ИНТЕРВЬЮ (эфир от 09.09.2015, отскриптовано Левской Ольгой)

 

http://radiovk.ru/?p=3040 (здесь можно послушать вживую)

 

Ольга Левская: Добрый вечер! Передача Культурная Среда, Ольга Левская беседует с Рустамом Карапетьяном.

 

Рустам Карапетьян: Здравствуйте!

 

О.Л.: Рустам – это замечательный детский поэт и писатель, и взрослые стихи он тоже пишет.Что у нас происходило этим летом?

 

Р.К.: Почему летом? А, наверное, потому что про «Куб» у вас в передаче уже рассказывали, да? Про лето… Про лето, я, боюсь, сильно много не расскажу – вот сейчас происходит «Волошинский сентябрь», я уже замучился пиарить Мишу Стрельцова, но так получилось – он как раз вот книжку «Точка опоры», которую он мне помогал составлять, и писал предисловие к ней – выдвинул на международную Волошинскую премию, которой как раз в августе итоги подводятся – книжка вошла в лонг-лист по номинации – там громкое название номинации:»Лучшая поэтическая книга за 2014 год» — ну, я сильно, конечно, на свой счет это не воспринимаю. Но список авторов там достойный, и просто приятно постоять в их рядах, и сказать – вот, я в лонг(лист) прошел вместе с такими-то, всякими разными товарищами.

 

О.Л.: Ну, тогда у меня такой вопрос: вот получается, это поэзия для взрослых – книга «Точка опоры» — тоже поэзия для взрослых, и в первую очередь – я понимаю – поэзия для взрослых – это то, с чего ты начинал. Я первый раз вообще услышала твое имя – как имя автора песни, песня эта была про вечер – она была такая… взрослая, вполне себе для взрослых людей. Как так получилось, что известен ты в первую очередь как детский писатель? Как это случилось?

 

Р.К.: Трудно сказать, почему у меня с детской поэзией… Я так подозреваю, что… Да, начал я как взрослый, если назад вернуться – трудно даже сказать, что я начинал – просто – вот, мы сидели, переписывались стихами, оттачивали друг на друге свое остроумие и мастерство, и в какой-то момент оно, видимо, отточилось. То, что я начал со взрослых – это вполне нормально, поскольку возраст был как раз – ты упомянула песню – это 16-17 и так далее, трагическая юность, всякие любови, вздохи, и так далее. Естественно, я про это, как и все, писал. Многие в этом возрасте пишут, сочиняют песни, делают еще всякие глупости, лазят в окна. Некоторые перестают, вот, я в окна сейчас не лажу.

 

О.Л.: А раньше лазил.

 

Р.К.: Ну был, так вот… пара моментов похожих. Окно правда было на третьем этаже… Я не лазил, я стоял внизу и кричал.

 

О.Л.: Ну, тоже хорошая картинка. Так что там все-таки – стихи для взрослых, песни для девушек – а как потом появилась литература для детей?

 

Р.К.: Есть официальная версия, которую я всем рассказываю, и – ну такая – настоящая, не настоящая – я сам (не знаю) – это ж не один какой-то момент. Официальная версия такая: в какой-то момент, не помню, по какой причине, я написал пародию на детские стихи нашей замечательной детской красноярской поэтессы Ульяны Яворской. Я написал одну пародию, вторую – а третья получилась вроде бы как уже не совсем пародия, а самостоятельное детское стихотворение. И оно пошло-поехало. Дальше начали получаться самостоятельные стихотворения. Это – если оглянуться назад – такая видимая отметка, веха в пути. Но – примерно в тот же момент – во-первых, у меня родился ребенок. То есть я очень сильно в эту тему попал. Третий момент – я никогда, может быть, сильно и не взрослел. Где-то это все сидело – а все остальное послужило поводом. Случился такой момент, дверца приоткрылась, как это «мы их в дверь – они в окно»… (О.Л.: Совпали!) Ну и сразу же туда, быстренько-быстренько… Может быть, я свой инфантилизм так хорошо — не люблю это слово – но другого русского аналога нет – сублимирую, выражаю таким образом. Так он лежит, бедный, ему деваться некуда – а тут можно на совершенно законных основаниях возвращаться в детство, вести себя, как ребенок – и никто тебе ничего не скажет, наоборот – только похвалят. «Молодец», скажут, «вот как чувствует!»

 

О.Л.: А дети, дети-то что говорят?

