Осень…

Густой стелет она ковер из опавшей пожухлой и превратившейся в прах листвы, из которой упрямо торчали струйки зеленой травки. Ловкий ветер сплетал из него причудливые дорожки. Но не все деревья отказались от своих нарядов, штопая широкие платья из лоскутов красных и золотых листьев.

Солнце нехотя готовится покинуть эти края, трусливо прячась за завесой угрюмых серых туч. Его сыновья, задорные лучи, больше не прыгают в окна ранним утром. Нередкие дожди оставили унылые лужи и грязные дороги, в которых застревали телеги и утопали люди. Время подходило к суровой и холодной зиме.

Но этот день оказался особенным. Природа сегодня будто прощалась с летом, с теплом, с птицами, которые сопровождали каждое утро своим пением, с зеленой травой и желтыми листьями.

За последние две недели впервые прояснилось солнце. Оно выплывало из-за туч медленно, словно разгоняя тяжелые слои хмари перед собой. Сначала блеснул один лучик солнца. Все живое потянулось к этому лучику, но тянулось неуверенно, словно не верило ему. Потом вылетел еще один лучик, а потом еще…

И вот вышло само солнце – не такое яркое и теплое. Но к нему, к родному, все, что было живым, все, что дышало, тянулось и радовалось его появлению. Солнце было грустным, печальным, словно собиралось прощаться.

Наблюдая за красотой уходящей осени, грязная изнеможенная девушка держалась за тяжелые железные пруты, скрывающие ее от этого мира. Поруганная и измученная, она искала путь спасения из этого холодного бесчеловечного мира. Беспомощная и запуганная, но все-таки не потерявшая своей могучей силы разума и духа, она осознавала, что в желании спасти свою жизнь существует много противоречий.

- Отец мой, Солнце, скажи, что мне делать?

- Не бойся ничего. Все самое страшное уже позади,- ответило ей солнце, запылав на вечернем небе. И словно удар чем-то тяжелым, девушке пришло осознание всего. Она поняла причину своей вины перед святыми отцами и всеми, кому она помогла.

Те, кто был болен, должны были умереть. Им нельзя было приходить к ней и просить помощи. Даже самым безнадежным во время родов женщинам необходимо было запретить звать ее на помощь. И тогда бы она была здорова и счастлива внутри своего мира. Та единственная всепоглощающая власть, что звала себя Спасителем этого мира, не смогла потерпеть ее, обычную крестьянку, лечившую людей травами. Церковь должна была спасти всех от этого мора, а не люди, которых учили готовить настойки еще с пеленок. Божий храм обязан был решать, жить ли этой роженице, или умереть во блага своего дитя, а не повивальные бабки. Сколько всего нужно сделать Церкви, чтобы люди прекратили гибнуть. Но им помогла не Церковь, а обычные деревенские знахари.

Листочек, подхваченный ветром, зацепился за решетки в маленьком окошке. Девушка подхватила листик. Он был наполовину желтый, наполовину зеленый. Она водила пальцем по каждой жилке листочка, которые совсем недавно, словно кровь в человеческом теле, стучали в такт сердцу дерева.

И тогда Церковь создала свою армию, готовую уничтожить свей лекарей – Инквизиция. С криками «Во имя Бога нашего и сына его Иисуса» она истребляла все на своем пути – подвергала огню деревни и города, топила и пытала всех, кого считала опасным для общества. Мольбы о пощаде так и оставались мольбами. Бог нынче стал глух, или больше не желает вмешиваться в войну, созданную под его именем.

Только она так и не поняла одной единственной вещи. Пытаясь увеличить страх смерти в глазах своих прихожан, Церковь сама начала умирать. Люди, хоронив одного за другим родственника, перестали бояться Судного дня. Складывалось чувство, что он уже настал. Монахи и святые отцы в это время много говорили и мало чего могли сделать. Все это казалось бесконечно потерянным, опустошенным временем.

- Я поняла, Боже, но скажи, для чего?- прошептала она, смотря на солнце искрящимися от слез глазами.

Тяжелая дубовая дверь скрипнула. В камеру вошло несколько человек. В них девушка узнала инквизитора, который допрашивал ее, святого отца и был еще один неизвестный ей человек.

- Вы приговорены к смертной казни путем сожжения на костре,- читал неизвестный какой-то пергамент. – Желаете ли вы об отпущении грехов?

- Каких грехов?- спросила девушка, обернувшись.

- Ты еще смеешь спрашивать, шлюха Люцифера,- рявкнул инквизитор, влепив обвиненной пощечину.

- Нет, - резко ответила девушка, не встав со стула. Она почувствовала, как ненавидит этих слепых и жалких «служителей Церкви», которых напугать, что плюнуть в них, разбегутся, как крысы по углам. Особенно святой отец, смотревший на нее большими испуганными глазами.

- Желаете умереть в грехе, без Божьего Благословения, - усмехнулся инквизитор, смотревший на девушку с неприкрытым сарказмом, резко кинув несчастную на колени.

- Я не нуждаюсь в вашем благословении,- выделив слово «вашем», девушка плюнула в ноги святого отца, отчего тот с испугу схватился за крест, висевший на животе.

- Тогда ведите,- проговорил незнакомец, открыв дверь. В камеру вошли два невероятно огромных солдата, и взяв девушку за руки, чуть не вывернув их, увели из камеры.

«Да, Господь, теперь я поняла. Я все поняла. И я еще вернусь»

В этот же вечер девушку сожгли. Еще одну верную себе и своим делам девушку. И сколько таких еще сожгут – неизвестно, а сколько сожгли до нее – невозможно подсчитать.

 

А на следующий день начались холодные проливные дожди. Иногда вперемешку со снегом. Лето и золотая Осень кончились, пришла пора холодных дождей и снега.