Большое желтое солнце поднималось над рекой из розового тумана и сразу начинало припекать. Туман тут же рассеивался и возникал, проявлялся, как на картинке, лес за рекой, сама река, стадо коров пьющее розовую, подсвеченную восходом воду. Золотые пескари, одуревшие от счастья, плескались на мелководье.

В селе сладко пахло свежевыпеченным хлебом и парным молоком. Звенели жестяные подойники, перекликались веселые женские голоса, стучали топоры хозяйственных мужиков, успевавших до работы, кое-что поделать по дому.

Начинался новый счастливый день. И было ощущение, что впереди бесконечная череда таких же светлых и радостных дней, пусть, с повседневными заботами и хлопотами.

 

Серафима перевязала кринки со свежим молоком чистой марлей, приготовилась отнести их в погреб. Сильные, молодые руки Петра, ее мужа, крепко обняли ее за плечи. Он уже успел искупаться в реке и пахло от него речной свежестью и летом. Река протекала прямо за огородом, она не имела имени, а звалась обычно так, рядом с чьим огородом протекала. Их река называлась Петровка по имени Петра. В деревне так и говорили:" Айда купаться на Петровку."

Волосы у мужа еще не просохли от речной воды, поэтому вились мелкими и упругими кольцами. Серафима положила свои руки на плечи Петра, поцеловала его молодые губы, оторвала сразу прилипшие к ее бедрам руки и стала собирать на стол. Была их любовь чистая и свежая, как этот летний день.

Поженились они недавно, весной, после пасхи. Еще не привыкла Серафима называть Петра мужем, еще оглядывалась по сторонам, когда он обнимал ее.

Летом редко выпадают свободные денечки. Только отсеялись – прополка, потом окучивание, потом покос и так бесконечная работа до самой зимы. Вот и сегодня, хоть и воскресенье, но бабы уже потянулись к конторе с граблями и туесками с обедом. Вскоре первые телеги расцвеченные, как клумбы, яркими бабьими платками, потянулись по пыльной дороге в сторону покоса. Бабы сразу же слажено затянули протяжную песню про Василя, который бросил косу и пошел ко вдовинке.

 

Надо проводить Петра, потом и самой собираться на работу, в медпункт, где ей работы хватает с лихвой. Только успевай синяки да шишки залечивать у деревенских ребятишек. Пока взрослые в поле, присмотра никакого-думала о своем Серафима.

 

За калиткой послышался шум подъехавшего трактора, веселый голос друга Алексея, прокричал :

-Проснулись, молодожены? Давай Петруша, догоняй!

Петр метнулся к мотоциклу, завел его с одного рывка и помчал сначала вслед, а потом впереди голубого трактора « Беларусь».

Серафима немного понаблюдала, как трактор пытается догнать мотоцикл, подпрыгивая на ухабистой дороге, как вилы подъемника, прицепленного впереди, для подъема стожков сена, синхронно опускались и поднимались в такт движения трактора.

- Молодые, веселые, все еще играют, как щенки, - подумала Сима- назло всем пересудам стали друзьями.

Алексей, местный гармонист и весельчак, до армии считался женихом Симы. Она его ждала честно все три года. Мать Алексея спала и видела, что будет Серафима ее невесткой. Такой ладной и хорошей девушки трудно найти. Переписывались с Алексеем, вроде все было хорошо, но вернулся Алексей из армии с женой, уже беременной. Быстренько зарегистрировались они уже в селе, в сельсовете.

Жену молодую звали Раиса, была она из тех мест, где служил Алексей, с Байкала. Наполовину бурятка, наполовину татарка. Роста небольшого, раскосая, но глаза были красивые, как прорисованные черной тушью, волосы густые и черные, коса почти до колен. Сама смуглая, с длинной талией, как у лисы. Улыбка только не очень красивая, зубки мелкие, как улыбнется, так в лице проглядывает, что-то крысиное. Тяжелая улыбка.