 

Р.К.: Дети? С детьми я в основном встречаюсь на встречах (литературных). Детям нравится. Я давным-давно писал рассказ – не рассказ, а такое вот наблюдение – буквально несколько строчек, и упомянул, что для меня все детские авторы делятся на авторов-взрослых и авторов-детей. Я смысл передаю, там я красивее как-то выразился. Есть авторы, которые пишут для детей – как «взрослые». А есть авторы – которые сами – «дети». «Взрослые»-авторы – они обязаны любить детей, быть детскими писателями. А вот авторы, которые «дети», как я – мне все равно, что это дети, я их воспринимаю, получается, на равных, поэтому я имею полное право не любить вон ту девочку, которая ведет себя противно, а любить вот этого мальчика, который сидит, меня слушает, или наоборот, ведет себя весело. То есть мы на равных, и я имею такие же права, как и они.

 

О.Л.: То есть — позиция например, «Льва Толстого, который очень любил детей», если верить другим авторам…

 

Р.К.: … это взрослый-автор. Он обязан детей чему-то научить, он как бы «выше» их, и он обязан их любить. Я себя не могу заставить любить некое такое… массу. Мне нравится – я могу долго, например, общаться с каким-нибудь одним ребенком, мне даже проще, или… Я действительно впадаю в некое «детство», и какие-то механизмы «детские» во мне просыпаются. Но при этом, конечно, взрослого полностью терять нельзя. (О.Л. :По крайней мере, делить конфеты…) Да, был такой момент, когда я «потерял» в себе взрослого – я помню, это в одном из эсперанто-лагерей, собирались, играли за столом, играли в карты. Я обыграл все – и даже маленькую девочку, как мне ни стыдно – но мне очень хотелось, и я выиграл.

 

О.Л.: И маленькая девочка была огорчена.

 

Р.К.: Я думаю, да. А я – нисколько.

 

О.Л.: Ну вот – детский писатель – он может, на самом деле, обидеть ребенка, выиграв у ребенка в карты.

 

Р.К.: В принципе – да, но хорошо, если потом он все-таки вспомнит, что он взрослый, как-нибудь сгладит эту ситуацию.

 

О.Л.: Было такое – чтобы читатели дети приходили, и говорили – вот это стихотворение – оно неправильное, нельзя так?

 

Р.К.: Не совсем так, была такая ситуация – есть у меня целый цикл, связанный видимо, с моим детством – с моим то ли советским детством, то ли именно с конкретно семейным… Скорее всего – с советским. Цикл про всякую разную еду. Конкретно – какую-нибудь кашу, капусту. И все стихи на тему – примерно – как хорошо есть конфеты, какая невкусная каша, капуста, и так далее. И вдруг – я прихожу на встречу, начинаю так же весело рассказывать – а что вы едите, а вас кашей кормят – а она же такая всякая противная… А дети говорят – нет, каша вкусная очень, мы ее любим. И вот это меня очень огорчило, потому что стихов-то я уже успел написать много на эту тему.

 

О.Л.: …Про то, какая каша противная. И никто не поддержал?

 

Р.К.: Ну, кто-то поддержал – но, что удивило – видимо, к нашему времени, каши стали вкусными. Надо будет попробовать. Я уж не знаю – мамы им варят, или из пакетиков они такие вкусные, но тема потеряла свою актуальность.

 

О.Л.: может быть, появилась связка «вкусный-полезный»? Есть же еще такое – дети они очень верят в некоторые вещи – и вот если это полезно – значит, это должно быть вкусно. Нет?

 

Р.К.: Не знаю. Я ничего не принимаю на веру, и, тем более – жалко мне моих текстов, поэтому я эти стихи все равно еще буду апробировать, проверять, — и если будет такая ерунда продолжаться – все дети будут дружно заявлять, какие каши вкусные – по-видимому, придется мне менять точку зрения.

 

О.Л.: Вот, когда написалось стихотворение детское – на ком ты его проверяешь? Кто первый слушатель?

 

Р.К.: Первый слушатель – конечно же, я сам. В большей степени… Ну и – это удобнее всего, поскольку не надо никуда бежать, носиться – ты всегда с собой. Я так понимаю, Ольга, ты может намекаешь на моего сына шестилетнего? (О.Л. – Да, намекаю!) Который часто под рукой… Как постоянного эксперта в области поэзии – я его не использую, но периодически приходится. Поскольку, несмотря на то, что я – «ребенок», я все-таки подросший ребенок – иногда возникают такие моменты, когда я сам не могу оценить – понятно это ребенку или непонятно, смешно – не смешно. Тогда приходится его брать, садить в уголок, и заставлять просто слушать, спрашивать: «А ты понял? А что ты понял? А почему не смеялся?»

