня жрёт! Стреляй! Василий растерялся. Он слышал лишь звуки борьбы и видел перед собой лишь тени. Боясь убить товарища, он не стал стрелять, а выхватил нож с белой костяной ручкой и, определив по силуэту, что перед ним медвежья горбатая спина, всадил нож по самую рукоятку. И снова в ночи раздался душераздирающий рёв зверя. Тут уж Михалыч не выдержал, кубарем скатился вниз и поспешил на помощь приятелям. Он сильно рисковал нарваться на подранка и стать его третьей жертвой. Но медведь был занят Василием. Бросив Николая, он развернулся и прыгнул на его напарника. Схватив Василия в свои жёсткие объятия, он кусал его за руку, постепенно добираясь до шеи. Добежав до места событий, Михалыч увидел в темноте лишь белую рукоятку ножа и, не раздумывая долго, выстрелил пулей, ориентируясь на неё. Медведь обмяк и выпустил жертву. Установилась тишина, слышно было только тяжёлое дыхание Михалыча да стоны искусанных зверем охотников. С тех пор рассказы об охоте на медведя Михалыч всегда заканчивал фразой: - Лучше пересидеть, чем не досидеть! |