Мир не одноявляется. Он многолик. И каждый читает произведение искусства, особенно, классическое, по-своему, каждый для себя находит что-то уникально свое, будто автор писал послание только ему. Этим, и только этим классика отличается от остального — она обращена ко всем и каждому в отдельности. Много линий исследовано автором в тематике новеллы (долг, честь, любовь и, как роковой их замес, помрачение рассудка - амок), но для себя я определила как наиболее впечатляющую, значимую — цена любви, готовность женщины отдать за любовь жизнь.

В Малазии, на островке пуританства среди экзотической дикости, в узком кружке английской аристократии, в прямом и переносном смысле помешанной на вопросах чести, один из столпов которой — добродетель Женщины, к исключительно гордой благородной даме приходит любовь. Зная, что единственный способ скрыть истинное положение дел, причем, скрыть, полагаю, не ради себя, а ради сына и супруга, которого она, пусть не любит, но уважает, это решиться на подпольную операцию, если не удастся отыскать анонимную медицинскую помощь. И женщина вполне была готова рискнуть даже там, куда в здравом уме вряд кто обратится... Местные бабки запросто избавляют от последствий любовного угара своих, из одной с ними среды, но в данном случае могла дрогнуть либо рука той же бабки, либо нечто дрогнуло в женщине... Возможно, то самое чувство долга пуританского общества — практически непреодолимое чувство вины за согрешение против чести семьи и рода. Общество женщину, ее право любить, безжалостно кинуло на алтарь провозглашения незыблемых своих ценностей.

Более того, есть все основания полагать, скажи она любовнику о беременности, он бы пошел на крайние поступки, разрушающие то, что женщина разрушать вовсе была не намерена, а, зная причину ее смерти, запросто бы застрелился. А так мы имеем, пусть и слабый, но шанс на его религиозные чувства и смирение — она хотела, чтобы любимый человек жил и выкупила его жизнь ценою собственной. Женщина оказалась в ситуации полного одиночества против спутанных в клубок роковых совпадений личного характера и огромного пласта культуры с замесом всех ценностей одновременно. Одна против рока. И стояла до конца.

Могла ли такая героиня потерять голову в порыве банального проходного приключения? Сомнительно... Слишком она выше мелких страстишек. Впрочем, и по тексту сомнений в том нет, мужчина ей послан под стать. Женщина осознанно выбрала любовь, приняв заранее плату, которую, скорее всего, придется отдать, потому что и мужчина был готов на подобный шаг, но, увы, в сложившейся ситуации, в игре с обществом, с его ценностями, он бессилен изначально. В этом месте ничем не откупиться — так устроено, возможно, даже не людьми.

Конечно, женщина расхохоталась, когда выкуп был ей предложен. Предложен кем? Доктором, который был «готов» подарить ей жизнь. Но тут была... тут была железная, чисто мужская решимость... с первой секунды почувствовал я, что эта женщина сильнее меня... что она может подчинить меня своей воле...

Нет, такие женщины в милостях не нуждаются. Они пришли, чтобы дарить. И любовнику жизнь она подарила. Как подарила честь мужу и сыну. Достойный выбор, запредельная плата, но и мерки не простых смертных.

Вот почему эта женщина - не знаю, сумею ли я объяснить вам, - она волновала,

раздражала меня с той минуты, как вошла, словно мимоходом, в мой дом. Безымянный доктор, как человек, имеющий дело с жизнью и смертью по роду деятельности, почувствовал, какая сила, стихия, вошла к нему в дом и бросила вызов. Женщина выбрала не сытую, беспечную, со всех сторон обеспеченную до конца дней жизнь в покое и почете, а миг, каких-то несколько месяцев полноценной жизни в любви, пусть и преступной с точки зрения общества, но жизнь ради самой жизни. Иначе и не стоило рождаться на этот свет...

Вызов был принят. Игра разыграна достойно. Но игрок-врач не сразу сообразил, с чем, с какой силой имеет дело. Только страстное желание победить ее гордость... победить как мужчина... - он решил поначалу, что речь идет о любовной интрижке, глупому залету по слабости человеческой...

Впрочем, гордыня сыграла не последнюю роль в роковом событии. Конечно, знатная и очень богатая изначально женщина привыкла выбирать, повелевать, чувствовать себя на высоте. Во враче она видела подчиненного. И тут в адов котел была брошена уязвленная посредственность врача, которая, впрочем, вполне отыгралась в ходе дальнейшего представления. В моей собачьей жизни это была ведь единственная радость: пользуясь горсточкой знаний, вколоченных в мозг, сохранить жизнь живому существу... Я чувствовал себя тогда господом богом... Право, это были мои лучшие минуты. И вот ворвавшаяся из другого мира женщина, столь желанная - с этого мгновения я только и жил мыслью овладеть ею - скидывает господа бога с его Олимпа... Впрочем, все оттуда упали...