 

О.Л.: Последний вопрос – очень хороший. Ребенок, наверное, очень любит, когда ему читают стихи, а потом его расспрашивают, почему он не смеялся.

 

Р.К.: Ну, я стараюсь так его сильно не мучить, поскольку ребенок не чужой – все-таки свой, родной.

 

О.Л.: Вот вырастет – отомстит. Напишет философский трактат – и будет папу терроризировать.

 

Р.К.: Я хочу, чтобы он все-таки полюбил мои стихи – поэтому я их ему не читаю… надеюсь, что он сам их когда нибудь начнет (читать).

 

О.Л.: Прекрасный ход. Ну, у нас-то такой цели нет – заставить слушателей полюбить стихи. Может быть, мы их почитаем все-таки?

 

Р.К.: Хорошо. Тем более – слушатель, в отличие от ребенка, всегда может сделать радио потише и отойти в сторонку. Ребенок бедный сидит…

 

О.Л.: Я как раз приглашаю наоборот, всех подойти поближе и послушать. Авторское чтение – это то, что нужно ценить!

 

Р.К.: Попробуем. Для меня это в некоторой степени премьера, поскольку все-таки читал стихи я постоянно на публике детям, когда есть контакт – ну а самое главное – я могу там скорчить рожу, помахать руками, еще что-то… Чисто голосом я не сильно все-таки играл. Поэтому посмотрим, как получится. Спасибо вам за такой опыт. И последнее еще вступление – стихи у меня несколько вразброс – какие хорошими показались – такие я и накидал, они несколько разновозрастные. Ребенку моему – он в третий класс сейчас пошел – поэтому я с ним тихонечко расту-расту, а стихи – они у меня – дошкольные, младший школьный возраст, и вот сейчас школьные, к среднему подбираемся.

 

Возле школы.

 

Возле школы во дворе

Прям на перекличке

Любу Клячкину Андрей

Дёрнул за косичку.

 

На щеке слеза блестит,

Но подруги Любе

Жарко шепчут: «Не грусти.

Дёрнул, значит, любит!»

 

И от счастья, как во сне,

Радостно краснея,

Люба сумкой по спине

Шмякнула Андрея.

 

Да, тут у меня школьная такая тема. Ну, видимо с первым сентября подсознательно было связано когда я выбирал.

 

Не готовы.

 

У доски стоит Петров

Покраснев мучительно.

Он сегодня не готов

Радовать учителя.

 

А учитель, как дракон,

Фыркает сурово.

Не готов сегодня он

Радовать Петрова.

 

Мишка и робот. – Такое вот дидактическое. Я вообще дидактики стараюсь избегать – но иногда надо что-нибудь вставить. Есть надежда — все-таки тогда где-нибудь опубликуют в каких-нибудь школьных сборниках.

 

— Вот иметь бы — думал Мишка:

— Как у робота мозги!

«Закачал» в них мигом книжки,

И на улицу беги!

 

Думал робот безутешно:

— Вот бы мне, как Мишка стать!

Мог бы книжки я неспешно,

С удовольствием читать!

 

(О.Л. : Очень жизненно.)

 

Р.К: Как-то разговаривали о скорочтении, да. Короткие стихи как-то у меня появляются – вообще двухстрочные стихи. Вначале у меня их не было, когда я начал встречи с разными… Ярмамами, (прим. — красноярский сайт для родителей) там у меня были дошкольного возраста, им все это очень нравилось, мне сказали –«А нельзя ли короткие – в две строчки, потому что детям восемь строк тяжело учить». Выяснилось, что в две строки писать сложнее.

 

О.Л.: Учить легче, а писать сложнее.

 

Р.К.: Писать сложнее – поэтому у меня их мало, поэтому я их принес.

 

Смелый страус.

 

— Я не трус! — божился страус :

— Я так с духом собираюсь!

 

Оригами. Осеннее такое.

 

Ветер шарит под ногами,

Собирает оригами.

 

Я ногами, как могу,

Помогаю ветерку.

 

Это такое, ближе к детсадовскому. И еще одно. Такое – несколько хулиганское.

