- Ну, насмешил нас вчера вечером дядя Толя, - говорил с лёгким смешком Женя соседу Олегу. – Рассказывал, как в армии служил в Германии. Молодым по заданию дедов бегал за водкой, прятался от патрулей. Потом сам, когда дослужился до деда, варил бражку. В аккумуляторской они пробовали самогон гнать, у них что-то взорвалось, одну баночку только добыли. Мы уснуть долго не могли.

 

Женя, мужчина лет тридцати с правильными чертами лица в футболке с красными буквами «СССР», полулежал на соседней кровати возле окна. В палате находилось шесть коек, на них лежали четверо больных. Один вышел в коридор.

 

Олег одёрнул свою чёрную футболку, взглянул в окно. Вверху виднелось хмурое небо, по которому летели громады туч. Напротив окна фонарь покорно кивал головой на согнутой шее. Дальше виднелись берёзы, которые в удивлении качали своими жёлто-зелёными верхушками, роняя листву.

Женя произнёс:

 

- Грыжу, дядя Толя сказал, за двадцать минут вырезают.

- Нет, - возразил Олег, - мне сорок пять минут делали.

Сосед поправил светлые волосы, поинтересовался ощущениями оперированного.

-Как будто наложили толстую кошму на это место и сквозь неё резали, - сказал тот, - наркоз-то местный, сначала боли не чувствовал. А потом… как будто всё из нутра выворачивать стали.

 

Собеседник посочувствовал. Затем вновь заговорил о вышедшем больном, которому в прошлом году сделали подобную операцию, а нынче привезли с букетом болезней: и гастрит у него, и воспаление поджелудочной железы, и камни в почках.

 

Вскоре вернулся Анатолий, невысокий мужчина на вид лет шестидесяти пяти или больше. На нём были светлая водолазка и коричневый пуловер. Облик его чем-то напоминал слегка облинявшую ондатру. Он сел на постель, нахмурил помятое лицо и стал высказываться по поводу санитарок, мол, раскомандовались тут, он им гонор-то укоротит. Женя, улыбнувшись, попросил его рассказать что-нибудь о своей жизни.

 

Тот подсел к нему и завёл рассказ:

- После армии попал я на свадьбу. Погуляли хорошо. Одну девчонку восемнадцатилетнюю заприметил, всё с ней плясал, балясы точил. Ночью все угомонились, гостям бросили на пол подстилку, какая нашлась. Я рядом с этой красоткой, обнимаю её, она пьяная, не против. Лифчик с неё снял, трусики. Вдруг захотела в туалет, убежала. Я тоже вышел. Когда пришла, в другом месте легла. В темноте пробираюсь на прежнее место, протягиваю руку – и попадаю на волосатую ногу. «Эй, ты не туда попал!» – армян спросонья говорит.

 

Слушатели захохотали. Рассказчик продолжал:

- Пробрался я к двери, свет включил на миг. Все спят. Нашёл милашку, пополз к ней. На другой день дядя мне сказал, что не выспался из-за её стонов.

 

- Про армию расскажи, - со смехом попросил Женя.

Анатолий погладил пшеничные усы и продолжил повествование:

- Водителем я служил в танковом полку в ГДР. Недалеко от города Веймара. Дороги там, конечно, просто чудо. А в городах, посёлках – чистота, любо-дорого посмотреть. В увольнения нас не пускали. На экскурсии возили – в Бухенвальд, другие концлагеря. По делам близко от Берлина бывал, но в него не попал.

 

Как-то ездили мы на стройку. Думали, выпить получится, да не вышло. Кормили нас – две сосиски да два тоненьких кусочка хлеба. Ну, правда, несколько раз: в семь часов, в девять, двенадцать и в четыре. В конце по кружке пива дали. А кирпичи там поднимали лебёдкой тогда, сидит рабочий наверху, крутит. Обед наступил – лебёдку посередине остановили и пошли в столовую.

