Оказавшись безработным, Егор первое время не придавал случившемуся никакого значения. Он воспринимал прорву появившегося свободного времени, как стоянку после многодневного пути. Проснувшись ближе к полудню, он неспешно завтракал, одевался, выходил из дому и, не спеша, гулял по недавно зацветшим апрельским улочкам города. Люди по-разному теряют работу. Кто — то со скандалами, ежедневными «боями» за место и деньги, упреками, нервными срывами, отчаянием, страхом безызвестности и безнадеги. Некоторые становятся безработными от потери стремления, работа их бесцельна и скучна, тягуча как резина. Такие люди ходят между офисами и квартирами, переплывают из одной лужи в другую и всю жизнь проживают в одной поре, в одинаковых свитерах, раз в год отдыхая неделю на море в «бархатный сезон». Сам факт потери заработка по-разному, и часто непредсказуемо влияет на людей с, казалось бы, разными нуждами. Один, имея пару квартир и хороший депозит, вдруг схватится за голову, охваченный отчаянием начнет метаться, потеряв покой. Другой без денег живший, не предававший им значения, спокойно заживет дальше, потеряв то, чего толком и не было. Деньги у Егора были, поэтому дни он тратил на такого рода рассуждения, а также внутренние диалоги о поиске своего призвания. «Кшатрии, - думал он — говорили о том, что каждый упавший в праве находится на земле ровно столько, сколько он считает нужным для того, чтобы понять, что он сделал неправильно и в каком направлении идти дальше. Он набирается сил и крепчает, находясь на земле день, неделю, год или жизнь. Это неважно. Важно то, что он осознает, будучи поверженным. Однако, поднявшись, двигается к цели, а не стоит на месте. Если правильно выбрать дорогу, неважно в гору ты идешь или с нее. Важно то, что ты видишь к чему идти, нежели ступаешь, держась за натянутую веревку в непроглядном тумане. Как только я увижу цель, и пойму, что это правильный выбор в результате долгого поиска, я поднимусь.» Так прошел месяц, а потом и другой, затем стало жарко и мир стал ленив. Тополя устлали улицы пухом, стало пахнуть клубникой, черешней и зеленью. На перекрестках торговали квасом, двери маленьких продуктовых магазинов были распахнуты, прозрачные занавеси, висевшие на входе, волновал слабый ветер. Спустя время, клубнику сменила вареная кукуруза, на перекрестках расположились грузовые машины, полные больших спелых арбузов. В городок съезжались студенты и абитуриенты. По вечерам, ветер с востока начал дуть сильнее и стал прохладным. Дневной зной сменился приятным теплом. А потом пришел холод. Все живое начало погружаться в сон, увядать, а свет в окнах зажигаться раньше. Автобусы по утрам наполнялись битком дышащими паром людьми. Кто -то кашлял и сморкался в платок. Время повисло уродливой громадой над Егором. То, что в первые дни было свободой, теперь превратилось в топь. Внутренняя полемика о смысле и истинном назначении потерялась в безделии и бессмысленности. Сидеть в квартире становилось невыносимо, одиночество съедало изнутри, поэтому проснувшись, он быстро ел, одевался, выбегал из дому и часами бродил по залитому дождем городу. Работать Егор и хотел, и не хотел одновременно: все его товарищи работали, поэтому весь день он слонялся предоставленный самому себе. Отсутствие занятости порой сводило с ума, однако стоило ему увидеть объявление о вакантном месте, как тут же рассудок придумывал сто причин отказаться от него. Страх потерять пустую свободу побеждал и он проходил мимо, или записывал телефонный номер в справочник, а вечером, остановив на нем взгляд и вновь убедив себя в ненужности его, удалял. Так проходил день за днем. Иногда, когда шел сильный дождь, Егор целый день оставался дома. Он включал телевизор, устраивался на диване и лежал некоторое время практически неподвижно, картинки на экране менялись, голоса звучали гудящим фоном, расплывчато, информация, не касаясь сознания растворялась в стенах. Когда квартира погружалась в сумерки, он будто бы просыпался, начинал ходить от окна к окну, смотря на разводы света в лужах, на людей, занятых и спешащих, барахтающихся в потоке улиц и жизни. Снег шел несколько дней не прекращаясь. Крупные хлопья сменяла сыпь, черные голые деревья стояли вдоль дорог, отчужденно наблюдая, как их заметает белый настил. Егор потолстел, лицо стало бледным, отчужденным, будто с отпечатком болезни. Он все также бродил по улицам, теперь уже не чувствуя ни запахов, ни направлений. Ноги сами вели куда- то, а вечером возвращали к дверям квартиры. Весь день его складывался из череды событий проносящихся мимо него. Событий, в которых он не участвовал. В один из дней метель рассвирепела. Егор волочился по улице, которая была практически пуста. Снег бил в лицо, голову приходилось пригибать, стараясь защитить глаза и щеки от ледяного ветра и белой сыпи. Улица была длинной и узкой, дорога качала непрерывные ряды кирпичных многоэтажек из стороны в сторону. Все произошло быстро и внезапно: машина, несущаяся на огромной скорости, попала на гололед, ее начало крутить и нести с дороги на тротуар. В голове Егора запечатлелось испуганное лицо водителя, схватившегося за руль двумя руками, с застывшим криком в горле. Бампер принял на себя тяжесть тела, послышался хлопок трескающегося пластика. Очнувшись, Егор поднялся: болел правый бок, на который пришелся весь удар, но в целом, осмотрев себя, он не заметил серьезных ран и кровотечения. Водитель находился в шоковом состоянии. Всё также вцепившись в руль, он сидел, не шелохнувшись, вперившись взглядом в то место, где только что лежал сбитый им парень. К машине подбежало несколько человек: некоторые осматривали разбитый перед автомобиля, другие открыли дверь и вытащили находящегося в шоке шофера. «Со мной все в порядке, не беспокойтесь. - сказал Егор сновавшему мимо него прохожему, однако тот никак не отреагировал на произнесенные слова. - Вот она, описанная в книгах взаимопомощь и сознательность. Под колесами оказался я, а пострадавшим сделали виновного. И черт с вами, слышите?! - закричал он, а затем повернувшись к водителю продолжил. - Вам повезло, что я человек не скандальный, и портить жизнь другим не привык. Хорошо, что обошлось без переломов. Пусть этот случай останется между нами». Снова оставленный без внимания, бегавшими вокруг машины людьми и безмолвным «пострадавшим», Егор развернулся и зашагал прочь. «Приходилось слышать о людях, умерших от сердечного приступа в центре оживленной улицы, но никогда