Рыжая девочка, локонов яркий цвет, В прядях густых затерялся рубин заката. Девочке этой не больше десятка лет, Взор зеленее, чем свежий листок салата. Детские руки сковала тугая цепь, Много ли надо ребёнку, чтоб выбить «правду»… Пастор на площади будет, как все, смотреть Танец огня, что очистит немую Марту. Щёки в веснушках – природы задорный смех. Нежное сердце истоптано чьей-то ложью. Слишком красива, добра в одичавший век. Рыжестью буйной с Лилит ненавистной схожа. Ей в обвинение всё, даже те грехи, Что не подвластны ребячьим годам наивным: Знахарство, шабаш, кормила ворон с руки, Ночью звала саранчу на просторы нивы. Жадный огонь не добрей, чем жестокий меч, Он не случайно заменит бедняжке плаху. Рыжая девочка, локоны ниже плеч, Больше походит на сбитую кем-то птаху. Сколько невинных Сабин, Фредерик и Берт Видела эта площадь – исчадие ада! Ведьмы клеймо означало в итоге смерть, Толпам безумцев – всегда для нутра услада. Девочка смотрит на сена душистый стог, Он не напомнил ей те, что на вольных пашнях. Этот этюд набросал бы легко Ван Гог: Жёлтое в чёрном на алом листе гуашью. Пастора речь… Приговор, что из пушки залп. То же досталось недавно добрейшей Берте. – Бог мой! За что? – глас невинной души сказал. Скалился люд в предвкушение тяжкой смерти. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