 

А ещё мы как-то на дружбу ездили. Встреча была. Много немочек там находилось. Танцы устроили. Немцы по-старинному танцуют, а мы давай по-своему наяривать. Столы длинные, на них полно пива. Попляшешь, подскочишь – махнёшь кружку. Потом пошёл провожать немочку Марту. Довёл её до дома, полез целоваться. У неё юбочка кожаная, коротенькая – так и просится на грех. Полез под юбку. Она как закричит: «Nein! Nein!» Из ворот ограды мужик с овчаркой вываливается. Я давай пятиться, ручкой им помахал, ласково приговариваю: «Ауфвидерзеен, Марта, гутен нахт! Аллес гут!» Мол, до свидания, доброй ночи, наше вам с кисточкой! Марточка во двор порхнула. Немчура стоит со своей псиной. Отпятился я подальше, повернулся – и ноги в руки.

 

Палата тряслась от смеха. В это время медсестра открыла дверь и предупредила, что скоро будет делать уколы. Рассказчик поднялся и поплёлся к себе. Но вдруг остановился возле кроватей, где лежали двое братьев-татар, лет 18-20. Небольшие, чернявые, они походили на грачат. Обоим сделали в этот день обрезание. Анатолий спросил братцев:

- Ну что, у вас елды не опухли?

- Нет, нормально, - хмыкнул старший.

 

Анатолий присмотрелся к нему:

- Чё-то лицо твоё знакомо. Тебя не Алмаз зовут? Да? Дак это же ты в прошлом году ночевал возле отца!

Паренёк ответил утвердительно.

- Ну как он поживает? – с искренним интересом осведомился Анатолий.

 

- Нормально, без ног сейчас, - ответил Алмаз.

Женя фыркнул, закрыл одеялом голову и затрясся в беззвучном смехе.

- Передавай ему привет! Горячий привет! – взволнованно произнёс Анатолий.

Вошла медсестра и скомандовала:

 

- Теплов, ложитесь!

Но Анатолий возразил:

- Нет, лучше стоя.

Встал, приспустил штаны и опёрся на стену.

Ой! Прямо в мосол! – воскликнул он.

Этим вызвал очередной приступ смеха у сопалатников.

 

В этот день всех находящихся в палате, кроме Анатолия, посещали гости. К Олегу дважды приходила жена. К чернявым братьям из деревни приезжал дядя. Анатолия не посетил никто.

 

Вечером Олег видел, что он прогуливается по коридору с пожилой женщиной. Возвратившись в палату, Теплов произнёс:

- Тут баба лечится из нашего села. В совхозе работала завскладом. У неё и мёд был, и мясо. Ох, и гордилась, епт, идёт – ни на кого не глядит. А сейчас жалуется: никто не заглянет к ней. Двое сыновей в деревне, а дочь здесь, в райцентре.

 

Олег вспомнил, что у самого Анатолия один брат живёт в родном селе, другой – в районном центре.

Тут его сосед опять обратился к Теплову. Попенял ему, что тот две недели, по его словам, пировал напропалую, почти не закусывая. Поинтересовался:

- Дядя Толя, от тебя, наверное, много детишек осталось, да ты никого не знаешь? А жена у тебя есть?

- Жила со мной одна баба, да я её выгнал два года назад. Она, курва, пьянствовала, всю мою пенсию пропивала.

 

- Неужели за всю жизнь ты не встретил женщину, которую бы полюбил по-настоящему? – не унимался Женя.

 

- Были две… На Украине. У меня там сестра живёт. Я её к себе зову. А она сейчас в Мариуполе живёт. Квартира там у неё на берегу моря, жалко бросать. Сама меня к себе приглашает. Но уж в наше время туда не попрёшься. А в советское время она жила в Славянске.

 

Переждав возгласы удивления, Анатолий продолжил:

-Тогда она меня к себе позвала. Я как раз в аварию попал, зрение сильно нарушилось. А там завод находился, на котором работали люди из общества слепых и слабовидящие. Ну, я устроился. Всякие велосипедные детали делали. Пожил немного у неё, потом в общагу ушёл.

 

Как-то после работы иду, смотрю: стоит деваха поддатая. Груди как арбузики, попа обалденная. Глаза чёрные, задумчивые. Заговорил с ней, то да сё. Хвалить стал её красоту. Она посмеивается, глазками играет. Короче, уболтал её, пришли в общежитие. Помылись в душе. Раздавили пузырь вина, который по пути я купил. Ох, потом мы покувыркались! От души! Знойная женщина. В комнате, правда, был один мужик, да он слепой.