не поверишь в такое, до тех пор, пока не окажешься участником. Мы сами не заметили, как сотворенный демократией и свободой социум превратился в биомассу, безразличную, ищущую в каждом поступке наживу и выгоду. Наверное, умри я там, все бы прошли мимо, а снег бы стал мне простынею, которой накрывают погибших». Так шел он, погрузившись в мрачные мысли, и не заметив, как оказался в проеме между двух огромных домов. Свободное пространство меж ними занимал небольшой участок земли, сотки в две, огороженный каменным, кое-где посыпавшемся забором. За ним стоял одноэтажный дом, судя по всему приговоренный к сносу. Ставни наглухо заколочены, крыша в некоторых местах обрушена. Входная дверь хлопала, приводимая в движенье ледяным ветром. Спустились вечерние сумерки, мир поглотил синий цвет снежной зимы. Егор стоял неподвижно, наблюдая за бьющейся о косяк дверью. «Никогда не обращал внимания на этот дом, - думал он, - а ведь стоит же здесь не первые пол века, наверняка. Был сначала одним среди равных, теперь остался один, зажатый этими громадами. А ведь когда- то в нем жили люди. Они красили ставни летом зеленой краской, во дворе сушилось белье. Но по мере того как они старели, дом тоже старел. Вот, хозяин не смог больше залезть на крышу, и она начала гнить и порастать травой. А потом, в половицах нашла ход мышь, но кот спит все дольше с каждым днем, часто отказывается от блюдца с молоком, стоящим в углу. И вот, дом стал пустым: в нем не стало людей, кота, даже не стало мыши, потому что на пол больше не падает хлебных крошек. Дом начал умирать. Теперь стоит он неряшливый и серый, заметенный снегом, словно старик, брошенный детьми и ждёт, когда за ним приедет его механическая смерть.» Ветер в очередной раз открыл дверь, и Егор увидел, что внутри дома мелькнул огонек. Его охватил интерес и волнение. Он медленно зашел во двор: три небольших кучи гравия возле забора, сгнивший, разваливающийся на части «козёл», битый шифер. Вдоль левой от входа стены стояло несколько усохших деревьев, судя по всему яблонь. Дойдя до двери Егор остановился и оглянулся назад. Снег был настолько густым, что следы замело за время, пока он дошел до двери. Сумерки сменились ночью. Егора сковал страх, нутро тянуло обратно, на дорогу к придорожному свету фонарей. Стоя на пороге, он ломал глаза, стараясь отыскать человеческий силуэт в черной дыре проема. Вошел. Сердце било крещендо, шапка, пропитавшись потом, начала натирать лоб, дыхание стало частым и неглубоким. Так он стоял некоторое время, не шевелясь, прислушиваясь к каждому шороху и скрипу, затем оглянулся назад: там, в нескольких десятках метров, машины карабкались по снегу, изредка проходили люди. Глаза постепенно привыкли к темноте, и Егор различил очертания небольшой прихожей, разделившей дом на две комнаты. Дверь, ведущая направо была плотно закрыта, из левой же, приоткрытой на ширину пальца лился слабый желтоватый свет. Вслушавшись, показалось будто он слышит чей - то шепот. Егор подошел двери и заглянул вовнутрь. В комнате слабо горела керосинка, вокруг которой расположились подобием ромба, будто греясь о ее свет, четыре человека. Один из них оглянулся на Егора и показал рукой на место рядом с собой. Взгляд его был тяжел, и затуманен. Сам человек был высок, крупный в плечах, судя по всему был достаточно силен. Его опухшее лицо было небрито, длинные волосы грязны и скомканы. Егор вошел в комнату: весь пол был завален пластиковыми и стеклянными тарами от алкоголя, каждый шаг сопровождался звоном стекла. В правом ближнем углу стояло то, что некогда называлось кроватью. Поломанная, с разорванным в клочья матрасом, она выглядела обителью клопов и вшей. Окно было наглухо заколочено досками, вырванными из правого дальнего от двери угла пола. Образовавшаяся там дыра, судя по всему, использовалась как выгребная яма. Несмотря на холод, комната была пропитана запахом перегара и испражнений. Присев рядом с высоким человеком, Егор вгляделся в лица остальных. Еще один мужчина и две женщины. Лица всех одурманены, грязны, в ссадинах и царапинах. У одного – темноглазого с крупными чертами лица, кучерявого с плешью на макушке, на щеке зияла розовая рана, открытая, доходящая, казалось, до кости. Женщина, сидящая рядом с ним, была, кажется, самой молодой из них, и, когда – то красивой. Темные брови, прямой, правильный нос, губы тонкие, не чувственные, однако сильно контрастирующие с большими карими глазами и круглым подбородком, они придавали лицу выражение «неспелой», немного детской красоты. В комнате повисло молчание. От одного к другому «ходила» бутылка водки. - Что здесь происходит? - спросил Егор, наблюдая за профилем высокого мужчины. Тот медленно повернул лицо и приложил палец к губам, жестом прося о молчании. Егора охватил страх, паника начала давить на виски, захотелось встать и убежать из этого умирающего дома, от бледно — желтого света керосиновой лампы. Он попытался подняться на ноги, как вдруг, сидящий рядом, предупреждавший о молчании, схватил его за рукав куртки и, резко потянув, повалил на пол. Одним движением подвинув Егора к себе, он обхватил рукой его шею, другой закрыл рот. - Тише, я прошу вас, тише, - шептал он пытающемуся вырваться пленнику. - Кузнец тут, я слышал его шаги, ради бога, успокойтесь и не сопротивляйтесь, вы всех нас погубите. Егор стал задыхаться. Поняв, что лучшим вариантом было выполнение просьбы, он перестал дергаться, похлопал сжимавшую рот руку, жестом прося освободить его. Здоровяк ослабил объятья и Егор, часто вдыхая воздух, сел на пол, подтянув колени к груди. Женщины опустили головы, одна, старая, в грязной рваной одежде, судя по всему, опьяненная, уснула, вторая сидела не двигаясь, зажав руками уши. Глаза плешивого, с раной не щеке, выражали безумие и крайнюю степень испуга. Плечи его порывисто дергались, взгляд метался по потолку, голова тряслась. Егор сидел молча, и в полной тишине, он стал различать шаги. Кто то ходил по чердаку. Через несколько минут всё стихло. - Зачем вы вошли сюда? - спросил тот, высокий. - Вы теперь обречены. Сгинете тут. Отсюда нет выхода. Впрочем, можете считать, что Вас уже нет. - Что тут происходит? Кто вы все? И кто ходит там, наверху? - Мы пленники этого места, - он сделал несколько глотков из бутылки, тем самым осушив ее до конца. - И каждый из нас томится в безызвестности, ожидая своей участи. Мы все оказались здесь по разным обстоятельствам, став узниками этого дома и его хозяев. Поверьте, я