"...Вера это уверенность в невидимом.

Вера, надежда, любовь нам даны Богом с дыханием жизни".

Библия.

 

– Вам сюда нельзя!

 

Прикрываю за собой тяжёлую скрипучую дверь, но остаюсь стоять на месте.

 

– Мне можно! Я к Фёдорову. Это мой брат, – произношу, будто заклинание, сухими от волнения губами. В голосе слышна упрямая жёсткая нотка. – Я хочу знать, что с ним.

 

– Говорю же, сюда нельзя! Это реанимационное отделение!

 

Да понимаю я, где нахожусь! Знаю, и оттого тело пробирает мелкая противная дрожь. Я боюсь услышать самое страшное, что надежды может не быть. Неожиданно закружилась голова, и я прислоняюсь к стене. Из глаз готовы брызнуть слёзы.

 

– Я сейчас доктора позову, – слышу, как дрогнул голос молоденькой медсестры. Поднимаю глаза и встречаю живой, сочувствующий взгляд. Не успеваю заметить, в какой из дверей длинных, пересекающихся коридоров скрывается её белый халатик. Маленькие железные молоточки в висках отмеряют секунды. Нужно успеть взять себя в руки: если доктор увидит моё волнение, не пустит к больному – ему волноваться нельзя. Стараюсь натянуть на лицо маску спокойствия. В коридоре появляется доктор: большой, добротный, массивный, собою он занимает всё пространство небольшого фойе. Вздрагиваю от неожиданности, таким неуместно громким и суровым кажется его голос в давяще-гробовой тишине отделения!

 

– Фамилия! Да не Ваша, больного! Состояние стабильно тяжёлое. Прогнозов не даю никаких. Вам остаётся ждать…(минуты так долго тянутся или секунды?) Я пропущу тебя к нему, ненадолго, – неожиданно доктор переходит на «ты» и уже не кажется таким строгим; его глаза излучают тёплый свет. – Готова?

 

Молча киваю и сглатываю колючий комок, застрявший в горле. С трудом поспеваю за доктором: шаг у него широкий и решительный. Вдруг он резко останавливается, и я едва не натыкаюсь на его большую спину. Подводит меня к одной из кроватей, на которой лежит… Мой брат? Сердце сжимается от боли: на лице, таком бледном, осунувшемся и таком родном, остались одни глаза, кажущиеся ещё больше из-за очков. Он их носит всегда, даже когда спит. Взгляд блуждает по стенам, потолку, вот скользнул по лицам и остановился на мне. Узнал…

 

– Общайтесь. Недолго, пять минут у вас есть, – белый халат исчез…

 

Мой брат, младше на шесть лет. Сейчас ему нет сорока…И всё равно для меня он остаётся тем младшим братишкой, которого я водила за ручку в детский сад по утрам, прежде, чем бежать в школу, а вечером, оставив игры, помогала учить уроки. Выполняла за обоих работу по дому, порученную мамой. А когда мама спрашивала, кто на этот раз вынес мусор и пропылесосил ковёр, я с хитрющими глазами неизменно отвечала: «Мы вместе!..»

 

Я очень сожалею, что, повзрослев, мы так редко видимся, ещё реже – общаемся… Что можно и нужно сказать сейчас? Брат часто и тяжело дышит; каждый вдох доставляет боль, любое движение… Трубочки, капельницы, аппараты, отсчитывающие удары сердца... Оно бьётся, оно живое. И нужно вселить в это сердце надежду, веру. Сейчас это жизненно необходимо и ему, и мне. Улыбаюсь и делаю шаг, ещё шаг…Беру его руку, ледяную на ощупь, целую и говорю:

 

– Я люблю тебя! Очень люблю! Всё будет хорошо. Мы обязательно прорвёмся!

 

На его губах скользнула улыбка, глаза оживились и увлажнились. Мои – тоже…

На улицу выхожу, чуть пошатываясь, ничего не замечая вокруг себя. Страх давит изнутри. Что мне остаётся? Любить, верить, надеяться… И ждать.