Потом мы с красоткой в ванне полежали рядышком.

В ванне говорили обо всём, как будто мы всю жизнь знакомы. Это было счастье! Ночью продолжили скачки. Как жалко, что после этого мы никогда не встретились!

 

Утром в субботу она ушла, когда я ещё спал. А днём комендантша устроила мне скандал. Проверяла комнаты вместе с директором завода (он слепой был) и заметила под моей кроватью лифчик. Потом открыла ящик тумбочки и увидела трусы женские. Схватила их, трясёт перед директором. Тот как заорёт:

- Что ты мне в нос трусы грязные суёшь?!

 

Палата гремела. Евгений катался по кровати, оглушительно хохоча, «грачата» заливались тонкими голосами. Лежащий справа от Олега мужчина охал от изнеможения, держась за живот. Олег сдержанно смеялся, придерживая шов. В палату заглянула медсестра, что-то говорила им.

 

Теплов подождал, когда стихнет смех и продолжил повествование:

Пять лет я на Украине прожил. Хорошо там. Теплынь. Фруктов разных – завались. Абрикосы вдоль улиц и дорог растут. Я их первое время собирал с земли, рвал с веток. Наелся от пуза. Потом прохватило. Сестра ругала: стыдно, мол, за тебя, как будто голодный, что люди скажут…

Ходили с дружками в поля за арбузами, за подсолнухами…

 

А виноград какой там растёт, это же чудо! Один раз собрался я с двумя корешами ночью на вылазку за ним. Подошли к двухэтажному дому, он увитый весь виноградом. Собаку там не держали, я днём ещё проверил. Перелезаю через забор, открываю калитку парням. Давай рвать грозди, а они огромные, ароматные. О-о, наслаждение! Едим да за пазуху суём. Вдруг слышим крик сверху: «Кто там? Эй, вы, чего там делаете?»

 

Я сразу из-за пазухи гроздья повыкидывал. К товарищам подскочил, шепчу им, чтобы тоже выкинули. Тут свет фонаря сверкнул из-за дома. Я, пока лазил в саду, наткнулся на тонкий ломик. Кинулся, схватил его, встал за углом дома. Только хозяин показался из-за угла, я ему поперёк туловища как врежу! Тот отскочил, заорал, что он соседей позовёт. И скрылся. Мои подельники-то слепые. Я их за руки схватил и бегом на улицу. Не успели далеко отбежать, как слышим погоню.

 

Приказываю парням встать гуськом, взяться за плечи, я впереди. Подбегают мужики, а я вытянул руки и прошу жалобно:

- Люди добрые, помогите нам! Мы слепые, скажите, в какой стороне наше общежитие?

Те сказали и побежали дальше. Когда они скрылись, мы тоже рванули в разные стороны. Потом слепых ночью мне пришлось искать.

 

Слушатели укатывались от смеха. В это время пригласили на ужин. Олег отказался от него. Ему супруга принесла много разной диетической пищи. Остальные, кроме рассказчика-юмориста, отправились в столовую.

 

Олег взглянул в окно. Темнеет. Ветер зло мотает верхушками деревьев. Фонарь – золотушный больной - трясётся от озноба.

 

Олег пригласил разделить с ним трапезу замешкавшегося Анатолия. Тот сел рядом. Бросились в глаза его понурая спина, острые коленки. Когда он взглянул на сотрапезника, то поразился: у Теплова оказались не мутные, а синие, как у него самого, глаза.

 

Принялись за овсяную кашу. Олег поинтересовался возрастом Анатолия. «Пятьдесят пять! Ровесник!» – ужаснувшись, повторил он про себя, скрыв изумление. При этом, как ни странно, у собеседника в русых волосах была мало заметна седина, в отличие от него.

 

Теплов ел и говорил размеренно:

- Мой дом стоит недалеко от магазина. Все, кто пьют, ко мне заходят, угощают. Бывает, ночевать остаются.

 

Он вздохнул и грустно произнёс:

- Один я, заступиться за меня некому.