знаю не больше вас, наверняка могу сказать лишь одно — из этого места самим нам не выбраться. Судя по всему, каждый из нас оказался здесь не случайно. Я думаю, это место стало обителью для потерявших надежду людей. Тех, кто увидел дно. Это странное, необычное здание, живущие по своим правилам. Как бы тяжело не пришлось, все что нам остается это терпеть и ждать. Егор сидел, не понимая полноты сказанного. Оглядывая уснувших женщин, пьяного, качающегося, заламывающего себе пальцы плешивого, наконец, единственного собеседника, открывающего очередную бутылку, он понимал абсурдность всей ситуации, а потому не признавал ее реальность. Медленно поднявшись, на не слушающихся ногах, он подошел к двери. Аккуратно повернув ручку вышел в коридор. Там, где раньше была входная дверь, теперь оказалась стена. Егор подошел к двери в другую комнату, начал трясти ручку, но та не поддавалась. Постепенно, его стал наполнять ужас, сковывать тонкими, впивающимися в кожу цепями. Отчаяние и безвыходность овладевали им, будто он оказался погребенным заживо, а комната превратилась в склеп. От обиды на самого себя, страха, злости он начал биться в единственную, как ему казалось, спасительную дверь, кричать, молить о помощи. Внезапно дверь открылась, в нос ударил запах разлагающегося тела, эта ужасная, сладковатая трупная вонь. В темноте Егору едва удалось различить силуэт похожий на человеческий, но какой – то деформированный, головы на две меньше его, дышащий глубоко и хрипло. Через мгновенье чудовищной силы удар повалил Егора на пол, и сознание быстро растворилось в черном забытье. Он проснулся оттого, что кто – то легонько касался его лица. Чугунная тяжесть наполняла тело и голову, по которой, судя по всему, ударили не кулаком, а каким- то тяжелым предметом. Кое – как сев, он огляделся: всё также, тихим огоньком горела лампа на полу. Старуха и рослый человек в кожаной куртке свернувшись калачиком, лежали возле нее. Кучерявый, с проплешиной спал на животе, распластавшись на старой, разваливающейся кровати возле стены. Левая рука его безвольно свисала к полу, возле лежала недопитая бутылка водки. Рядом с Егором, на коленях, сидела девушка. Взгляд ее выражал некое понимание и даже согласие, но в глубине его, чувствовалось, таилась настороженность и укоризна. - Не делайте так больше, прошу вас. – Сказала она, неосознанно поправляя волосы. – Вы не представляете, какой опасности вы подвергли себя и всех нас, потеряв контроль над собой. Запомните, что бы вы не делали в этом месте, ходите тихо, разговаривайте шепотом. Дом, в котором вы находитесь любит тишину, таковы правила гостеприимства этого хозяина. В следующий раз, прежде чем попытаться предпринять очередной бездумный шаг, - Взгляд ее скользнул по двери, - посмотрите на Инженера. Она кивнула в сторону человека, лежащего на кровати. - Что с ним? Откуда эта рана у него на лице? Объясните, наконец, что тут происходит? – Егор начал говорить в полный голос, но девушка моментально приложила палец к губам, и он вновь перешел на шёпот. – Почему нам не позвать на помощь? Этот дом стоит в нескольких метрах от людной улицы! Куда, в конце концов делась входная дверь? - Увы, этот дом уже давно не стоит на той улице, где вы его нашли. – Высокий человек подошел незаметно, сел рядом. В руках его была краюха хлеба. Разломив ее напополам, он передал одну часть девушке. Руки его заметно дрожали. – Меня называют Джим. Как собаку из одного известного стихотворения. Всю жизнь свою я скитался по городам и сёлам, перебиваясь случайным заработком. Всегда жил сегодняшним днем, всё заработанное пропивал и прогуливал. В один из дней, я трясся по железнодорожному полотну транссибирской магистрали, держа путь на Восток. Плацкарт был прокурен и пьян. Я, и еще несколько человек, играли в карты, наливали и пили, крики и брань наполняла вагон, несущийся сквозь ночной лес. От взгляда моего не утаилось то, что один из игравших, сидевший рядом со мной, постоянно бьет по колену пальцем определенное количество раз, другой же, игравший с ним в паре в это время внимательно смотрит, а затем ходит с карты, которая неизменно сулила победу. Не выдержав, я бросил колоду в лицо, тому, что сидел напротив, обвинив их в шулерстве. Они набросились на меня вдвоем. Первого, заходящего справа, я ударил в лицо, и он, взвыв и держась за нос, отскочил, однако, удар второго парировать не удалось, он попал точно в висок. Голова закружилась, и я начал терять координацию. Тот, что теперь был с разбитым носом быстро придя в себя, прыгнул, и навалившись всем телом, прижал к полу. Они долго избивали меня, лежащего на полу и старающегося закрыть лицо руками от сыпавшихся ударов рук и ног. Несколько раз я пытался встать, но был вновь повален, удары становились более частыми и хлёсткими. Вагон молчал, никто из находившихся в нём не осмелился прийти на помощь. Вытащив из карманов все деньги, что я взял с собой, окровавленного и полумертвого, меня выбросили на полном ходу. Лежа и слушая удаляющийся стук колес, я умирал. Спустя время, собрав последние силы мне удалось подняться и оглядеться. Дышать было больно, судя по всему рёбра были сломаны. Лес стоял черным и молчаливым. Сил практически не оставалось, но я понимал, что без движения, шансы мои приравнивались к нулю. Из пробитой головы капала теплая кровь, запах которой знают многие обитатели дремучего леса. Подумав, я решил, что нужно идти вдоль полотна, по направлению движения ушедшего поезда. Так, ковыляя, держась за ребра рукой, останавливаясь каждую минуту, я смог пройти около часа. Ничего не изменилось за это время: все те же рельсы, окутанные иглами сосен и елей, затянутое тучами небо, зябкость осени, начинавшей дышать зимой. Приблизительно в ста метрах от меня дорога начинала уходить на северо – восток. Собрав последние силы, я добрёл до поворота и взору моему открылся небольшой заброшенный полустанок: ни огонька в окнах, ни дыма из трубы. Наверное, инстинкт заставил доползти до него и ввалиться в старую распахнутую настежь дверь. Как кошки, которые всегда идут умирать в укромные места, так, видимо, и я не хотел, чтобы мое окоченевшее тело нашли на путях и укоризненно покачивая головой переложили с холодной земли на носилки. Ну, а дальше все просто: я не умер. Очнулся в этой самой комнате, где сейчас находимся мы с вами. Рядом со мной сидел Инженер. Он молча протянул мне водки…. Одной рукой упираясь в пол, другой ощупывая липкие от крови волосы, Егор