Вечность лежал бы на траве, запрокинув голову вверх и смотря на миллиарды новых мерцающих жизней - предвестников ночи, зарождающихся в небе с каждым последующим оборотом минутной стрелки часов. «Тик-так, тик-так» - пели часы на центральной ратуше, отбивая ритм моих мыслей, уносящихся далеко ввысь, вслед за полярной звездой.

О чем я думал? Конечно, я думал о ней. Она мне абсолютно не нравилась, до дрожи, до нетерпения. Я терпеть не мог её дурацких привычек: например, прикусывать нижнюю губу во время разговора, резко оборачиваться, глупо хохотать во весь голос над самыми нелепыми шутками и оглушающе громко каждое утро цокать каблуками по мощенной мостовой, заставляя меня зачем-то прильнуть к стеклу моего окна, выходящему на площадь и, затаив дыхание, следить за тем, как южный ветер играет подолом ее летнего сарафана, старомодно отделанного сатиновыми рюшами. Всё это я, конечно, просто не выносил.

Опустив руку в карман, я нащупал там пару монет в 10 су, бережно достал их и повертел в мозолистых пальцах. Я хорошо потрудился этим летом и очень гордился собой, для любого мальчишки это было целое состояние, невиданное богатство. Можно купить на эти деньги новые рыболовные снасти, и все осенние вечера напролет пролежать на берегу, наслаждаясь тихой речной прохладой, негромко насвистывая под нос незамысловатые песни и вынимая один за другим огромных карасей, блестящих, как самые дорогие драгоценности в мире. Или можно купить новый велосипед с ослепительно белой рамой и таким звонким гудком, что слышно его будет даже в другом конце квартала. И гонять на этом велосипеде каждый день с мальчишками наперегонки за холмы на дамбу, прыгать там с вышки до дрожи в коленях, нырять под водой до боли в глазах. А потом мчать в сумерках под песни сверчков домой, предвкушая мамин ужин и теплую мягкую постель.

Внезапно равномерный ход моих мыслей нарушил налетевший поток ночного ветра, он принес с собой запах цветов и звуки вечерней музыки, напоминая, что совсем скоро у нас будут танцы, а я знал, что она любит танцевать. И какая-то нелепость пришла в голову, какая-то до смешного абсурдная мысль, словно ее невзначай принесло ко мне этим самым ночным ветром. А что, если пригласить её пойти со мной на вечер, согласится она или откажет? И ещё я знал, что ровно 10 су стоит та самая брошка, что выставлена в центре витрины в лавке старьевщика. Уж я-то вижу, как она каждое утро, пробегая за покупками, нет-нет да и остановится возле нее, вздохнет и побежит дальше в булочную. А впрочем, что за ерунда, что за глупости! Какие танцы, какая брошь, когда у тебя есть целых десять су и озеро с восхитительными карасями, и дамба с огромными вышками, и орава самых верных друзей-мальчишек.

Зашелестели верхушки деревьев, послышался шум мотора проезжающего вдалеке автомобиля, стрелки часов приблизились к цифре одиннадцать. Мысли, испуганные лунным светом, стройным роем ночных бабочек устремились в сторону дома и уже почти утонули в невесомой глубине белоснежных подушек. "Я же знаю, что ты уже все решил" - пропел ласковый ночной ветер, играя резными ставнями городских домов, поскрипывая их ржавыми петлями в такт любовной песне звездам. А через неделю брошь продали и витрина опустела. Но ещё ни на одном платье она не смотрелась столь прекрасно, как на том самом летнем сарафане, старомодно отделанном сатиновыми рюшами, чья хозяйка так любит прикусывать нижнюю губу во время разговора, резко оборачиваться и хохотать во весь голос над самыми нелепыми шутками.