Она могла от холода дрожать В полдневный зной ласкающего лета... На лоб её седеющая прядь, Предательски сползла из-под берета. К земле согнула шею голова. Глаза уже давно не видят неба. В её авоське, словно пуда два – Пакетик чая и буханка хлеба. Была когда-то слава с ней на "ты", Овации раскатисто гремели, А в дни премьер – охапками цветы С визитками валялись у постели. Былых воспоминаний карнавал: Перед глазами лица, лица плыли... Все те, кто руки страстно целовал, Уже давно лежат в сырой могиле. Пропали с улиц тумбы для афиш... На что теперь бедняжке "опереться"? А был момент, когда у ног Париж Лежал, оставшись только болью в сердце. От этой боли стал немилым свет. Она легла у края тротуара... Белел, на голове её берет... Как некогда алмазная тиара! Опять аншлаг, последний бенефис. Мелькают озабоченные лица... Бессильно опустились руки вниз. Печален взгляд усталой фельдшерицы. Вживаясь в непривычную ей роль, Она стояла на пороге рая, Забыв про смерть, не ощущая боль, С мольбою к Богу руки простирая. Как будто бы услышана мольба И на экране снова молодая: Босая, по росе через луга Опять бежит ромашки собирая. |