обратился к Джиму: - Сколько времени вы находитесь в этом доме? - Увы, этого невозможно понять. – Джим дожевал хлеб, стряхнул крошки с куртки. – Этот дом…понимаете, я даже не знаю, как это объяснить. Мне кажется он находится вне временной оси. Говорят, если петуха поместить в замкнутую комнату, без окон, биологические часы его перестраиваются, и он начинает кричать не раз в сутки, а раз в тридцать шесть часов, однако, делает это как будильник, с точностью до минуты. У нас, у людей, чувство времени и его ритм, к сожалению, стерся. Мне кажется это произошло тогда, когда предок наш перестал жить в единстве с тем, что его окружает. Отдалившись от мира, изобретя собственные графики работы, правила эксплуатации земли, порой кардинально расходящиеся с общим потоком мироздания, он потерял некогда дарованные ему навыки. Первым делом, я должен заметить, что часы здесь идут странно. Они то останавливаются, то идут быстрее положенного, иногда работают, как должны. Мне кажется такое поведение механизмов связано с перемещением дома, а если точнее, с тем, где он находится в тот или иной промежуток. Инженер, когда еще он мог говорить, рассказывал мне об этом. Он думал, что дом, с его хозяином является лошадью и всадником, странствующим по мирам. Иногда, складывается ощущение, что ты торчишь тут целую вечность, в другой раз, проснувшись, думаешь, что не прошло и дня. Единственное, что я знаю наверняка, - бродяга не спеша поднялся и двинулся к углу, который служил выгребной ямой. - несмотря на то, что время то бежит, то стоит, мы барахтаемся вместе с ним. У нас растет щетина, ногти, волосы. Значит организм наш неуклонно, рывками, но все же движется к своей конечной точке. - Но это же бред, абсурд! – Быстро зашептал Егор. – Летающие дома, узники без догадки о своей вине, другие миры. Почему бы нам просто не выбить ставни? Прямо сейчас? - Думаете, что мы сидели, тут годами и ждали, пока явится герой вроде вас, чтобы избавить нас от мук? – Девушка говорила спешно, проглатывая некоторые слоги. Так бывает, когда ты хочешь сказать много, а времени осталось на один вдох. - Прошу вас, приступайте прямо сейчас. – Бросил через плечо Джим. – Только прежде взгляните на Инженера. Когда – то, он пытался сделать нечто похожее, что и Вы. Только он пытался выбить дверь, ведущую в другую комнату. Ему хотелось объясниться с хозяином дома, рассказать ему о том, что все это одно большое недоразумение. Сделать ему этого не удалось, потому что дверь открылась сама. Я не видел, что за ней, лишь знаю, что его интерес был удовлетворен. Егор посмотрел на лежащего на кровати человека. Тело его было недвижимо, лишь иногда он глубоко вздыхал, будто о чем-то сожалея. - Что с ним случилось? Это сделал Кузнец? - Когда я попал сюда, - Джим взял керосинку и переставил ее в центр сложившегося между ними треугольника, - он уже был здесь. Историю свою он никогда не рассказывал полностью, и свое мнение о нем я сложил по обрывкам его пьяных воспоминаний. Судя по всему, он занимал крупную должность на одном из кораблестроительных заводов на севере и принимал участие в проектировании нескольких государственных заказов министерства обороны. Не могу сказать, что это было – оружие массового поражения, военная техника или что – то еще, но знаю, что проект этот, ведомый наживой, он рассекретил и продал людям, для которых он был «под семью замками». Конечно же, определённые службы не оставили этого безнаказанным. Оказавшись с миллионами на руках, Инженер вынужден был жить жизнью нищего, убогого человека. Боязнь расправы каждый день качалась маятником над его шеей с момента пробуждения до беспокойного сна. Он лишний раз опасался покупать еду, веря в то, что деньги мечены и его моментально выследят, а потому искал ее в мусорных баках. Связь с семьей была потеряна навсегда, грязные, кишащие крысами углы подвалов заменили постель. Рано или поздно, это должно было закончиться. В одно из отделений полиции пришел измученный, полуживой бродяга с котомкой в руках. Поставив ее на пол, он стал на колени и зарыдал. Грязный заплечный мешок был доверху набит деньгами. Инженер молил о прощении, но его не простили. Глаза его были плотно завязаны, машина ехала долго, сначала ровно и плавно по асфальтированной дороге, потом качаясь и заметно сбавив ход по - рыхлому грунту. Они вышли из автомобиля и некоторое время шли, а потом стало тихо. Как будто его привели в вакуумный бункер и выключили свет. Не было слышно ни единого звука, даже собственный голос куда - то исчез. И вот, наконец, кто — то сорвал давящую на глаза повязку, и он обнаружил себя здесь. Ни записки, ни намека, никаких догадок. Сколько времени Инженер жил тут до моего появления я не знаю. Помню, как только я пришел в себя он набросился на меня с вопросами о том, что это за место, почему тут забиты окна, и как, чёрт побери, я оказался здесь. Сначала, Инженер думал, что мы с ним товарищи по несчастью. Когда я рассказал ему, свою историю, он вдруг поднялся, вены на лбу проступили от охватившего все тело напряжения. Подбежав к двери ведущей в другую комнату, колотясь об нее всем телом, он кричал о несправедливости, о том, что лучше быть расстрелянным, чем сгнившим заживо. «Я знаю, что мы тут не одни, - кричал он, - я слышу шаги наверху! Если в Вас есть хоть капля человечности, призываю – откройте дверь и накормите меня свинцом! Пусть я подлец, но эта участь невыносима даже для таких мерзавцев, как я. Даже в смерти больше жизни, чем в этом месте.» Я подполз к двери комнаты в которой мы сидели все это время и наблюдал за его бредом. Внезапно дверь открылась, и Инженер затих. Не могу описать Вам, что она скрывает, кроме непроглядной темноты. Знаю лишь, что там умирают. Как только сладкий запах разлагающейся плоти ударил мне в нос, гонимый природным страхом я отполз в дальний от входа угол, прижал колени и, закрыв руками уши, сходил с ума от обволакивающего ужаса. Инженер медленно вошел в нашу обитель. Двигался он скованно и порывисто, словно находясь в прострации. Бросилось в глаза его изменившееся лицо: если раньше оно выражало муку, томление от пребывания в безызвестности, то теперь приняло выражение отчужденности. Подойдя ко мне, он медленно сполз спиной по стене и сел рядом. Я не мог произнести ни слова, сам не знаю почему, лишь смотрел на него, пытаясь прочесть ответы в глазах. Рука его медленно поднялась, и он разжал кулак: на ладони лежал его язык. Ком тревоги застрял у Егора в горле, осложняя