Когда Пигмалиону исполнилось семнадцать лет, отец отправил его в Афины для завершения образования. Дамианос сопровождал своего воспитанника. Перед отплытием юноша зашёл к библиотекарю Павлосу.

- Завтра я покидаю Кипр, - неуверенно начал он.

- Слышал. Я передам с тобой письмо моему бывшему соученику Гиппию, - библиотекарь протянул Пигмалиону пергамент. - Он лучший в Афинах учитель красноречия, так что даже Дамианос не сможет возражать против твоего обучения у него, хотя Гиппий и софист.

- Спасибо. Но я пришёл не только попрощаться, - признался юноша. - Меня беспокоит судьба Ольги. Её могут продать, или отправить на плантации. А хлопотать за неё перед отцом опасно. Как бы не сделать хуже.

- Ты прав, Пигмалион. Тут нужно действовать иначе. А если я научу Ольгу переписывать рукописи? Тогда твой отец сможет получать прибыль от продажи вновь изготовленных книг, и отправлять на плантации такую рабыню никому не придёт в голову.

- Спасибо! Я никогда вам этого не забуду, дядя Павлос.

- Ты уж постарайся, не забудь, - с напускной шутливостью попросил библиотекарь.

 

Пигмалион со своим воспитателем Дамианосом прибыл в Афины в 427 г. до н. э. После смерти правителя Перикла, при котором страна достигла высшего экономического и культурного расцвета, прошло всего два года. И в истории человечества трудно найти другую столицу, где интеллектуальная жизнь достигала бы таких вершин. В Афинах одновременно работало целое созвездие гениальных драматургов, скульпторов, архитекторов, художников и философов. И провинциальный юноша с восторгом окунулся в столичную жизнь.

Они поселились в старом афинском доме Дамианоса, где он жил ещё до отъезда на Кипр. Для обучения Пигмалиона в новых условиях воспитатель разработал специальную программу. Она предусматривала знакомство с трагедиями Эсхила и Софокла в постановке афинских театров, уроки красноречия у Гиппия и стажировку в скульптурной мастерской Алкамена. И ещё Дамианос составил долговременный план экскурсий в Акрополь и храмы греческих богов вне его. При этом он сам не только сопровождал своего воспитанника, но и читал ему лекции о художественных достоинствах и истории создания посещаемых достопримечательностей.

Однако Дамианос понимал, что формирование навыков самостоятельного принятия решений тоже является важной задачей воспитания взрослеющего юноши. С этой целью он выделил часть учебного времени, которую воспитанник мог тратить по своему усмотрению. И Пигмалион воспользовался им, чтобы посещать спектакли по пьесам Еврипида и Аристофана, а также общаться с кружком софистов.

 

Первым, к кому они обратились по прибытии в Афины, был Гиппий. Философ принял гостей в домашней обстановке, в присутствии двух своих учеников.

- Известно ли вам, сколько стоит обучение у меня? - поинтересовался он, вежливо выслушав просьбу воспитателя.

- Да, - Дамианос знал, что перед ним один из самых дорогих учителей красноречия и мудрости.

- Отлично, - продолжил Гиппий, - но это ещё не всё. Моим учеником может стать только одарённый юноша. Поэтому хотелось бы проверить способности вашего подопечного.

- Если это необходимо… - пожал плечами Дамианос, не без тревоги взглянув на воспитанника.

- Тогда, - Гиппий обернулся к одному из своих учеников, - Актеон, пожалуйста.

Полный двадцатилетний парень смерил Пигмалиона любопытным взглядом.

- А какого ты происхождения? - начал он.

- Мой отец – брат кипрского царя.

- Недурно, - ухмыльнулся экзаменатор. - Следовательно, у твоего отца есть рабы, которые ему подчиняются. И ты ему подчиняешься. Значит, ты тоже раб?

- Нет, отец любит меня.

- Это не аргумент, - язвительно парировал Актеон. - Твой отец может взять какую-нибудь юную рабыню в наложницы, но его любовь не избавляет её от рабства.

- Что?!

Пигмалион был потрясён. Экзаменатор затронул самые чувствительные струны его души. Вот что действительно угрожает Ольге! Разве кто-нибудь может остаться равнодушным к такому чудесному, распускающемуся, северному цветку! Нет, он не должен сейчас думать о ней. Нужно максимально сосредоточиться, чтобы достойно ответить этому самоуверенному толстяку. Иначе ему, Пигмалиону, до конца своих дней не отмыться от штампа дебильности. Ха-ха, придурковатый недоросль царского рода приехал в Афины учиться мудрости…

- Я не раб, - заявил он, - потому что меня нельзя продать.

- Это уже лучше, - отметил Гиппий. - А ты можешь придать своему ответу обобщённость?

- Да. Я не раб, так как у меня права свободного человека.

После короткой паузы Гиппий остановил взгляд на втором ученике, худом, черноглазом парне.

- Теперь ты, Нестор.

- А что это такое – права свободного человека? - с напускным недоумением начал черноглазый. - У рабов тоже есть права - дышать, работать, рожать детей, как и у тебя. Значит, ты всё-таки раб?