 

Папуля и акула. На него даже мультфильм небольшой сняли в детском творческом центре под руководством Марии Иониной, о которой я уже упоминал.

 

С корабля упал папуля

И руками мельтешит.

А за папою акула,

Рот разинувши, спешит.

 

Что-то хочется акуле,

Очень сильно от него.

Но не хочется папуле

От акулы ничего.

 

И летит папуля к трапу,

От акулы прочь гребя.

Мы болеем все за папу.

Лишь акула — за себя.

 

О.Л.: Спасибо! По-моему чтение очень правильное – такое – и для взрослых, и для детей. Я еще хотела спросить – у нас на столе лежат книги, которые ты с собой принес – я видела одну из них – «Нарисованный слон». А какая была самая первая книга, которая вышла? Это была книга детских стихов?

 

Р.К.: Самая первая книга — или первая книга детских стихов?

 

О.Л.: Самая первая у тебя.

 

Р.К.: Самая первая книга вышла – это были «Четыре стороны небес», книжка небольшого формата, она вышла по результатам конкурса «Король поэтов» в 2008 году.

 

О.Л.: Точно, ты же у нас «Король поэтов»!

 

Р.К.: Да, 2008 года.

 

О.Л.: Мы тут любим «Королей поэтов» приглашать, да.

 

Р.К.: В 2010 году был новый конкурс – они раз в два года проводятся.

 

О.Л.: И это была первая книга.

 

Р.К.: Да, это была самая первая книжка. А детская книга – это как раз был «Нарисованный слон», который вышел по гранту «Книжное Красноярье» в 2012 году. Не так уж и давно, получается. Но это именно книга, писать детские стихи я начал раньше – уже в местные сборники подавать, еще куда-то. Видимо – качественный материал на целую книжку насобирался к 2012 году.

 

О.Л.: А как вышла эта книга? Кто предложил ее выпустить? Как она вообще случилась?

 

Р.К.: Я запамятовал – Миша про «Книжное Красноярье» ничего не рассказывал? Есть у нас такой грантовый конкурс – где заявляется издательство, вместе с автором, конечно. Заявку подает издательство. То есть оно находит автора, или автор его находит, есть несколько номинаций, в том числе есть номинация, которая так, по-моему, звучит — «Художественная литература для детей и юношества». Грантовая комиссия смотрит, издательство подает проект книжки – макет, если им тексты оформление иллюстрации понравились – комиссия дает какую-то заявленную сумму, и издательство бежит, издает эту книжку, которая потом расходится по библиотекам, и плюс сколько-то экземпляров достается автору.

 

О.Л.: И сколько-то достается детям. Потому что я совершенно точно помню, что я видела эту книгу на Красноярской Книжной Ярмарке. (

 

Р.К.: Да, помимо тиража основного, который идет по библиотекам, несколько детям идет – на продажу, на ярмарку, да.

 

О.Л.: Я очень рада, что у меня есть такая возможность еще тебя попросить несколько стихов прочитать для взрослых. Первую информацию я уже получила, а сейчас такой вопрос – по событиям этого года. Есть ли какие-то события в твоей творческой биографии, про которые можно было бы сказать (еще)?

 

Р.К.: Ну, совсем коротко. События происходят постоянно. В этом году чем есть погордиться – вот лично мне – что приняли меня в Союз Российских Писателей, (О.Л.: О, поздравляем!) Спасибо. Дальше – мою взрослую книжку, а не детскую наш Союз Российских Писателей выдвинул выдвинул на Международную Волошинскую премию, и она там чуть-чуть посветилась в лонг-листе, что очень приятно.

 

О.Л.: Если я правильно помню, это книга «Точка опоры».

 

Р.К.: «Точка опоры», ты правильно помнишь, потому что ты ее оформляла. Твои иллюстрации видимо тоже немного посветились в этом листе. Ну и немножко возвращаясь к детской теме – как раз в конце августа дали мне второе место премии имени Куприна – это премия от «Союза крымских писателей» — не знаю точно, как он называется, чуть запамятовал – но вот есть такой отдельный союз, и несколько лет у них есть такая премия. В том числе есть там детская номинация (есть взрослая – и есть детская), и по детской номинации мне дали второе место.

 

О.Л.: А вот как это вообще – проснуться детским писателем? То есть – быть поэтом, который пишет, участвует в конкурсах поэтических, а потом вдруг однажды обнаружить, что — а ты-то на самом деле детский писатель. Как это случилось?