дыхание. Девушка инстинктивно придвинулась ближе к нему, коснулась рукой его плеча. Пятна теней то разрастались, то прятались по углам. Дом, которого нет, но из которого не выбраться метался по мирам, неся в себе пятерых узников. Джим кашлянул в кулак, вытер ладонь о рукав куртки. - С тех пор Инженер молчит. - Продолжил он. - Иногда, он внезапно подскакивает и начинает ходить по комнате, в жестах его сквозит томление и беспокойство. У меня складывается чувство, что ему дали знать, зачем нас здесь держат, и он терпит, ожидая конца. Я несколько раз заговаривал с ним об этом, но реакция на мои вопросы всегда была разной: то улыбнется и поднесет палец к губам, понимающе кивая, мол, знаю, что неизвестность самое тяжкое бремя, но наберись терпения, мы в пути, всё идет своим чередом. То вдруг охватит его ужас и паника, тогда, вцепившись мне ворот, он бьется в агонии, смотрит мне в глаза моля жестами о защите. Джим подошел к левому от двери углу и спустя несколько мгновений стоял возле нас с пакетом. Достав бутылку водки и скрутив крышку, передал бутылку Егору. Тот хлебнул из горла, зажмурился и некоторое время не выдыхал, сдерживая рвотный рефлекс, затем передал бутылку девушке. Она взглянула на водку с отвращением, однако, поморщась, сделала глоток и отдала бутылку Джиму, который закрутив обратно крышку, поставил водку между ног. - Незадолго до того, как Инженер вошел в ту дверь, наш отряд разросся до трех человек. - Джим кивком головы указал Егору на старуху, которая ютилась чуть поодаль от них и, казалось спала, теперь же, повернувшись, он заметил, что она сидит возле заколоченного окна, во мраке и внимательно наблюдая за ними, улыбается. - После ее появления, уж не знаю, сколько прошло времени, минута или несколько часов, Инженер начал колотить в дверь и кричать. И тогда, до этого молчавшая, она рассмеялась. «Кузнец любит тишину, - зашептала она, - работа долгая и кропотливая. Ну ничего, Финтро позаботится о том, чтобы в доме был порядок». Так я стал заочно знаком с хозяином дома и его прислужником и с тех пор, мы с Лизой их так и называем. Девушка повернулась к Егору и чуть заметно кивнула головой. Он смотрел на нее на мгновенье дольше обычного, как будто только сейчас осознав ее присутствие. Лиза едва улыбнулась. Как только Джим закончил последнюю фразу на чердаке раздались шаги, затем донесся звон стекла. Старуха забеспокоилась, забормотала что — то под нос. В сознании Егора возник темный силуэт за дверью — небольшой и широкоплечий, хрипло вдыхающий воздух. Он взглянул на рослого рассказчика: тот сидел, опустив голову к груди, приводимые в движение глубокими вдохами плечи поднимались и опускались плавно, лениво. Затем, поднеся к губам горлышко бутылки, вскинул голову и сделал несколько больших глотков. Закашлялся, исподлобья взглянул на Егора: - Курить охота. Каждый раз, просыпаясь, я обнаруживаю у двери пакет. В нем бутылки с водкой и водой, а также немного хлеба. Но есть не хочется совсем. Старуха отказалась от еды, мы же на троих съедали буханку. Теперь будем на четверых. Странно, что пакет приносят только когда все спят. - Он достал хлеб, надломленный до этого и протянул Егору. - Нет, спасибо. - Чувства голода он почему- то тоже не испытывал. - у меня не было возможности представиться. Меня зовут Егор. Егор молча пожал протянутую Джимом руку. Она была груба и крепка, ногти на пальцах имели желтоватый оттенок. А может это был просто желтый отсвет пламени керосиновой ламы, стоящей между ними. Лиза смотрела поочередно на каждого из них и молчала. - Я видел этого Финтро, - произнес Егор. - точнее его силуэт. Кто он такой? И почему у него настолько необычное имя? - Этого мы не знаем, мы всего лишь называем их теми же именами, что и старуха. - Лиза впервые вступила в диалог. - Всё, что от нее услышал Джим, так это то, что Финтро является привратником и слугой дома и Кузнеца. Мы пытались узнать от нее больше, но на все заданные вопросы она отвечала молчанием и улыбкой, по- детски лукавой. В комнате наступила тишина. Инженер по- прежнему спал, трое сидевших возле керосинки молчали, передавая друг другу бутылку. А там, за окном, мела пурга, светили солнца, дети трясли старую яблоню, добывались алмазы и шли войны, кто — то в черной маске застрелил женщину, а кольцо, красовавшееся на ее пальце, с огромным искрящимся камнем оказалось дешевым; от выстрела, но уже другого, стая уток поднялась над водой и собака с коричневой, сбившейся в колтуны шерстью, трусила по гниющей осенней листве, в надежде взять след. Егор нарушил молчание: - А ты, - обратился он к Лизе, - как ты тут оказалась? - Я ничего не помню. Кажется, я заходила в подъезд, - на мгновенье их глаза встретились, но она тут же отвела взгляд в сторону, - а потом белая вспышка, и вот, я уже лежу на полу этой комнаты. По крайней мере, в таком положении меня обнаружил Джим. - Странно. - сказал Егор. - Джим думает, что здесь собраны люди пропащие, потерявшие надежду и заблудившиеся в бесконечных перипетиях собственных судеб. Но я, не дрался в поездах, не убегал от погонь… Я просто шел по улице и, случайно заметив огонек лучины в дверном проеме, забрел в этот дом. Да и из всех неудач, происходивших со мной, самой большой была потеря работы. Хотя я и неудачей — то это не считаю. - Так или иначе, все мы оказались здесь не случайно. - Глаза Джима помутнели от выпитого, но разум, привыкший находиться в таком состоянии, не потерял точек соприкосновения с действительностью, поэтому бродяга говорил уверенно и вдумчиво. - Все мы входили в разные помещения и с разными целями, естественно в отличающихся ситуациях. Но, в итоге, каждый из нас оказался здесь. Еще более непонятен тот факт, что места эти удалены друг от друга на огромные расстояния. Вот Вы, - он обратился к Егору, - где стоял этот дом, когда Вы открыли дверь и ступили внутрь? - На улице Ленина - Да к чёрту улицу! - Шепот Джима стал громче. - В каком городе он находился? - В С*****. - Вот именно, - воскликнул Джим, чуть ли не в полный голос, - а я обнаружил полустанок по меньшей мере в четырех тысячах километрах от Вас! Инженер говорил о крупном заводе, на котором он работал, таких я знаю всего несколько, и все они находятся на севере нашей страны, близ холодных морей. - В нашей стране нет никаких морей, - Лиза обратилась к Джиму, хотя взгляд ее был направлен на старуху, сидевшую возле заколоченного окна. Молчаливая и отрешенная, она вдруг встала, наклонила голову на правый