Абрам Шимонович Беллер. Коммунист по зову сердца. Милый,

интеллигентный старик. Вот основные вехи его биографии. В начале

1930-х годов паренька из еврейского местечка под Бердичевом призвали

в ряды Красной Армии. Определили в кавалерию, под крыло наркома

Будённого. И послали изучать английский язык параллельно с

радиоделом. Этакий «пианист» в галифе и с огромной рацией на

лошадином крупе. Почему английский? В те годы главным врагами

Советского государства выбрали Англию и США. Германия числилась в

лучших друзьях всех советских людей. Ждала паренька карьера

разведчика на случай вторжения англо-американских интервентов. А

родным языком Абраши был идиш. Значит и с немецкими друзьями

сможет поговорить, - решило армейское начальство. А то, что

практически не знает русского, - не беда. Пообтешется за время службы.

 

Хорошо ли, плохо ли служилось, - про то старик не сильно

распространялся. Запомнился мне, правда, один его рассказ про

инспекторскую проверку в их кавалерийской части. Ждали самого

наркома. Стращали солдат: «Михаил Семёнович, он истинный

кавалерист! Ему ваши точки-тире и «хуйзепсенты» ни к чему! Вот

состояние каждой лошади оценит по достоинству! И если надо, то и

под хвост коню заглянет, с чистым белым платочком!»

Военная карьера не задалась. В печально знаменитом тридцать

седьмом году красноармеец Беллер был арестован по навету. Трибунал

назначил солдата английским шпионом. И отправил в места, не столь

отдалённые аж на двадцать лет. Сидел он при горячо любимом товарище

Сталине, сидел и при товарищах Берии с Маленковым. А при товарище

Хрущёве добавили ещё пять лет. Чисто для острастки, на всякий случай:

вдруг, и в самом деле шпион? При Брежневе разобрались: вышла

сидельцу полная реабилитация, пенсия и право выбора места жительства.

 

И поселился Абрам Шимонович в городе Керчи. Через горком партии

без проблем устроился в НИИ океанического рыболовства АзЧерНИРО

на должность переводчика с английского языка на русский. Как-то сразу

перевернули его отчество с Шимонович на более уютное ШимАнович.

Вскоре открылось его катастрофическое незнание русского синтаксиса.

Да и с запасом русских слов тоже были проблемы. Переводы его

получались какими-то непонятными. И сотрудники перестали ими

пользоваться. Прекратились и новые заказы. Идея увольнения старика

повисла в воздухе. И ведь ничего личного, - обычное профессиональное

несоответствие занимаемой должности.

 

А тут и я нарисовался в институте, совсем зелёный инженер. Включили

меня в группу исследователей мировых запасов глубоководных

лангустов. Молодой и честолюбивый, засел я за зарубежные публикации

по теме. А они, по большей части, - на английском языке. Интересно! Вот

только с английским у меня туговато. Набрёл я на отчёт некоего Де Мана,

участника голландской исследовательской экспедиции на паруснике

«Siboga» в воды Зондского архипелага. Ничего особенного, простое

описание нескольких лангустов рукой лирика цветов, оттенков и

нюансов. Я зубы обломал о ту статью. Но так и не понял о чём в ней идёт

речь.

 

А за соседним столом сидит коллега-лангустёр Борис Аверин. Он

английскую литературу читает в подлиннике. И Де Мана запросто

одолел с листа. Он-то и подсунул мне, ради шутки, её перевод,

выполненный Абрамом Шимановичем. Я полистал кошмарный опус и

тоже отложил в сторону. Откуда было знать, что над человеком навис

дамоклов меч увольнения? Но однажды этот милый старик отвёл меня

в сторонку и попросил о помощи именно с переводом Де Мана. Как было

не согласиться? Сели мы в читальном зале библиотеки, обложились

словарями. Распределили роли: Абрам Шиманович даёт мне построчный

перевод с английского на русский, я – посредством знаков препинания

расставляю акценты.

 

И дело пошло. Стал вырисовываться восторг голландца перед феерией

форм и красок, на которые так не скупа природа тропиков. И вот мы

дошли до выражения «Carapace vermiculate», сущую функциональную

абракадабру: карапакс – это твёрдый хитиновый панцирь ракообразных;

ну никак он не может быть червеобразным. Такие элементарные истины

преподают ещё на первом курсе биологических факультетов. Но Абрам

Шиманович на лекциях не сидел. Сидеть ему довелось на нарах. А я,

скорее всего, плохо усвоил биологическую науку. Мы страшно

поссорились. Я заявил, что ноги моей не будет в читальном зале до тех

пор, пока не выяснится что же такое «vermiculate» в приложении к

панцирю лангуста.

 

Прошло две недели. Я переключился на картирование запасов

лангустов в проливе Полк, что между южной оконечностью Индостана и

Цейлоном. Сотрудничество наше с Абрамом Шимановичем, как мне

показалось, закончилось. Но однажды в коридоре института раздался

ликующий вопль: «Нашёл! Нашёл! В словаре художников нашёл!

Карапакс цвета ярь-медянка!» Так мы и узнали, что ярь-медянка

представляет собой весьма распространенную зеленую краску. Мы

закончили перевод. Он оказался настолько хорош, что единственный

отпечатанный экземпляр выпросили коллеги из Югрыбпромразведки. Да

так и не вернули. Сам же я не извлёк из статьи ни грана полезной

информации. Отрицательный результат в науке – тоже результат.

 

А потом я ушёл в свои океаны. В институте появлялся в короткие

перерывы между полугодовыми экспедициями. Абрама Шимановича

встречал в общей курилке на нашем третьем этаже. Сам-то он не курил.

Но тяготел к обществу плавающей учёной братии. Агитировал нас

вступать в КПСС. Мне обещал свою рекомендацию. Но мы отшучивались:

уж если сидеть четверть века, то в судовой каюте. Здесь хотя-бы знаешь

ради чего и за что. Тем временем, партийные власти города озаботились

судьбой пострадавшего коммуниста. Пригласили его занять важную и

почётную должность Инспектора по Технике Безопасности на

Труболитейном заводе. На том и кончилась его переводческая карьера.

 

Израиль, 2016