- Нет. У меня есть гражданские права, а у рабов их нет, - Пигмалион заметил, как спало тревожное напряжение в глазах Дамианоса.

- И только? - не унимался Нестор.

- Не только. Есть ещё и имущественные права.

- Достаточно, - решил Гиппий. - С этим материалом можно работать. Я беру вашего мальчика. Но ещё один вопрос вне связи с приёмом на обучение. Как вы, молодой человек, относитесь к рабовладению? Одобряете, или порицаете?

Пигмалион с радостью закричал бы, что ненавидит рабство. Но он принял во внимание присутствие Дамианоса. Воспитатель был эрудированным, заботливым и честным человеком, хотя и беспросветным консерватором. Пигмалион уважал его, даже любил, и уж никак не хотел огорчать.

- Без рабов у нас не было бы ни еды, ни одежды, ни жилья, - уклонился он от прямого ответа.

- Но у меня же нет рабов, - воскликнул Гиппий, - а я не бедствую, потому что сам зарабатываю себе на жизнь. Если все станут работать, рабы будут не нужны.

- Рабы не считают ваш труд работой, - не выдержал Дамианос. - И если их освободить, они утопят в крови всех драматургов, скульпторов и философов вместе с вами.

- По-вашему, нынешнее положение в Греции идеально? - сузив глаза, атаковал философ.

- Безусловно, - принял вызов Дамианос. - Огромное социальное неравенство и искренняя вера в богов – вот тот бульон, в котором размножаются гении. Ликвидируйте рабство и религию, и Афины станут страной узколобых обывателей, озабоченных мелкими, бытовыми проблемами.

- Но почему?!

- Потому, что не будет уже состоятельных граждан, с детства озабоченных не борьбой за кусок хлеба, а приобщением к высшим достижениям человеческого вкуса и ума. Тех самых рабовладельцев, которые и являются главными потребителями плодов вашего труда. И не будет богов, переориентирующих приземлённые человеческие устремления на возвышенные, духовные цели.

Дискуссия была прервана новыми посетителями Гиппия, и он поспешно подвёл итоги встречи. Воспитаннику Дамианоса было предложено уже завтра явиться на первое занятие. Присутствие воспитателя при таком обучении не требовалось. И на следующий день Пигмалион воспользовался этим, чтобы передать философу послание библиотекаря.

- Павлос вместе со мной учился у великого Протагора, - стал вспоминать Гиппий, прочтя письмо. - Учитель считал его самым талантливым учеником. Павлос мог бы стать великим философом, но не устоял перед деньгами. Царёк какого-то греческого острова соблазнил его высокооплачиваемой должностью смотрителя своей библиотеки.

- Не царёк, а брат царя, - уточнил юноша. - Это мой отец.

- Извини, Пигмалион. Между прочим, Павлос пишет, что ты ненавидишь рабство.

- Так и есть, учитель.

- Тогда, - улыбнулся философ, - в моём доме ты найдёшь своих единомышленников.

С этих пор ученики и друзья Гиппия постепенно стали для Пигмалиона любимой средой общения. Под их влиянием у него рассеялись последние сомнения в праве рабыни Ольги на равноправные человеческие отношения с ним, царским отпрыском. И возникло жгучее желание поскорее избавить её от ужасного бедствия, именуемого рабством.

А вторым центром, формировавшим личность Пигмалиона, была мастерская Алкамена. Этот скульптор, как и Гиппий, слыл одним из самых дорогих афинских учителей. Но никто не упрекал его в этом. Алкамен, ученик Фидия, по мнению современников, был единственным творцом, равным своему наставнику. В его скульптурной мастерской царила атмосфера обожествления искусства. Он будоражил воображение учеников рассказами о гениальном Фидии, который ваял для Акрополя фигуры Зевса и Афины, не пользуясь натурщиками. Создаваемый образ, прежде всего, должен вызреть в воображении ваятеля. И в этом Пигмалион видел высшее мерило скульпторского мастерства. Юноша увлечённо работал, проводя в мастерской не только урочные часы, но и значительную часть своего свободного времени.

Так прошли полтора года. Однажды Алкамен уехал в пелопоннесский город Мантинея, где, несмотря на начавшуюся войну между Афинами и Спартой, устанавливали его статую бога врачевания Асклепия. Вернувшись через неделю, он вечером направился в свою мастерскую и немало удивился, увидев в её окнах свет. В такое время там никого не должно было быть. В мастерской при свечах работал Пигмалион. Он и раньше удивлял великого скульптора своим неординарным трудолюбием. Откуда такое рвение? Ведь племяннику царя едва ли придётся зарабатывать себе на жизнь ваянием. Алкамен бесшумно вошёл в мастерскую и, оставаясь незамеченным, остановился за спиной ученика. Пигмалион заканчивал глиняную женскую фигуру. Но это не было копирование статуи, заданное учителем. Перед учеником вообще не было никакой натуры.

- Над чем трудишься? - справился Алкамен скорее любопытным, чем взыскательным тоном.