бок, как будто вслушиваясь во что. - Значит, в придачу, мы еще и из разных стран. Таким образом, каждый из нас, воспользовался своего рода порталом, ведущим в это место. Комната начала наполняться гулом. Этот звук был сравним с набирающими обороты турбинами самолета. «Началось, началось, - сквозь смех закричала старуха. - Кузнец растопил горн!» Инженер вскочил с кровати и начал метаться по комнате. Он подбежал к Джиму, и схватив его за плечи, пытался что - то сказать, но из изуродованного рта вылетали только бессвязные звуки. Дверь распахнулась, и Егор в силуэте вошедшего узнал Финтро. Свет тусклой лампы еле — еле освещал его лицо: мощный, покатый лоб, длинный нос с горбинкой, маленькие, непроглядно черные глаза. Скулы и подбородок окаймляла редкая борода, темные длинные волосы собраны в хвост. Открытый рот выставлял напоказ ряд мелких, словно заточенных напильником зубов. Одет он был в кожаный камзол, штаны, судя по всему сшитые из тафты; на ногах были стоптанные сапоги, грубой выделки. Хрипя, Финтро двинулся в сторону сидящих. Только сейчас Егор заметил рукоять меча, выглядывающую из – за левого плеча карлика. Оказавшись возле Джима, сидевшего к нему в пол оборота, Финтро попытался схватить его за плечи обеими руками и притянуть к себе, но бродяга резко отклонил корпус вправо и ударил стража дома в скулу. Отступив на шаг, уродливый карлик вытащил из – за спины длинный двуручный меч с широким лезвием. Ярость вспыхнула в его глазах, он двинулся на Джима, успевшего подняться на ноги. Сделав мечом несколько вращений, тем самым придав клинку инерцию, он сделал быстрый шаг влево и ударив лезвием плашмя, попал прямо в край челюсти бродяги. Движение было настолько быстрым и сильным, что Джима, большого и крепкого мужчину, отбросило к стене и он упал без чувств. Финтро спрятал меч за спину, обхватил потерявшего сознание вокруг груди и потащил к выходу. Через мгновенье они исчезли во тьме дверного проема. Егор не заметил, как Лиза прижалась к нему всем телом и тихо плакала, уткнувшись лицом в шею. Он машинально обнял ее за плечи, хотя самого сковал парализующий страх. Инженер, забившись в угол сидел не шевелясь, вперившись взглядом в дверь. Ревущий гул, заполнил дом и сидящих в нем людей. Вливаясь в тело сквозь уши и вибрируя в грудной клетке, он поглощал и давил будто многотонный стальной пресс, наверное, поэтому никто не услышал тяжелых приближающихся шагов. Это уродливое существо вновь появилось в комнате. Жестом, он приказал всем подняться и подойти к двери, и ни один из них не был в силах ослушаться. Егор, державший Лизу под руки, подошли первыми; за ними, пригнувшись, озираясь словно затравленный зверь шел Инженер; последней брела старуха, лицо ее выражало сосредоточенность, блестящие глаза были наполнены решительностью. Дождавшись, когда все окажутся вместе, Финтро схватил Егора за плечо и толкнул к выходу, дав понять, что сам пойдет последним. Они миновали узкий, маленький коридор, в котором, когда – то была входная дверь, и вошли в темную комнату. В нос моментально ударил смрад трупной гнили, сладкий, вызывающий тошноту. Зайдя последним, карлик замкнул дверь изнутри, лампа, которую он взял с собой из помещения, служившего им темницей неизвестное время, бросила блеклый свет на пол и стены. Всё было заполнено человеческими телами: мужчины и женщины, лежавшие в самых неестественных позах, выпотрошенные словно скот на бойне, гниющие и разлагающиеся. Черная комната без окон, заполненная смертью. Трупы смотрели на них, отчужденно и бессмысленно. Ужас, сидящий всё это время в Егоре, то затихающий, то разгорающийся вновь, обрел полную силу. Ноги перестали слушаться, подкосились и он упал на колени, почувствовав ладонями скользкую субстанцию, растекшуюся по полу комнаты. Финтро в одно движение оказался рядом, и подняв Егора с земли, ударил в живот, затем, согнутого, готового вновь упасть, схватил за волосы и, подняв голову вверх, указал на потолок. Только сейчас Егор заметил, что в центре комнаты стояла приставная лестница, ведущая на чердак. Восстановив дыхание после тяжелого кулака, он вскарабкался по ней, и нащупав ручку, поднял крышку люка. Пять человек с недоумением и ужасом ждали своей участи оглядывая мансарду, залитую мягким золотым теплом светильников, висящих на каждой из четырех стен. Пламя в кузнечном горне пылало ярко, переливаясь от сверкающе - белого до фиолетового цветов. Помещение было просторным и тёплым, но воздух не стоял на месте, ведомый сквозняком, он подобно восточному сухостою, гуляющему летом по степи, носился по пространству. Чердак был построен из бревен, когда – то так ставили, срубы на Руси, затирая мхом и глиной щели, пропускающие непогоду. В противоположной от горна стороне расположился шкаф: массивный, видимо, невероятно тяжелый, он хранил тайны того, кому принадлежал. Перпендикулярно ему стал стол, на котором лежали в беспорядке множество свитков, написанных мелким, едва читабельным почерком, рядом стояла чернильница с воткнутым в нее пером. Напротив стола находились два кресла, перетянутых кожей, кое – где затершейся и порвавшейся. Оперевшись рукой на ручку одного из кресел, худощавый, долговязый старик изучающим взглядом окинул приведенных Финтро пленников. После пребывания в комнате, источником света в которой являлась единственная керосиновая лампа, глаза Егору резало, и он поднес руку ко лбу, будто бы защищаясь от июльского зенита. Карлик – страж подошел к Джиму, стоящему на коленях, достал из ножен тонкий длинный кинжал и перерезал веревки, стягивающие кисти и голени, затем, внимательно осмотрев каждого из стоящих отправился к креслам. Егор мельком разглядел старика: гладко выбритое лицо было пронизано мелкими извилистыми морщинами, тонкие дуги черных бровей виднелись над серыми, будто опустевшими глазами. Волосы были длинными и белыми от седины и также как у Финтро собраны на затылке. Рубаха, в которую был одет Кузнец сияла белизной; длинная, заканчивающаяся на несколько сантиметров выше колен, с расшитыми зеленым узором рукавами, она словно пришла из покрытой прахом древности, вслед за носящим ее человеком. Егор обратил внимание на огромные сундуки, запечатанные увесистыми замками, которые стояли возле одной из стен. - Карла, - сказал Кузнец тихо. Голос его был низким, наполненным властью. – ты принесла с собой план спрятанного тобой золота? В следующий раз, когда ты будешь умирать, я не услышу твоих просьб и Финтро не явится пробивать дыру