 

Нескончаемо можно говорить о великом произведении искусства, вновь и вновь любуясь его огранкой и игрой света в ней и вокруг этого магического кристалла. Несть числа его достоинствам. Но приходится выбирать моменты, наиболее впечатляющие из сонма потрясающих. Хотелось бы, затаив дыхание, коснуться филигранной символики, сопровождающей рассказ. Конкретно на трех центральных деталях, отражающих суть трагического повествования — колокол, гроб и стекло как емкость для работы с памятью: поминальный стакан и бутылка, из которой наливают, а, выпив содержимое, с посланием (новелла) кидают в море вечности. Колокол, стакан и бутылка почти всегда используются как связки-символы между условными частями новеллы.

Нижеизложенное — краткий пересказ в цитатах содержания в свете указанных символов. Не могу удержаться, чтобы его не привести — настолько впечатляет свидетельство доктора о роковой встрече с женщиной ...его мечты ли, судьбы... Заодно тешу себя мыслью, что кто-то, перечитав пересказ, захочет обратиться к полному тексту, быть может, даже оригинальному...

 

Уже в следующей за вступлением графически отделенной части новеллы мы встречаемся с мрачной символикой. Как-то раз я проснулся, когда в моем маленьком гробу было уже совсем темно и тихо. Повествователь попадает не с корабля на бал, а с бала, о котором узнает позже, быть может, единственного в жизни бала несчастного своего попутчика, попадает на корабль, в котором ему отведена не каюта, а, по его эмоциональному впечатлению, самый настоящий гроб. Но пока он выходит на палубу и окунается в мерцающую, нереально-прекрасную волшебную сияющую ночь под Южным Крестом. Мне хотелось спать, грезить, но жаль было уходить от этих чар, спускаться в мой гроб.

И в этом неумолчном журчании полуночного мира повествователь встречается с героем своего рассказа.

За стеклами очков я увидел чужое лицо,(...) но лицо показалось мне мрачным, страшно искаженным, нечеловеческим.

Во второй встрече - четвертая условная часть новеллы, посвященная теме долга - мы впервые слышим звук корабельного колокола. Что-то влекло меня, тревожило, и я знал, куда меня влечет: туда, к черной путанице снастей на носу - узнать, не сидит ли он там, неподвижный и таинственный. Сверху раздался удар корабельного колокола. Меня словно что-то толкнуло.

Здесь же становится известно, что не только повествователю каюта кажется гробом. Возможно, вполне возможно, что такое ощущение, подспудное, присутствует вообще у всех пассажиров, но они неустанно и нервно отвлекаются от мрачных мыслей, от своего страха перед стихией и провидением. Я больше не могу сидеть в каюте, в этом... в этом гробу... я больше не могу...- исступленно повторяет таинственный незнакомец в ночи. - Сказанное вами странно поразило меня... поразило потому, что это как раз то, что меня сейчас мучит - лежит ли на нас долг... долг...(...) Нужно помогать, конечно, для этого мы и существуем... но такие правила хороши только в теории... До каких пределов нужно помогать?.. Вокруг темы долга (основополагающей) и крутятся зловещие символы. Да, где-нибудь кончается долг... там, где предел нашим силам, именно там...

В конце четвертой части мы впервые слышим звон бутылок и стаканов, пока — вполне невинный. Звякнули одна о другую две, три, а то и больше бутылок, которые он, видимо, поставил возле себя. Он предложил мне виски; я только пригубил свой стакан, но он разом опрокинул свой. (…) Громко ударил колокол: половина первого.

В пятой части читателю дается передышка, впрочем, скорее напоминающая начало бури, чтобы в шестой с ударом колокола разразиться явлением роковой женщины. Вдруг прозвучал отрывистый, сильный удар колокола: час. Он встрепенулся, и я снова услышал звон стакана. Очевидно, его рука ощупью искала виски.

В седьмой части В темноте снова блеснул наполненный стакан. Доктор был слишком возбужден, чтобы опьянеть, но выпито было уже немало. Я увидел лицо - такое, какое боялся увидеть: непроницаемое, свидетельствующее о твердом, решительном характере, отмеченное не зависящей от возраста красотою, с серыми глазами, какие часто бывают у англичанок, - очень спокойные, но скрывающие затаенный огонь. Эти тонкие сжатые губы умели хранить тайну. Она смотрела на меня повелительно и испытующе, с такой холодной жестокостью, что я не выдержал и невольно отвел взгляд.

Поединок был, казалось бы, предрешен. Но гордыня женщины сыграла решающую роль не только в ее судьбе, но изломала всех, кто оказался на ее пути. Я знал, что она ненавидит меня, потому что нуждается во мне, а я ее ненавидел за то... за то, что она не хотела просить. (…) Потом, словно липкий гад, впилась в меня мысль, и я сказал... сказал ей...

Восьмая часть — заключительная сцена в доме доктора. Опять тихонько звякнул во тьме стакан.(на палубе) Рок неумолим: она вдруг расхохоталась... с неописуемым презрением расхохоталась мне прямо в лицо... с презрением, которое уничтожило меня... и в то же время еще больше опьянило... Это было похоже на взрыв, внезапный, раскатистый, мощный... Такая огромная сила чувствовалась в этом презрительном смехе, что я... да, я готов был пасть перед ней ниц и целовать ее ноги. Это продолжалось одно мгновение... словно молния огнем опалила меня... Вдруг она повернулась и быстро пошла к двери. Я невольно бросился за ней... хотел объяснить ей... умолять ее о прощении... моя сила была ведь окончательно сломлена...

