Похолодало на девятое,

И майский снег засыпал кровли.

Черёмуха застыла смятая,

Упав в хрустальные ладони.

 

Так, медный колчедан из тигля,

Вернётся платиновой кромкой,

Алмазная слеза – позёмкой

Укроет ёлочные иглы.

 

И похоронка в чёрной рамке

Над журавлиными полями…

И мать заплачет над ребёнком,

А пламя гибельно и тонко.

 

Старик, ты слушаешь сутулясь,

Сапог бомбежку по брусчатке,

Так молодости отпечатки

Уходят в неизвестность улиц…

 

Похолодало на девятое,

И майский снег засыпал кровли.

Черёмуха застыла смятая,

Упав в хрустальные ладони.

 

Мой дед не любил надевать медали по праздникам. Прикрепляя на пиджак планки, заменяющие награды, он говорил: “Нескромно хвастаться: ну, заслужил, не один я такой. Знаешь, защищать Родину было долгом каждого!”

 

Помню, дед (он меня воспитывал с года, и я называла его отцом, как и бабушку - мамой), показывал, как надо правильно "заныкивать" от мамы мизерную тогдашнюю зарплату, зная, что не выдам. Не всю, конечно, рублей, эдак, с десять-двадцать в месяц: в записную книжку со специально приклеенным кармашком. Еще небольшой кармашек был пришит к поясу внутренней стороны брюк...

 

На скопленные деньги папа покупал гостинцы. Подарки на праздники дарил нам с мамой со "значением", что-нибудь полезное. Мне раз - часы, а обычно - книги, маме - вечно туфли, мягкие, кожаные - у нее болели ноги... Или что-то дорогое, качественное. А я рисовала, как по спецзаказу, праздничные картинки, уж очень они ему нравились, поскольку сам рисовать он не сумел бы никогда, так как был настоящим дальтоником, что не помешало ему сдать на права. Обманул для пользы дела ГАИ, выучив наизусть все цвета и оттенки.

Он был левшой, но хорошо шил. Несмотря на то, что два раза попадал под взрыв, получив повреждение позвоночника и, главное, - левой руки. Но переучился перешивать правой старые костюмы своего сына, моего папы Жени, который занимал в то время немалый пост - не пропадать же добру!

Одевал защитного цвета рубашку. Мы жили тогда уже в Москве, и за этими рубашками ездить стало гораздо удобнее. Про рубашки отдельная история под кодовым названием "Не ближний свет - поездка в "Военторг" из Рязанской области".

Галстук носил обязательно черный, шерстяной берет, тщательно выстиранный и высушенный на специально придуманном круге из негнущейся толстой проволоки.

В перешитом костюме и начищенных до зеркального блеска поношенных ботинках - "морской флот Испания - Россия" - шел на работу в ЖЭК, по привычке отдавая честь:

- Салют!

- Родейро?!.. Салют! - отвечали встретившиеся на пути знакомые и друзья.

 

Однажды, посадив на колени меня, беременную, с огромным животом (вся семья думала, что будет двойня), прошептал на ушко:

- Вот в Испанию собираюсь, прислали бумаги: пенсия приличная накопилась. Поеду.

А я испугалась, зная, что все его друзья испанцы примерно через месяц после поездки умирали. Почему? Родственники говорили - от перемены климата.

- Пап, может не надо, пусть сами присылают? - обнимая за шею теребила его седые кудрявые волосы.

- Нет, поеду. Подпись моя нужна.

Когда отец приехал из Испании, мы его просто не узнали: загорелый, в модном джемпере, новых брюках, в дорогих ботинках, он казался каким-то чужим.

Отец восторженно рассказывал и о том, что у его сестер есть огромный кирпичный особняк, машина - супер! Племянники учатся в престижном университете... И, оказывается, люди там живут не бедно...

А на следующий день, надевая свой старый выходной костюм вместо планок, наконец, прикрепил медали и ордена. Взяв на руки моего новорожденного сына, сказал:

- Хороший человек вырасти должен, береги его, дочка.

Поехал на "Кузнецкий мост" в "Красный крест" за перечисленной пенсией. А часа через два мне позвонили из милиции и сказали: "Умер прямо на эскалаторе, по дороге домой."

Когда его хоронили, мама все плакала и растерянно спрашивала меня, какой костюм отдать, чтобы одели в морге: с планками, как он любил, или с медалями.

- Да, какая разница! - вскрикнула я, а после задумалась и ответила:

- Мам, с медалями.

Ведь папа понял, как он жил в России. Да и умер он вовсе не из-за перемены климата...

 

Моего отца уважали, любили и знали как очень порядочного человека.

Прошло уже почти пятнадцать лет со дня его смерти, а люди нет-нет, а подойдут ко мне во дворе и спросят: " Как дед?"

Не верится им, как, впрочем, и мне, что его давно уже нет на этом свете.

Вот и вчера, подошла ко мне старушка и спросила: "Вы ведь, дочь Родейро?!.. Хороший был человек..."

Значит, помнят!