в потолке, чтобы ты смогла добраться ко мне. - Прошу простить меня. – Старуха, кланяясь, начала рыться в своих грязных лохмотьях. - Ох, где же он, вот беда… Наконец, в руках ее появился аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги. Дрожащей от старости дланью она передала его подошедшему Финтро, который внимательно ознакомившись с содержанием, одобрительно кивнул Кузнецу. - Ну что ж, Карла, сделка состоится. - Старик, медленно ступая, проследовал к одному из стоявших возле стены сундуков, отстегнул висящую на поясе связку ключей и отворил замок. Из — под крышки сундука вырвалась вспышка белого пламени. Наклонившись над своей сокровищницей, Кузнец аккуратно достал геометрически правильную прямоугольную пластину металла, весившую, на взгляд, не больше тридцати грамм, светящуюся ровным молочно-туманным светом. На открытой ладони он поднес ее к Кларе. - Держи, старая ведьма, проживи еще одну жизнь следуя своей цели. Глаза у старухи горели, она приняла светящийся металл, тут же обернув его одним из лоскутов грязной ткани. Карлик, поклонившись, указал ей на люк в полу. Егор, Лиза, Инженер и Джим были молчаливыми свидетелями этой странной сделки. Они стояли практически не шевелясь, застыли подобно соляным содомским статуям, наблюдая, как ведьма неуклюже карабкается вниз по лестнице и голова ее, со слипшимися пепельно-серыми волосами, исчезает из виду. В наступившей тишине голос Лизы прозвучал отчужденно, словно она им не владела: - А ведь мы… мы все умрем? - Если смертью Вы называете прекращение функций жизнедеятельности вашей телесной оболочки, то вынужден Вас огорчить. - Старик подошел к столу, порылся в ворохе лежащих бумаг, и отыскав нужную поднял взгляд на Лизу. - Каждый из Вас уже мёртв. Немного помолчав, он продолжил: - Я прошу прощения за столь долгое ожидание. Видите ли, для того чтобы этот горн разошелся и начал работать правильно, нужно тщательно подобрать ряд алхимических элементов, причем в зависимости от количества и качества материала всегда разных. Эта процедура очень кропотлива и требует большого мастерства, концентрации и тишины – Старик посмотрел на Инженера, сгорбившегося и ничтожного. - Пожалуй, я расскажу по порядку, чтобы избежать лишних вопросов. Создатель, даря душам жизнь, наградил их правом реинкарнации. Как только тело погибало, Душа, собрав опыт, полученный в процессе пребывания на земле, попадала в междумирье, где могла выбрать место и время своего следующего воплощения для последующего развития, однако, память прошлого пребывания стиралась бесследно для того, чтобы процесс познания шел ни в одном направлении, а каждую жизнь двигался в разных плоскостях, придавая Душе огранку. Ведь все знают, что большие знания даруют огромную силу. Именно поэтому Создатель отринул память былых жизней при реинкарнации. Как только Душа накапливала определенный опыт познания и восприятия, ей становились доступны другие миры. Единороги, мантикоры, колдуны, леса, наполненные лучниками с заостренными ушами, словом, всё, что в вашей реальности называют сказками, на самом деле является былью в другом мире, попасть в который можно лишь имея достаточный уровень познания. В Ваш мир попадают самые молодые, неопытные души. Поэтому земля полна войн, насилия, предательства и похоти. К слову, мой привратник и верный помощник Финтро - дверг. Это одна из низших рас в мире, откуда родом я. Когда- то дверги жили среди людей, но боязнь человеческого рода к магии, в том числе тёмной, но делавшейся во благо, заставило этих существ, используя свои знания, искать себе новый дом. Однако, не для всех Душ земля является начальным этапом. Есть и такие, которые не хотят ее покидать. Обуздав знание, они стали самыми богатыми и могущественными людьми в вашем мире и умирая, каждый раз возвращаются с памятью и опытом прошлых жизней. Но во всем этом есть один нюанс. Для того, чтобы вновь попасть на землю, помня все свои предыдущие пребывания, нужно заплатить Создателю своеобразный ясак. В одной из ваших священных книг указано то, что высшая сила сделала человека по своему образу и подобию, так вот, подобно людям, в этой могущественной сущности уживаются две стороны, гораздо более гипертрофированные. То, что среди вас называется добром, у него сияет словно сотня солнц, соединенных вместе, зло же темнее самой глубокой пропасти, кишащей пожирающими себя гадами. Оказавшись в междумирье, Душа может попасть к Создателю, блуждающему среди своих творений и совершить обмен: увеличить свой срок пребывания в понравившемся месте, взамен на Душу, принесенную в жертву. Сущность, из которой мы состоим, в свою очередь состоит из нас, таким образом, пожирая Энергию Душ она подпитывается и производит новые, молодые души, те же, которые оказались поглощены становятся частью ее, теряя все, что познали. Вот это я называю смертью. - Я не понимаю одного, — Егор нарушил монолог старого алхимика и взгляды всех, находящихся в комнате обратились к нему. - зачем им покупать билет обратно, ели есть более совершенные, светлые места? Что есть в этом мире такого, чего нет там? Старик подошел к Егору на расстояние вытянутой руки. От его одежды пахло эфирами неизвестных масел. Запах еле - еле чувствовался, окутывал мягкой беззаботностью, словно голос поющий колыбельную над детской кроваткой. - Все очень просто. - Кузнец большим и указательным пальцами сжал запястье Егора. От него к локтю, а затем к плечу начало расходиться приятное тепло. - В одном мире ты будешь никем, в другом же станешь всем. Не забывайте, о том, что некоторые получают удовольствие от актов насилия, от упоения властью, от безнаказанности в совершаемых поступках. Миллиарды людей пролили свою кровь в сражениях с момента создания мира, но начиналось кровопролитие всегда с одного человека, поднявшего перст и молвившего: «Убить! Завоевать! Поработить!» - А ты, колдун, для чего тебе мы? Хочешь создать свою камеру пыток? Когда твой верный пёс вел нас сюда, мы прошли комнату, наполненную телами, при виде которых я могу сказать с уверенностью, жизнь еще бьется во мне. – Джим, до сих пор молчавший, сделал шаг навстречу старику, расправил плечи. Лицо Кузнеца тронула ухмылка, на мгновенье сделав морщины глубже. - Не буду никого обманывать. Конечно, это является слабым утешением, но то, чем я занимаюсь, всего лишь мое ремесло. К сожалению, несмотря на мою силу, я не могу попасть в мир, где вы жили. Этой способностью обладает Финтро, народ которого некогда находился