Что касается нас, мы руководствовались ещё апокрифическим Евангелием

от Марии. Свидетельством великого Леонардо да Винчи: его «Тайной

вечерей», где не мужчина отнюдь, но женщина справа от Учителя! Черты

лица, овал, волосы, плечи! Тот самый «любимый ученик», и будущий

апостол Петр, как описывают, возмущен был тем, как часто Иисус целовал

именно эти губы! Почему бы и нет, почему не «послушать» да Винчи?

Разве опровергнуто мнение о том, что художник был масоном высшего

посвящения, а, следовательно, человеком, знающим Нечто, причастным

тайн? Руководствовались также «Священной загадкой» авторов Майкла

Байджента, Ричарда Лея; Генри Линкольна. Интереснейшее исследование.

Как и работа отечественного автора, Руслана Хазарзара…

 

Глава 9. Нет уже ни иудея, ни язычника.

 

Гордость и предрассудки воздвигают невидимые, но странно крепкие

стены, разделяющие людей. Кто из нас хотя бы раз в жизни не стоял перед

такой невидимой стеной, построенной из непробиваемых камней

национальной обособленности, богатства, званий, религиозных

предпочтений? Кто может сказать, что сам напрочь лишён преклонения

перед этими столь важными в нашей жизни категориями? И остаться при

этом правдивым и искренним?

Но ни люди, ни сам Сатана, которому приписываются все греховные

человеческие помыслы, не могут устоять перед истинной верой. Стена

разделения разрушается, преграды устраняются, и истина, сокрытая

веками, выходит на свет. А истина в том, что все мы – люди, "того и другого

создал Господь"[1]. И каждый достоин уважения. При том, что готов

уважать других...

Он был окружен врагами не только могущественными, но и крайне

ожесточенными против него теперь. Он был преследуем открытой

ненавистью фарисеев и их тайными кознями. К творимым им чудесам народ

приникал с жадностью, словно то была чистая вода из колодца Иакова. Но

тот же народ не хотел видеть в нём Мессию, а фарисеев привык уважать и

слушаться. Вожди и наставники народа уже готовили для него приговор

осуждения и смерти.

Иисус оставил на время свою страну и отправился в чужие языческие

города, чтобы найти в них отдых и мир, в котором ему было отказано на

родине. "И вышедши оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские

"[2].

Тир и Сидон – древние финикийские города-государства. Издревле

боролись они друг с другом за господство в Финикии. Их языческие храмы,

величественные дворцы, базары, пристани соперничали друг с другом в

красоте и роскоши. За ними простирались голубые просторы Средиземного

моря. И вся эта земля, всё это море для иудеев были дважды, трижды

языческими. Язычниками были сами финикийцы. Будучи подданными Рима,

они подчинялись ненавистным римлянам – тоже язычникам. И, наконец,

образование и язык финикийцев были греческими – и вновь ненавистными

языческими. А море связывало эту страну со всем чужеродным в мире,

противным иудейской вере. Так чего искал в этих городах Мессия из

иудеев?

Иуда, называемый учениками Дидим – близнец, жаждал ответа на

этот вопрос для себя. Быть может, он единственный из всех учеников,

ведомых Иисусом, приближался к правильным ответам на подобные загадки

Учителя. Он не был из числа детей земли, увлекаемых Иисусом в надежде

на чудеса, на место рядом с Учителем в будущем царстве. Образование в

этом смысле никогда не даётся даром, а у него оно было явно в излишнем

для других учеников количестве – он знал языки, изучал философию,

прошёл религиозные школы фарисейства, а затем и ессейства. У человека

столь широко образованного возникает привычка думать, думать всегда.

Даже тогда, когда твою жизнь определяет искренне любимый Учитель,

предмет поклонения и уважения. Дидим стремился понять его и, в отличие

от остальных учеников, иногда понимал.

Так было и в последнем случае. Конечно, видимая всем, лежащая на

поверхности причина их ухода из Иудеи была та, что они на время

покидали ставшую опасной для них страну. Была и другая причина, тоже

понятная всем. Среди финикийцев жило немало иудеев. Часть из них

перенимала язык, обычаи, религию народа-язычника. Иисус хотел говорить

с ними, хотел нести им свой свет. Он называл их в разговорах с учениками

"погибшими овцами дома Израилева", и сожалел о них, и сокрушался. Вести

о деятельности Иисуса проникли уже в эти далекие области, и многие шли

к Нему, пророку из Иудеи, и возвращались к Отцу Небесному, и

прославляли имя Господа, от которого отвернулись, живя в чужой стране.