 

Р.К.: Ну, я не скажу, что я очень огорчился. Проснулся, посмотрел – ну, вроде, все нормально, руки-ноги на месте… Жить стало лучше, жить стало веселее, поскольку чаще приходится встречаться с детьми.

 

О.Л.: А был какой-то момент переключения – что вот до этого ты смотрел на себя как на автора который пишет для взрослых и немного для детей, а потом вдруг оказалось, что твоя литературная судьба – она от тебя потребовала чего-то еще?

 

Р.К.: Это процесс органический. Я же не резко сел и перестал писать взрослое и начал писать детское. Эти два процесса существуют во мне одновременно. Это даже не два процесса, это один процесс. Об одних и тех же вещах я пишу как взрослый и я пишу как ребенок. Вернее – для ребенка, для детей.

 

О.Л.: Для ребенка внутри взрослого.

 

Р.К.: Жизнь-то у нас одна – просто разные взгляды на нее. Я никогда не знаю, куда я вынырну. В настоящее время – просто так получилось – я все чаще и чаще начал писать для детей. Когда меня, наверное, четко запишут в детские писатели – рамки такие поставят. Вот как раньше в Советском Союзе: был Союз писателей – секция для детей, и к ней причисляли, или секция, ну, фантастов не было, какая-нибудь – публицистики… И все, ты должен был… тебя публиковали именно по этой линии. Вот как только меня в эти рамки поставят – хотя бы условно – я из чувства противоречия начну фантастику писать, например. Или в критику ударюсь. Всегда хочется идти наперекор, как только тебе говорят – нельзя что-то делать. Ну, это я так немного шучу – потому что от детского писательства на самом деле очень много позитива, как я уже сказал. И не только от встреч с детьми, но и от самого вот этого погружения, возвращения в детство. Сидишь, ныряешь обратно – в этот «взгляд» обратно погружаешься – и в это время ты что-то пишешь как ребенок – а, насколько вы помните, ребенок, хотя в детстве бывает очень сильно несчастлив — сильнее даже, чем взрослый иногда – но чаще все-таки он счастлив. И чаще меня вот эти счастливые моменты поддерживают, подпитывают. Кто-то в компьютерные игры рубится – а я вот – детские стихи пишу.

 

О.Л.: Здорово! Хорошее сравнение – написание детских стихов – это похоже на компьютерную игру. А я хотела спросить – сколько всего детских книг на настоящий момент у тебя вышло?

 

Р.К.: .На настоящий момент у меня одна книжка – «Нарисованный слон», более менее толстая, и семь небольших книжек таких – восьми – двенадцатистраничных, такого небольшого формата. Они все изданы в Белоруссии, в Минске — меня по интернету нашел издатель Валерий Квилория, и сказал: «- Мне нравятся ваши стихи, давайте, я вас издам.»

 

О.Л.: Такое бывает, да?

 

Р.К.: Да, такое бывает. Он не «крутой» издатель – я имею в виду, как в Москве у нас издательства есть. Но он книжки издал тиражом по три тысячи экземпляров. Я отслеживаю – там книжки распространились по белорусским библиотекам всяким. Он же занимается пиаром издательства – естественно своих авторов, ездит по Белоруссии и проводит встречи. Поэтому – больших денег я не получил, просто мы с ним договорились – он мне прислал – ну, тоже немало – порядка пятьдесят, иногда даже больше — восемьдесят экземпляров, что достаточно много: всегда не хватает экземпляров, чтобы их дарить где-нибудь, куда пошел – например в библиотеку, на встречу, в школу, еще куда… Так что я ему очень благодарен за вот эти – так я немногжко запутался – по моему- всего семь книжек у меня с «Нарисованным слоном» вместе – наверное, за шесть книг.

 

О.Л.: Ну, значит, наверное, скоро еще будет, это хороший такой повод подобрать материал для следующей книги, которая выйдет.

Я хочу попросить прочитать небольшой – вот мы сегодня про стихи разговаривали, и немного читали – а можно попросить прочитать немножечко прозы? Кусочек, что-нибудь?

 

Р.К.: Хорошо. В рамках программы естественно я подобрал такое вот – детское.

 

О.Л.: Вечером в среду детское, хорошо!

 

Р.К.: Такой есть кусочек у меня – называется «Детское стихотворение». Детское – в каком плане: это… Я не совсем уверен, что это для детей, я не успел на них проверить. Но, в любом случае, это для детей, которые спрятаны во взрослых.