Мать Алексея долго не могла смириться, на все село кричала о ненавистной невестке, которая нагуляла ребеночка, что бы Алексея на себе женить, но ведь смирилась, внучку помогала нянчить. Приносил ей внучку, старшенькую, сам Алексей, а к сыну в дом не ходила, словно боялась чего. Болтали бабы разное, нехорошее, да если их слушать, то век не переслушаешь.

Серафима тогда, когда вернулся Алексей с женой, сразу уехала в город, поступила в мед.училище. А вернулась, когда Раиса была уже третьим ребенком беременна.

С Петром, своим будущим мужем познакомилась на районном празднике, он был из соседнего села. Хороший парень, грех что сказать плохого, так и Серафима ведь девушка, что надо. Пара получилась всем на загляденье.

Свадьбу играли после пасхи, на все село.

Пришел и Алексей с Раисой. Раиса больше молчал на свадьбе, не пила, ни ела, но подарок молодым сделала хороший. Подарила невиданную картину. На ней золотые и черные зигзаги, густо переплетены, как змеи после зимнего сна на теплых камнях, а посередине клубка глаза прорисованы, точно как у Раисы, раскосые и пронзительные. Картина красивая, все ахали, когда рассматривали. Серафима ее потом повесила в горнице, на видное место.

Раису Серафима не приняла, а Алексей с Петром подружились, а и верно, что им делить?

Заходил Алексей в их дом часто, долго не засиживался, трое детей дома, а Раиса не заходила никогда.

- Тепло у вас в доме,- иногда скажет Алексей.

-Еще скажи светло,- смеется Петр.

- И светло, и тепло, а у меня, как в погребе.

О чем это он, не понятно.

 

Сима уже вышла на крыльцо, но вернулась, забыла бросить собаке, кудлатой и беспородной Зайки, кости и хлеб. Вдруг остановилась на тропинке,которая вела до калитки, даже за грудь схватилась, такой страх подступил. Мороз прошел по спине, словно ветром северным дохнуло. Сон вспомнила сегодняшний. Во сне будто услышала она громкий скрип калитки, выглянула в окно, а там, во дворе стоит освещенная лунным светом Раиса. Вроде на дворе уже зима, а Раиса по - летнем одета. Лицо от лунного света голубое, как у покойника, а волосы как змеи по спине клубком, только не шипят.

Симе во сне показалось, что ужас заполнил все ее клеточки тела, весь дом, весь двор и не то было страшным, что видела Сима, а будто пришел этот невиданный прежде ужас вместе с Раисой. Во сне собака Зайка выскочила из будки, попыталась лаять, но из собачьего горла вылетал лишь жалобный визг.

А Раиса встала ногой на песью голову, придавила ее, и когда пес задергался в агонии, подняла голову к Серафиме и засмеялась жутким смехом. Что-то во сне было дальше, но Серафима не могла вспомнить.

 

Пес во дворе был жив и здоров, благодарно вертел хвостом, вроде бы хотел сказать: « Извините, мне сейчас некогда, потом поблагодарю». Солнце припекало, ветерок доносил аромат подсыхающего разнотравья, куры рылись в теплой пыли двора, отчетливо слышались веселые голоса баб на телегах, уже где-то на краю села. Страхи растаяли, как утренний туман.

 

Серафима шагнула за калитку, когда услышала страшный крик мужиков и женские визги. От предчувствия подкосились ноги. Пакет с обедом упал на дорожку. Покатились огурцы и яйца, пласты мягкого хлеба покрылись пылью, и куры выхватывали их друг у друга и убегали с кусками, что бы склевать в сторонке. Серафима бежала, не видя перед собой дороги, в толпу, которая образовалась впереди и твердила одно: «Только бы был жив, только бы был жив».

Петр лежал возле опрокинутого мотоцикла, на боку, зажимал ладонью живот, а из-под руки лилась прямо на дорогу, сквозь пальцы, яркая и густая кровь. Дорожная пыль мягкая, как пух, по которой так приятно ходить босиком, кровь впитывала моментально, превращаясь в комья почти черного цвета. Не сразу увидела Серафима, что на спине у Петра майка тоже разорвана и окровавлена, и что один клык у погрузчика в крови.