среди людей. Может быть, Джим, ты и чувствуешь себя живым, но поверь мне, это не так. Из поезда, в котором ты странствовал, следуя на восток, тебя полуживого выбросили, на острый щебень путей, смерть наступила моментально, дальше уже существовала только твоя Душа, которая до сих пор пребывает в промежуточном состоянии между материей и энергией. Только в этом состоянии я могу извлечь ее и обработать, перековав в слиток. Мыслители, жившие на земле много веков назад, были правы, полагая, что пристанищем Души является печень. Именно из этого, самого большого и теплого внутреннего органа я выплавляю эту тонкую пластинку, столь хрупкую, и столь же ценную. В дело годятся только молодые, неопытные души, излучающие белый свет. Это души, прожившие одну или две жизни. Ничего не зная о мире, в котором оказались, первый опыт для них всегда горек, ведь их так легко заманить и соблазнить. Найти людей, в которых они расцветают не составляет труда: наркоманы, проститутки, серийные убийцы, алкоголики. Все, кто гонится за удовольствиями, приносящим минутную эйфорию и вечную печаль. Поверьте мне, то, что вы увидели в комнате, ведущей на чердак, не больше чем пустые оболочки. Это даже не тела. У них нет ни запаха, ни вкуса, это как кожа, которую змея сбрасывает во время линьки. Находясь здесь, вы должны были обратить внимание на то, что вы не испытываете чувства голода, а алкоголь пьянил лишь по тому, что вы не знали о том, что тела ваши уже мертвы. Это подобно фантомным болям у воинов, потерявших в сражениях руки или ноги. Все ваши ощущения, не больше чем приобретенные за жизнь рефлексы, смоделированные памятью в нынешней обстановке. Вы бы поняли все это, рано или поздно, когда оболочки ваши начали растворяться. По сути дела, Энергия, вышедшая из умершего тела, но сохранившая его форму, представляет собой своеобразную матрешку: потихоньку сбрасывая с себя прошлый облик, и формируя новый, она стремится к Создателю для дальнейшего переселения. И поэтому так важно успеть найти Души в человеческом обличии. Только у них можно извлечь печень, в которой хранится само их естество. Если Энергия станет свободной от оболочки, то ее уже никак не пленить. Я понимаю, как сложно осознать то, что вы есть, но одновременно Вас и нет, но это единственная правда, а следственно истина. - Я не верю тебе! – Закричал Джим, перед которым как из – под земли вырос Финтро. - Не веришь? Лиза, пожалуйста, прислонись ухом к его груди и скажи, бьется ли еще его сердце? Кузнец взял девушку за руку и подвел к Джиму. Лиза, прислонившись к груди, подняла голову. Из ее глаз, по щекам, создавая влажные бороздки, катились слезы. - Конечно, все это я делаю не бескорыстно, - продолжал он, поправляя ворот на рубахе. –взамен, мне приносят металл, ценный одинаково во всех уголках каждого из миров. Старик подошел к другому сундуку и открыв его, зачерпнул горсть золотых монет. Он смотрел на них жадно, не сводя глаз, медленно пересыпая из руки в сундук, затем снова набирая. - Конечно, на золото не купить Души, но зато можно купить все остальное. Были бы у тебя эти монеты, - Кузнец обратился к стоявшему всё так же ссутулившись Инженеру, - тебе бы не пришлось находиться здесь. По крайней мере сейчас. Неужели, когда тебя везли с повязкой на глазах, ты надеялся быть прощенным? Нет, там за такое не прощают. Тело твое лежит под слоем земли в лесу, близ города, нашпигованное свинцом, который оставил свой след даже на твоем лице. Ну а ты? – Лиза все еще стояла недалеко от Джима, стараясь подавить рыдания, вырывающиеся из груди. – Какой смысл тебе врать о том, как попала сюда? Может расскажешь товарищам по несчастью, как избитая сутенером, ты еле доползла до притона, а потом закрыла глаза с героиновым шприцем в вене? Можете рассматривать мою работу, как избавление. Неужели, хоть кто – то из находящихся здесь хочет вернуться на этот полигон называемый землей? Ведь это все равно, что самому забраться на эшафот и лечь под гильотину. Подумайте о всех муках, которые вы испытывали и поверьте мне. Это абсолютно не больно. Вы приобщитесь к величайшей сущности и может быть, дадите жизнь новому белому огню. Наступила тишина, нарушаемая лишь хриплыми вдохами карлика- привратника. «Оказывается бесконечность есть, - подумал Егор, - но и она смертна. Она живет внутри нас, горит огоньком. Просто нужно уметь поддержать его, чтобы не погас». - А у нас есть выбор? – Спросил он у Колдуна. - У них нет, - ответил тот, - твой же остается за тобой. Ты попал сюда случайно, оказавшись в неудачном месте, в которое тебя привела извилистая река времени. Водитель был трезв, но дорога оказалась слишком скользкой, а одинокий человек шел слишком близко. Ничто не могло спасти его тогда. Твоя душа светится зеленым цветом, я разглядел ее, дотронувшись до твоей руки. Переплавить ее уже не представляется возможным. Выбор, который тебе представляется является продолжением пути. Финтро, проводи его к выходу. Подталкиваемый двергом, Егор покидал молча наблюдавших за ним Джима и Лизу, Инженера, склонившего голову и смирившегося со своей участью, палача - Кузнеца. Чувства жалости к оставшимся не возникло, ведь даже у Душ есть своя судьба. Спустившись по приставной лестнице в черную комнату, он не обратил внимания на лежавшие под ногами тела, на липкую скользкую жижу, залившую пол, не почувствовал зловонного трупного запаха. Оказавшись в узком коротком коридоре между двумя дверьми, они остановились у стены, где раньше находилась входная дверь. Подойдя к ней вплотную, держа в одной руке керосиновую лампу, другой Финтро начертил знак, который, загоревшись синем пламенем, тут же исчез. Кладка на стене начала расходится в сторону, камень за камнем, пока, наконец, не стала видна старая дверь, с облупившейся на раме краской. Карлик потянул ручку вниз, толкнул дверь, и обернувшись, уставился на Егора. В нос ударил запах сырости. Там, за пределами дома царил туман, накрывший зеленую лужайку, лежащую по обе стороны от дорожки, тянущейся от порога. Неподалеку стоял черный, сбросивший листья орех, застывший под абсолютным штилем. Безжизненное спокойствие повисло над этим пейзажем. Егору представилось, как входя в этот туман он растворяется в нем, черты его начинают сглаживаться и исчезать, и вот, от всего, что он когда – либо делал или думал, от того кем он был, останутся только следы на узкой грунтовой дорожке. А потом пойдет дождь. Сделав глубокий вдох, он ступил за порог. Февраль – март 2016 |