 

О.Л.: Мы сейчас проверим на слушателях.

 

Р.К.: Да. И как раз вот – ответ на вопрос – «как вы начали писать стихи», некий вариант.

 

ДЕТСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

 

Я решил написать детское стихотворение. Я подумал, что в нем обязательно должен быть Мишка или Зайка. Есть, конечно неплохие детские стихотворения без Мишки или Зайки. Но, честно говоря, сразу чувствуется — что-то в них не то. Еще стихотворение должно быть коротким. Длинные стихотворения трудно учить, а детское стихотворение должно запоминаться легко и сразу. Я решил, что четыре строчки — это будет самое то.

Еще мне очень хотелось бы, чтобы стихотворение было немного грустное. Чтобы ребенок мог посочувствовать главному герою: Мишке или Зайке. И чтобы ситуация была самая простая и знакомая. Такая, с которой сталкивались все в своей жизни.

Когда точно знаешь, что ты хочешь написать — остальное уже совсем несложно. Поэтому я сел и написал:

 

Уронили Мишку на пол,

Оторвали Зайке лапу.

Все равно я их не брошу,

Потому что я — хороший!

 

Я отправил стихотворение в детский журнал, но оттуда мне ничего не ответили. Потому что они там ничего не понимают в детской поэзии. А потом я подумал, что вдруг они просто хотят украсть его у меня. Поэтому я решил срочно озвучить стихотворение здесь, чтобы все знали: ЭТО Я НАПИСАЛ!!!

 

Вот такой вариант событий.

 

О.Л.: Спасибо! А еще я знаю, что есть детские песни, которые получились нечаянно.

 

Р.К.: Да, это очень интересный момент. Я всегда комплексовал по этому поводу – пытался написать детские песни, но как-то вот длинные тексты у меня не шли – восемь, двенадцать строк. И вдруг обнаружился такой человек — буквально вот на днях, неделю назад – который прислал мне – «А вот вы не слышали?». Оказывается, он уже на пять –шесть моих текстов коротких написал песню, даже исполнил на Чуковском костре.

 

О.Л.: А что это такое?

 

Р.К.: Чуковский костер – это – каждый год сам Чуковский организовывал костер, у себя, для детей. А когда он умер, эту традицию продолжили, и до сих пор собирают – детские авторы собираются – и такой вот примерно в начале сентября большой Чуковский костер, где авторы читают, где игры с детьми, еще что-то… Я там не был, подробно не расскажу. Я только мечтаю как-нибудь туда попасть. Ну, главное, что сделал этот великий человек – Алексей Брахман – я понял, что даже на мои короткие тексты можно писать песни, и что я в принципе потенциальный автор огромного количества песен. Вот одну песенку я вам принес.

 

О.Л.: Да, сейчас мы ее прослушаем. Итак, песня.

 

Р.К.: Ну вот. «Мама-мамочка-моя» – это, конечно, отсебятина автора песни (О.Л.: Я поняла, я читала.) Но без нее песни бы не получилось бы наверное, да? То есть это уже какие-то песенные технологии.

 

О.Л.: Совместное творчество. Вопрос, который я хотела задать не про стихи, а про вот это изменение в жизни, которое происходит – когда человек пишет, и вдруг потом у него выходят книги, и его начинают везде приглашать – приглашают на встречи с детьми, в библиотеки, в школы, в какие-то еще места. Потом случаются командировки – вот, рассказывал про поездки на литературные фестивали… При этом я знаю, что у вас такая семья, где есть творческий человек с такой довольно интересной, яркой работой, которая тоже требует усилий, времени, графика…

 

Р.К.: Уж не на мою ли супругу вы намекаете?

 

О.Л.: Ну, наверное, на нее – да вот, можно, пожалуйста, так, пару слов. Ну, для начала просто…

 

Р.К.: Про семью, да? Ну, у нас три творческих человека, если уж на то пошло – во-первых, это моя любимая жена Эвелина, которая у нас является артисткой хора Театра Оперы и Балета, и которая, естественно, связана графиком театральным. Вечерние репетиции, выступления, тоже некоторые поездки – они по краю ездят куда-то. Ну и ребенок у нас тоже творческий человек – он три года занимался в танцевальной студии, и, собственно говоря, их тоже и возили туда-сюда, и гоняли, и приходилось как-то нам троим это все совмещать, эти шестереночки как-то друг с другом… Где-то мне приходилось свой график подстраивать, где-то жена, если могла, сдвигала – ну это постоянные компромиссы, конечно же.