Да, это было поистине немаловажно.

Но была и третья причина, и Дидим прозревал её. Вначале с

удивлением и недоверием, потом с просветлением и радостью. И те два

случая, что дали толчок его мысли, достойны отдельного рассказа...

Иисус любил проповедовать на берегу моря. Быть может, сине-

зелёная гладь Средиземного моря напоминала ему родные воды

Галилейского? Но здесь всё было иным: и соленая вода, и светло-жёлтый

песок берегов, в котором утопали по щиколотку ноги. А может, волны и

неумолчный шум моря просто настраивали на особый, задумчивый лад,

приближали Его к величию и простоте, присущим нерукотворной природе?

Иначе чем объяснить Его стремление к зелёным горам, к морю, к синеве

небес, к этим извечным краскам, на фоне которых протекают, сменяясь,

человеческие драмы?

Так или иначе, но и в тот день они расположились на берегу моря, на песке

возле воды. То были ранние часы, любимые Учителем, рассветные, тихие.

Ещё было мало народа на берегу, и ещё Учитель не отверзал уст для

разговора с ними и с теми из иудеев, что шли на берег в надежде на чудо.

Они согревались в тёплых лучах восходящего солнца, радуясь медленной

смене тишины ночи на хлопотливый шум дня. Отчаливали от пристани

последние, уже опаздывающие на ловлю рыбаки из нерадивых сонь, что

встречаются на всех берегах. В деревне неподалёку кричали петухи,

соперничая друг с другом в громкости и высоте издаваемых криков. Время

от времени обрадованно клохтала какая-нибудь из подчиненных им кур, и

снова раздавался победный клич исполнившего свой мужской долг петуха.

И, несмотря на эти звуки, окружающий мир всё ещё был очень тих и

покоен.

"И вот, женщина Хананеянка, выйдя из тех мест, кричала ему:

помилуй меня, Господи, Сын Давидов! Дочь моя жестоко беснуется"[3].

Упав на колени перед сидящим на песке Учителем, обняв Его ноги, какая-то

женщина лобызала края Его одежд, и плакала, и умоляла о спасении

дочери своей. Она нарушила рассветный покой, что царил в их сердцах.

Она билась о стену разделения, воздвигнутую иудейской гордыней. Эта

гордыня не позволяла им сострадать какой-то язычнице, и первым

движением Симона-Кифы, и Симона-Зилота было оттащить от Учителя

несчастную. Но Учитель остановил их жестом. Вознегодовали и остальные

ученики, и что-то злобно кричали ей. Кроме двух, одним из которых был

Дидим. Его сердце когда-то уже разрывалось между любовью к собственной

матери и требованием ессев считать её нечистой и чужой. Он эту дорогу

прошёл однажды, а дважды в таком не ошибёшься.

Но что было этой матери до людей, в чём-то её укоряющих?! Разве они

могли остановить её, когда она была уверена – Он может исцелить её дитя!

Она не могла потерять последнюю надежду, ибо её боги отказали ей в

помощи.

– Разве не исцеляешь ты богатых и бедных?! – спрашивала она

у Иисуса, заливаясь слезами. – Кто ни просил тебя о помощи, того

коснулась благодать Твоя… Дай же и мне твоей силы, не пожалей её для

несчастной матери… У тебя ведь тоже есть мать, посмотри на меня так,

словно я – это она… Не может сын отказать матери в горе, если в силах

помочь!

Но Иисус не отвечал на просьбу женщины. В удивлении смотрел

Дидим на лицо Учителя. Он не помнил такого холодного выражения лица у

Иисуса. Учитель принял эту просительницу так, как в былые времена

всеобщего непрощения в их семье принял бы её собственный отец Иуды – с

равнодушием, граничащим с презрением, чуть ли не с отвращением. Это

лицо было отражением лиц обоих Симонов, которых Дидим считал людьми

недалёкими и простоватыми, а посему – ещё и злыми, отражением лица

Иуды-казначея, с его непримиримой враждой ко всем неиудейскому. Это

было лицо Ханана, и Каиафы, его зятя, и фарисеев, когда они говорили

либо думали о римлянах, своих недругах… На эти несколько мгновений

Дидим потерял Учителя. Сердце его разрывалось от противоречивых чувств

отчаяния и надежды, ибо не мог Дидим поверить окончательно в то, что это

лицо – настоящее. Те же чувства испытывал ещё один ученик Иисуса, с

удивительно нежным овалом лица и изящной фигурой. Как и Дидим,

последний с выражением отчаяния взирал на Учителя, и даже

требовательно теребил Его за рукав одежды, и пытался даже что-то

укоряюще шептать Учителю, который словно и не слышал этого, любимого

им, ученика на сей раз.

