Воск. Нет, не мёдом — светом истекают соты. Подступает темнота, наполняет немота такая воском опустевший улей рта, что и губ уже не распечатать, и земля незримо залегла по углам. Так навсегда молчат, ни слово не сорвётся, ни пчела не слетит. Ни складки не нарушит, выдохом не замутит стекла их покой последний, словно душу выплеснули. Светом истекла. К долинам. Сна себе хотела? Платья шила дочери, ждала двойню сыновей? Проклятья не избыть ни у стола, ни на ложе. Отягчает рок библейскому под стать злобу дней. Обет молчанья и бессрочного поста не держать, не петь осанну в царствах мраморов и глин, не гостить в обетованных землях лилией долин. Не к долинам льни — в глубины, в гул обвалов, в переплёт междукнижий, в голубиный талый воздух, свет, полёт. Нерей. Речи руслом из устья выносит Нерей, размыкая сведённые скулы морей, где под оспины пены прошла немота, застолбила пустоты под сводами рта и в свивальник сетей заплела плавники всех язЫков — двунадесять в нёбе реки отразились на миг, оттолкнулись легко, сотней тысяч ключей раскололись, глотков океаном таким раскатились, что вспять эти бездны уже не погнать, не поднять ни веслом, ни трезубцем, ни пляской коней Посейдоновых в громом разъятой волне. Прорицание брошено камнем на дно, где сливаются сонмы обличий в одно, там из невода слов ускользает Нерей, там ищу я по гротам подводных царей меж медуз, корабельных снастей, клобуков осьминогов и мрамора битых богов промелькнувшую тень, Ариаднину нить, на себя нанизавшую чётками дни и недели под медным кимвалом светил, петли петель путей без руля и ветрил, где, скитаясь по взрытым ветрами полям, по губам берегов прочитаю "Земля!" |