 

О.Л.: Как я понимаю, это и сейчас происходит, да? Это был какой-то момент, когда ситуация изменилась – я понимаю, что Эвелина – она раньше стала работать по такому графику, наверное, все это время она работала, да?

 

Р.К.: Она сколько-то уже очень долго в этом театре поет, для нее это привычно. Я постепенно набирал количество встреч – ну и я, на самом деле, не самый активный в этом плане автор. Я встречаюсь не каждую неделю. Если встает вопрос о встрече – я заранее за три недели прошу, за месяц, чтобы меня предупредили – и мы выбираем день, чтобы мы начинали уже эти шестеренки подгонять. Плюс, возвращаясь к творчеству – жена у меня еще и эсперантистка. Что тоже требует некоего времени – некие поездки туда-сюда, встречи…

 

О.Л.: Эсперантистка – это очень так хорошо звучит, я уверена, что наши читатели знают слово «эсперанто», слышали – но можно все-таки пару слов про эсперанто в вашей семье?

 

Р.К.: В двух словах – это такой язык, придуманный…

 

О.Л.: Что значит слово «эсперанто»?

 

Р.К.: «Эсперанто» — означает «надеющийся». «Надежда» — «эсперо», «эсперанто» — надеющийся. Более ста лет назад этот язык придумал товарищ – россиянин – поляк, тогда Польша была частью России, и вот оно пошло-поехало, очень много народу в свое время пыталось под разными идеями – что он станет мировым языком, еще чем-то, сейчас идея – что это язык международного общения, поскольку он чрезвычайно легок в изучении, у него очень простая грамматика. Корни у него тоже все простые, европейские, очень много латинских. В свое время в Красноярске в клуб эсперанто входило более ста человек, в других городах тоже – ну, вы представляете, огромное количество народу. То есть приезжали на встречи тысячи. И – очень такой творческий момент – люди, которые там собираются, они все разные, все привносят свое. Кто-то — очень много было бардов в свое время, ну и сейчас тоже – тех, кто на гитарах поет, сайчас иих так же, барды, называют? (О.Л.: Да.)То есть вот это движение музыкальное, там группы, рок группы, рэп – это одна сторона, а второе – если ты какой-то ученый – ты лекции можешь (читать). Главное – люди просто собираются, болтают на этом языке, ну а дальше – что ты знаешь – то и продвигаешь. Я продвигаю, допустим, немножко детской поэзии, немножко взрослой — я сижу, пытаюсь что-нибудь переводить. Жена у меня умеет петь – она поет на эсперанто. Кто чем хочет, тот тем и занимается. Очень удобно.

 

О.Л.: Получается, что эсперанто пробудил еще и переводчика в детском писателе, взрослом поэте, авторе детских песен?

 

Р.К.: Да, можно сказать и так. Я не профессиональный переводчик – просто это был мой способ изучения языка. Мне понравилось – раз уж я пишу – чего бы не перевести. А когда я уже начал переводить – понял, что это занятие очень сложное, и, пока я, допустим, одно стихотворение с русского языка на эсперанто переводил – сто потов сошло, но при этом я получил очень большой опыт, технику в написании стихотворений. Потому что – как вместить то, что на одном языке, в то, что на другом – чтобы оно звучало примерно в том же ритме?

 

О.Л.: Это был опыт перевода на эсперанто, или с эсперанто?

 

Р.К.: Неважно, в принципе это не очень важно – туда — сюда. Но самое большое, наверное, что я получил – это момент- когда ты переводишь, ты очень долго ищешь, подбираешь эти слова, связки слов, чтобы смысл был наиболее четкий, наиболее правильно соответствующий оригиналу. И вот эти четыре строчки ты сидишь, час терзаешь, и наконец находишь правильные. И вдруг в какой-то момент я понял, что в принципе на русском языке – забыв уже об эсперанто – на русском языке я должен заниматься тем же самым. То есть когда я пишу стихотворение на русском – я должен хватать не первое попавшееся, может быть удачное, но у меня в голове есть какой-то четкий смысл, который я хочу выразить. И, если часик посидеть, покрутить-покрутить-покрутить – всегда докручиваешь все до некоего такого идеала. В этом мне как раз помогли переводы. На словах это легко звучит – но это нужно прочувствовать шкурой, осознать, чтобы потом дальше с этим работать.

 

О.Л.: Написание стихов – это работа?