Но мать не теряла веры. И когда Иисус встал, и прошёл мимо, словно

не слыша её мольбы, она последовала за ним.

– Остановись, Господи, не уходи! Любовью твоей заклинаю

тебя! – вне себя кричала она тому, кто был видимо холоден к её горю. Даже

и твоё сердце болит о ком-то, сжалься надо мной во имя тех, кого любишь!

Раздражённые её настойчивостью ученики попытались оторвать

цепляющиеся руки от одежд Иисуса, но тщётно. Горе придало ей сил,

которых не было у них. И тут даже они стали просить Его отпустить её.

Подарив то, о чём она неотступно молила. Обернувшись к женщине, что

проползла эти несколько шагов за ним на коленях, он со странным

выражением, обращаясь скорее к ученикам, и ища в них какого-то

отклика, сказал:

– Я послан к погибшим овцам дома Израилева[4]

И в этих словах Дидим услышал упрёк. Скрытый упрёк ученикам. Разве не

говорил Он им множество раз: "Я пришел в мир, чтобы спасти всех,

принимающих Меня"? Дидим первым из всех понял урок, который пытался

преподнести им Иисус. Он испытывал их, одержимых исключительностью

иудейского духа. Он знал, что большинство не подготовлено к любым

благодеяниям Его по отношению к потомкам проклятого рода. Никто из них

и не думал помочь душам, находящимся во мраке.

Пройдясь своим пронзительным взглядом по лицам учеников,

Иисус продолжил мысль:

– Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам.[5]

Такой ответ обескуражил бы любого менее искреннего просителя. Он

означал: благословения, дарованные избранному народу Божьему, не могут

быть отданы другим, презренным чужестранцам. Он был оскорбителен по

сути своей. Но что-то в голосе говорящего было иным, отличным от самих

слов. Иисус не смог на сей раз сохранить холодность и равнодушие. Он

чувствовал сострадание. И этого сострадания не мог скрыть – дрогнувший

голос выдал его.

Никогда ещё эти уста не отвечали на мольбу просящего чем-нибудь

иным, кроме милосердия, и на сей раз они просили того же. И труден был

им этот холодный ответ, невыносимо труден, – вот что понял Дидим.

И не он один. Душа матери была полна редкостной надежды. И, как

эхо, последовал её ответ, ответ, в котором была уверенность в успехе:

– Так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола их!

Быть может, Он испытывал не только их, своих учеников. И её любовь и

вера были подвергнуты испытанию. И на века он ободрял своих

последователей, учил не ослабевать и надеяться, даже когда слух

Всевышнего, кажется, закрыт нам. Мало ли какие могли быть мысли у

одного из величайших Учителей человечества?

Но в это мгновение он не сумел продлить пытку. Никогда не забыть

Дидиму улыбку, озарившую любимое им лицо. Словно прощение всех

грехов. Облегчение, радость, любовь выразили эти черты. Иисус сказал:

– О, женщина! Велика вера твоя; да будет тебе по желанию

твоему...

Стоит ли удивляться тому, что было потом! Они шли по городам

Десятиградия[6], на восток от Иордана, и Он исцелял слепых, хромых,

немых, увечных, уже не спрашивая о их вере. А ведь это была область,

которую иудеи по возвращении из плена уже не могли никогда вернуть

себе, и занята была она главным образом язычниками, и была римской

провинцией… И эти язычники и полуязычники "прославляли Бога

Израилева", и не отрывали изумлённых глаз от Иисуса. А они, ученики, в

полной мере постигали истину – любовь не ограничивается одним народом,

в любви нет места предубеждениям. Трудно давалась эта истина всем

ученикам, кроме Иуды-Дидима и того, кого называли любимым учеником.

Лишь эти двое несли в душах своих искры человеческого понимания, что

даны немногим. Но они и были избранными, другими. Даже до встречи с

Иисусом.

 

[1] Притчи. 22-6.

[2] Евангелие от Матфея. 15-21.

[3] Евангелие от Матфея. 15:22.

[4] Евангелие от Матфея.15:24.

[5] Евангелие от Матфея. 15:26.

[6] К югу от Голана и к западу от Аврана был расположен ряд городов,

известных в Евангелиях под общим названием Десятиградия или, по-

гречески, Декаполис.