НИКТО Мне сорок шесть. По жизни я – Никто. Стою в пивной, со мною хрен в пальто. Ещё два чела мутного разлива. Одна тарань, четыре кружки пива. Двум челам ночью был фартовый знак, Зовут на дело, знают, что верняк. А мне плевать на их блатные знаки Мне хоть на брюхе, только б до Итаки. Я столько шёл, по ходу столько видел! Врагов при власти и друзей в Аиде. Отмазался от смерти, на потом, Не раньше, чем вернусь обратно в дом. Тут хрен в пальто сказал: плохое дело, Совсем моя подруга озвиздела, У ней же хахали... Такая фря! Пока не трону. Я подумал – зря. И посредине этого рассказа Подходит к нам громадный, одноглазый, Не человек – чудовище, как есть – Гора горою, под рубахой – шерсть. Печаль по кружкам, говорит, разлита На четверых. Я вижу: два бандита, Угрюмый хрен в коричневом пальто. Тебя не знаю. Как зовут? – Никто! Никто – ответил я – стою, не прячусь, Пусть Полифем ты, люди много злей. Не брезгуй, выпей с нами за удачу И, усмехнувшись, он кивнул – налей! Налил сполна, слежу за монстром в оба. (Махнул тому, в пальто, не трогать нож) ... А сам решил – циклоп твоя утроба, Прочна, как жбан, но нас не перепьёшь... ................................................................ Поймай меня, попробуй. Я – Никто. Разоблачи по стершимся приметам. Я уношусь на угнанном авто Сквозь километры мглистого рассвета. В порту Эгейском люди подсобят. Я волен, хоть и спаян с остальными. Как хорошо, что не сложилось имя, (Иначе вовсе не найти себя). Когда вернусь, тогда придёт само Спокойствие – забуду штормы, драки, Богов, полубогов, героев, мо... Нет... как забудешь море на Итаке?! МУ-МУ Станет ясно – запнёшься, немея, а пока можешь врать – говори. Посмотри: вот – ни бе и ни ме я, хы... аым... временами – ыи... К ночи ясность возьмёт и потащит, те слова, что сказал – на убой в подсознание, в комнату-ящик, чёрный ящик для встречи с собой. Как же? в замкнутом наглухо слове всё живое навроде зека? Не с того ли Тарковский в «Рублёве» скомороха лишил языка? Человек, что большая собака, но собака так много не пьёт. А наутро – под мусорным баком целый эпос в надтреснутом – ёпт! Сдохнет речь, не захочется гавкать, в пустоте протрезвеют мозги и прочтёшь с отвращением Кафку: обля... родя... усседи... гыги... КРАКЕН побиралась в метро в одежде монашки, исчезла на год, появилась с коляской. что в башке у неё, какие букашки – хочешь, придумай драму, а хочешь – сказку. что открыто: образы, символы, знаки, толкователей нет, но многие судьи, а во тьме свернул свои щупальца кракен в герметично закрытом для всех сосуде. мелкий кракен на воле разбухнет в монстра словно китайское полотенце в ванной. всей картины не видно – но виден остров чьей-то бедной квартиры и ссоры пьяной. проявился шалман, лихая бабёнка в искривлённом пространстве чёрной обиды, и давно ни в подряснике, ни с ребёнком героини нашей в вагонах не видно. только дело не в том, гадаю ли, брежу, просто, правды не скажут – скорей убьются. слышат люди в метро удары и скрежет, снаружи к стёклам липнут присоски – с блюдце. |