 

Р.К.: Конечно да. Вдохновение – это замечательно, ты сел, написал, а дальше – начинается работа, если ты хочешь, чтобы конечный текст, продукт, результат – гениальное стихотворение – чтобы оно получилось действительно гениальным – тут уже надо поработать. Как говорится – «обработать напильником», как в нашем русском анекдоте. Иногда получается сразу вдруг – вот две, четыре строчки… Ну а чаще ведь к этим двум строчкам надо «долепливать» еще. А вот то, что «долепливаешь» – надо с этим посидеть, помучиться. Иначе вот эта «капля дегтя» может испортить все стихотворение, или весь рассказ, сказку.

Я сейчас хотела бы попросить – есть какие-то… Понятно, что вот всегда есть читатели, которым нравятся тексты какие-то, стихи, есть тексты и стихи, которые просят может быть – когда встречаешься с людьми – они запомнили что-то… Есть какие-то стихи, которые ты сам оцениваешь, как то, что получилось? «Вот это вот получилось так, как хотелось». То есть понятно, что все, так или иначе, раз они доходят до читателя – значит они являются результатом, который ты внутренне одобрил, и допустил до окружающих. Любимые какие-то, случаи, когда ты… «Я это сделал, это – мое!»

 

Р.К.: Ну, наверное, есть. То, что когда – Пушкин написал, да? (О.Л.:Да-да-да! Ай-да-Пушкин.) «Ай да Рустик, сукин сын!» – оно всегда сначала. Напишешь, и вот главное – чтобы через несколько дней – перечитал, и – «а все-таки да!» И еще раз… Такие бывают. Ну, как мы говорили только что, дорабатывать приходится, дотачивать, но – случается порою.

 

О.Л. : Я хотела попросить прочитать что-то – ну, может быть, не обязательно такое, что ставишь сам себе «пять с плюсом» — но по крайней мере то, что читать нравится.

 

Р.К.: Так, хорошо. Одно – короткое такое – на память, а второе – верните мне книжечку, пожалуйста.

 

О.Л.: Да, книга «Точка опоры», я тут себе забрала уже, листаю.

 

Р.К.: Одно стихотворение, которое очень давно написано, и очень много читал – но – раз уж спросили – вот именно оно такое и есть.

 

Две тысячи лет бестолковой

Окутавшей мир суеты.

Колосьями снова и снова

Взметаются в небо кресты.

 

Как много возжаждавших чуда,

Но только всегда и везде

Не держит земля почему-то,

Сумевших пpойти по воде.

 

Это вот как раз из той юности еще, когда трагическое сознание мира, и девяносто процентов текстов оказалось сплошной махровой графоманией, но десять процентов как-то сохранились и до сих пор я ими горжусь, если что.

 

О.Л.: Оно было написано давно?

 

Р.К.: Очень давно – для меня. Девяностые годы, я точно не датировал, может ближе к двухтысячным. Лет двадцать назад. И – тогда вот из книжки «Точка опоры», о которой мы уже упоминали, мое любимое стихотворение вот такое – но его я читаю. Я думаю, лет через двадцать его я тоже заучу наизусть.

 

…и когда накроются медным тазом

те кто отстоять не сумели Трою

Одиссей отправится на Итаку

остров что остался в далеком прошлом

где синело море сияло солнце

и бродили козы по горным склонам

а еще с девчонкою тонконогой

наперегонки до того колодца

кто последний тот козопас безногий

и потом валяться в тени оливы

наблюдать как в небо ныряют птицы

и мечтать о подвигах величайших

и не понимать почему хохочет

эта конопатая с рыжей гривой

а волна тихонечко гладит камень

и стирает трещины и морщины

и тепло и ласково что-то шепчет

но уже уплыли давно триеры,

и покрыли славой себя герои

и накрылись медью глаза троянцев

а тебя все нету мой рыжий мальчик

что бежал со мною навстречу солнцу

и смотрел в меня наполняя светом

где же ты глупыш а давай еще раз

наперегонки до того колодца

где на черном дне до сих пор наверно

наши отраженья сидят в обнимку…

 

О.Л.: Спасибо. Ну и какое пожелание…

 

Р.К.: Пожелание слушателям, да?

Любите литературу, не обязательно поэзию, хорошую литературу детскую – все начинается с детской литературы, вот такие самые вещи – они произрастают оттуда, и многое становится понятным, когда перечитываешь книжки, многое в себе.