Петр сдерживая крик боли, даже пытался улыбаться, но уже теряя сознание твердил одно и тоже: «Алексей не виноват».Наверно, на каком- то ухабе притормозил он мотоцикл, а трактор нагнал его и насадил, как копну на вилы. Насквозь.

Умер Петр на четвертые сутки в районной поликлинике. Уже перед смертью все бормотал: «Алексей не виноват, я сам». Петра похоронили, а Алексея арестовали. Все жалели Петра, но никто в селе не осуждал и Алексея,

Понятно, что несчастный случай, ведь и Алексея жалко тоже, не хотел он, и на кого троих детей оставит теперь?

 

Раиса горевала в одиночку, не было у нее на селе подруг. На похороны Петра тоже не пришла, да никто и не осудил ее за это. Тут не виновным тяжело, а она как бы причастна к смерти. Хотя потому, что был Алексей ее мужем.

Потом был суд. Серафима на суде выступать отказалась. Да и не могла говорить, только рыдала. В зале суда все бабы рыдали, сухие глаза были только у Раисы.

Стала совсем худая и черная, взгляд злой и тяжелый После суда, когда милицейская машина увезла Алексея, подошла Раиса к Серафиме. Посмотрела своими сухими раскосыми глазами в мокрые глаза Симы и четко сказала: « Потеряла я своего, не вернется он больше ко мне, а вот твой вернется!»- засмеялась беззвучно, но так страшно, что даже собаки лаять перестали, даже пчелы перестали жужжать, такая тишина настала.

Схватилась Серафима за сердце, словно боялась, что оно выскочит, слезы бегут, голос хриплый кое - как выдавила из себя: « Что ты такое говоришь?»

Бабы потом рассказывали, что надо было подойти к Серафиме, посочувствовать, да ноги у них у всех, будто к земле приросли.

 

Пришла осень, надо картошку копать, моркву да свеклу дергать, потом капусту срезать, да квасить,Работа в деревне не кончается ни когда.

Серафима отплакала свое, стала в себя приходить, только ночами, когда не видит никто, еще рыдала в подушку, но уже ловила себя на мысли, что жизнь продолжается. Уже подружка закадычная стала забегать не успокаивать, а позвать в кино или на лекцию. Хорошая подружка у Серафимы, Анюта, в школе училась на два класса ниже, моложе Симы на два года, а дружить стали, как вернулась Серафима из мед.училища. С тех пор подруги не разлей вода, как сестры. Много бы Анюта смогла порассказать о том, сколько слез выплакала Серафима, сколько ночей не спала, как ругала себя за то, что не усмотрела, не сберегла Петра. Подруга была хорошая у Серафимы.

 

Перед самой зимой, речка уже застыла, сено с полей вывозили, Катя с Серафимой пили поздний чай. За день намаялись так, что глаза сами слипались. Сима постелила на диванчике на двоих. Улеглись, еще немного пошушукались, уже стали засыпать. Вдруг дворовый пес завыл, так жутко, что девчата соскочили с дивана и прилипли к окну.

Было темно, в деревенских окнах света почти не у кого не было, правда луна была во все небо, как желтый апельсин. Яркая и круглая, так и лезла в окно, как сосед, подглядывающий за соседкой.

На улице все было окрашено в два цвета - черный и голубой. Черный сарай и голубой снег.

От сарая, через огород, шел черный человек к дому. Шел неуверенно, как идет домой мужик пропивший зарплату- идти не хочется, а надо, больше не куда. Странно выл пес, забился в будку, носа не высовывает, а сам хрипит и подвизгивает. Что его могло так напугать?