В девятой части доктор бросается в погоню. Знаю, что ее муж пробыл пять месяцев в Америке и в ближайшие дни... должен приехать, чтобы увезти ее в Европу...

Часть десятая — амок. Это больше чем опьянение... это бешенство, напоминающее собачье... припадок бессмысленной, кровожадной мономании...

Первое слово одиннадцатой части звучит в буквальном смысле. Прозвучал колокол - два твердых, полновесных удара, долго вибрировавших в мягком, почти неподвижном воздухе и постепенно угасших. (...) Я опять услышал, как рука нащупывает бутылку, услышал тихое бульканье.

Одиннадцатая часть демонстрирует цепь случайностей, словно сбитую одним ударом молота (колокола) в единую неразделимую биту, которая обречена пойти на дно. Казалось бы, все еще можно предотвратить...

Но Она видела во мне только безумного, который преследует ее, чтобы унизить, а я... в этом и была вся ужасная бессмыслица... я больше и не думал об этом... я был вконец уничтожен, я хотел только помочь ей, услужить... Я пошел бы на преступление, на убийство, чтобы помочь ей... Но она, она этого не понимала.

Сцена бала добавляет напряженности и так взвинченному повествованию. Как может она так улыбаться, так... так уверенно, так беззаботно улыбаться и небрежно играть веером, вместо того чтобы комкать его от волнения? Я... я, чужой... я уже два дня дрожу в ожидании того часа... я, чужой, мучительно переживаю за нее ее страхи, ее отчаяние... а она явилась на бал и улыбается, улыбается...

(…) только нам двоим в этой толпе известна ужасная тайна... а она танцевала... В эти минуты мои муки, страстное желание спасти ее и восхищение достигли апогея.

Далее безумные ошибки доктора нарастают как снежный ком и он, наконец, понял, что для меня все потеряно, что эта женщина ненавидит меня за мою нелепую горячность... ненавидит больше смерти... понял, что могу сотни раз подходить к ее дверям, и она будет отгонять меня, как собаку.

В двенадцатой части все решено — доктор выведен из игры, он лишь свидетель. Возле нас что-то зазвенело и покатилось, - неосторожным движением он опрокинул бутылку. Я слышал, как его рука шарила по палубе и, наконец, схватила пустую бутылку; сильно размахнувшись, он бросил ее в море.

Короткая тринадцатая часть — пронзительное откровение: дала какой-то ведьме убить себя, лишь бы не довериться мне... Только потому, что я, безумец... не пощадил ее гордости, не помог ей сразу... потому что смерти она боялась меньше, чем меня.

Четырнадцатая часть:

Пятнадцатая часть: как можно жить после того, что я пережил... чувствуя, что это живое дыхание, что этот первый и единственный человек, за которого я так боролся, которого хотел удержать всеми силами моей души, ускользает от меня куда-то в неведомое, ускользает все быстрее с каждой минутой и я ничего не нахожу в своем воспаленном мозгу, что могло бы удержать этого человека...

Шестнадцатая часть. Он долго молчал. Я заметил это только тогда, когда в тишине раздался колокол - один, два, три сильных удара - три часа.

Сцена освидетельствования тела.

(…) Слушайте: даю вам честное слово - если вы подпишете свидетельство, что смерть вызвана... какой-нибудь случайностью, то я через несколько дней покину город, страну... и, если вы этого потребуете, застрелюсь, как только гроб будет опущен в землю и я буду уверен в том, что никто... вы понимаете - никто не сможет расследовать дело.

Семнадцатая часть. Забыл, что здесь замешан еще один человек - тот, которого любила эта женщина, кому она в пылу страсти отдала то, в чем отказала мне... Двенадцатью часами, сутками раньше я ненавидел бы этого человека, мог бы разорвать его на куски... Но теперь... Я не могу, не могу передать вам, как я жаждал увидеть его, полюбить за то, что она его любила.

Восемнадцатая часть. Доктор после исповеди отказывается от последующего акта сочувствия.

Девятнадцатая часть, заключительная. В ту ночь, писали газеты, в поздний час, чтобы не обеспокоить печальным зрелищем пассажиров, с борта парохода спускали в лодку гроб с останками знатной дамы из голландских колоний. Матросы, в присутствии мужа, сходили по веревочной лестнице, а муж покойной помогал им. В этот миг что-то тяжелое рухнуло с верхней палубы и увлекло за собой в воду и гроб, и мужа, и матросов. Одна из газет утверждала, что это был какой-то сумасшедший бросившийся сверху на веревочную лестницу. (...) С большим трудом спасли матросов и мужа покойной, но свинцовый гроб тотчас же пошел ко дну, и его не удалось найти. Появившаяся одновременно короткая заметка о том, что в порту прибило к берегу труп неизвестного сорокалетнего мужчины.