Человек шел по огороду, потом по двору. Вот подошел к двери, даже не стукнула щеколда – забыли, что ли закрыть дверь, вот дверь открылась, впустив клуб холодного тумана, который полностью закрыл вошедшего.Странный был туман, густой и липкий, его не с улицы занесли, а прилип к человеку этот туман, как шерсть и не опадает. Вроде мороз на дворе небольшой и дверь закрылась сразу, но в доме стало холодно, словно неделю не топили.

Туман опал внезапно, как клочья шерсти у собаки, на пороге стоял Петр!

Бывают страшные сны, но этот был очень страшным, это был тот сон, те ощущения, которые Серафима уже ощущала, тогда летом, перед гибелью Петра.

Петр не был живым, но и мертвым он не был. Мертвые не снимают около порога сапоги, не вешают пиджак на гвоздик у двери. Живые не молчат когда приходят домой после долгого отсутствия.

Девчата прижались друг к другу у окна, пока они думали, что это просто сон, и не кричали, боялись пошевелиться, высказать свое присутствие. И в жуткой звенящей тишине Петр подошел к раскрытому дивану, разделся, как раздеваются перед сном, и улегся в постель. Он лег к стене (живой Петр всегда спал у стены) на бок, лицом к горнице. Правой рукой приобнял подушку, на которой должна была лежать Серафима. Его странно неподвижные глаза не закрылись и светились матово и тускло. Такие глаза бывают у фарфоровых кукол. Вроде закрываются и открываются, а не живые. Время остановилось, в такие минуты люди или сходят с ума, или седеют.

Вечность тоже кончается, запел петух. Петр неспешно встал, оделся, шагнул за порог, спустился с крыльца. Собака уже не лаяла, не визжала, пятилась задом в будку, она сипела задыхаясь. Животина страха не выдержала, сдохла прямо в конуре. Две девочки, онемевшие и окаменевшие, смотрели в окно и наблюдали, как через огород, в сторону кладбища удаляется черная фигура. А за окном уже серело, шел зимний неспешный рассвет.

 

Молодой батюшка в тот же день отслужил в доме молебен. Когда брызгал святой водой, капли воды попали на картину, подаренную Раисой, когда-то на свадьбу Сирафимы и Петра. Случилось невиданное: картина вздрогнула, как живая, вроде как съежилась, даже посыпалась позолота. Потом струйки дыма, похожие на мертвые прозрачные пальцы обвили картину со всех сторон, вроде пытаясь защитить ее. Из-под прозрачных пальцев вырвались клочья пламени, дым пошел черный и горький.

Похоже, как кипятком плеснули на клубок змей, такое раздалось шипение. Пепел до пола не долетел, кто-то дверь отворил вот сквозняком пепел, и вынесло за окно.

Из толп односельчан, которая собралась во дворе, послышались крики. Раиса с вытаращенными глазами хваталась за горло, словно пытаясь разорвать не видимую всем удавку. Шатаясь и воя, вышла вон за калитку и как сгинула. Батюшка еще покропил потом святой водой тропинку в огороде до самого кладбища.

Что это было, не знает ни кто. Раиса с детьми из села как испарились.

И снова на всей земле весна. В селе, между огородами, вместо забора высаживают черемуху, она в эту весну расцвела особенно дружно, за одну ночь. После захода солнца парни и девчата собираются на годами утрамбованный пятачок под черемухами, поют под гармошку страдания, танцуют поднимая пыль, а потом расходятся парами. За селом, за покосами, еще закат не отцвел, а над речкой Петровкой уже восход загорается. Снова заря целуется с зарей- говорят в селе.

Прибрежный тальник моет свои косы в реке, заигравшийся пескарь плюхает на гладкую воду реки и круги на воде искажают отражение. Эхо такое чуткое, скажи шепотом , оповестит на весь мир.

Для всех Господь нашел счастье и успокоение.

Подруга Серафимы Анюта замуж вышла за Алексея, который вернулся в село после тюрьмы. Где его жена и дети, разузнать не смог, как не пытался. Сама Серафима до сих пор не замужем, но бабы рассказывают, что новый председатель не ровно дышит, когда смотрит на Серафиму.

А уж наши бабы знают все!