- Ох! - от неожиданности вздрогнул юноша, - это вы, учитель! Добрый вечер. Копию Афины по вашему заданию я сделал. Вот она. Но ещё я решил попробовать ваяние без натуры, ориентируясь только по памяти и воображению.

- Как Фидий? - усмехнулся скульптор.

- Нет, учитель. Фидий для меня недостижим. Но проверить свои возможности всё же хочется.

- И что получается?

- Судите сами, - ученик скромно сделал шаг в сторону.

- Давай попробуем судить вместе, - предложил учитель. - Ведь это не богиня.

- Почему?

- Обрати внимание, Пигмалион, все наши богини – женщины молодые, но уже зрелые. У них грудь вполне сформировавшаяся. А у твоей скульптуры она едва заметна, как у девочки-подростка. И то же можно сказать о бёдрах.

- Я хотел изваять нереиду, - объяснил юноша.

- Возможно, - допустил Алкамен. - Но где ты видел такие глаза? У гречанок глазное яблоко крупнее и чуть-чуть на выкате. И ноги у твоей нереиды длинноваты. Это пропорции варваров. А убогий хитон? Он больше похож на перевёрнутый мешок с прорезями для головы и рук.

- Значит, это никуда не годится? - огорчился Пигмалион.

Алкамен помедлил, вглядываясь в глиняную скульптуру.

- Не уверен, - неожиданно признался он. - Есть в этой фигуре какая-то непонятная прелесть. Кажется, нищенский хитон даже подчёркивает очарование юного тела. А непривычные пропорции усиливают женственность. Но, главное, как ты пришёл к такой выразительности лица статуи?!

Пигмалион знал, как. В формировании художественного видения творческой личности нередко решающую роль играют малозаметные, случайные события. Таковыми для него были беседы с переводчиком иудейского Святого Писания Реувеном. Под его влиянием Пигмалион начал искать средства выражения внутреннего мира своих скульптурных персонажей. И поиск этот оказался небесплодным. Но какой смысл объяснять это Алкамену.

- Всему я научился у вас, - тактично ответил он.

- Но мне такие секреты неведомы, - покачал головой Алкамен. - Ведь во всех изваяниях, даже у Фидия, лица маловыразительны. Главное в них – тело. А у твоей скульптуры лицо живое. И такое невинное, чистое. Впрочем… ты посещаешь Керамик? (квартал борделей в Афинах; А. Б.).

- Нет.

- Тогда понятно. Ты и сам такой же невинный. А знаешь, Пигмалион, я когда-то тоже дерзал. Тебе известно, что произошло с моей первой версией статуи Афродиты?

- Той, знаменитой, что в афинском храме Богини Любви?

- Да, речь о ней. Этот заказ дали мне по рекомендации Фидия. Но сначала скульптура выглядела иначе. Это была порывистая девушка с тонкой талией и худенькими плечами – любимая моей юности. Я выполнил её в глине и показал заказчикам. И они были в восторге, но потом…

- Что случилось потом! - прервал долгую паузу ученик.

- Они решили, что в ней нет божественного начала. А я был беден и уже немолод, потому что очень поздно занялся ваянием. Меня страшила возможность провала. Ведь большинство начинающих скульпторов так и остаются безвестными до конца своих дней. И мне пришлось срочно переделать Афродиту согласно канонам своего учителя. Тогда заказчики восхитились: «Прекрасно! Точно, как у Фидия!». И заплатили мне кучу денег. С тех пор я так и работаю.

- Что значит, так и работаете? - не понял Пигмалион.

- То есть, делаю всё, как Фидий, – положение головы, пропорции фигуры. Всё-всё. Мои скульптуры ваял не Алкамен, а скульптор по имени Какфидий.

- Но ваша гениальность несомненна! - возразил ученик.

- Гениальность в копировании почерка моего учителя, - уточнил Алкамен. - Ничего нового я не внёс. От потомков этого не скроешь.

- Так почему теперь, став знаменитым, вы не реализуете свою самобытность?

- Тебе, Пигмалион, этого не понять. Если человек однажды предал самого себя, у него почти нет шансов что-то изменить, особенно, если за предательство хорошо платят, и он уже немолод.

- А как приняли вашего Асклепия в Мантинее? - юноша попытался отвлечь учителя от безрадостных мыслей.

- Они кричали: «Прекрасно! Как у Фидия»! - горько усмехнулся Алкамен. - И я вернулся домой с намерением выпить настойку цикуты (яд; А. Б.). Но вместо этого опустошил бутылку вина и вот откровенничаю тут перед тобой.

Установилась долгая, тягостная пауза.

- Так что мне делать с этим глиняным наброском? - робко напомнил Пигмалион.

- Что делать? А может, хватит с нас величавых богинь, уверенных в могуществе своего зрелого обаяния? - в глазах Алкамена блеснул весёлый, хмельной азарт. - Давай выведем на скульптурный олимп угловатую, восторженную, смешливую девчонку!

- В мраморе?

- Само собой.

- Но, учитель, это же не шедевр. Я чувствую, в ней чего-то не хватает.

Алкамен ещё раз пристально осмотрел глиняную модель.

- Нет, Пигмалион, новизны и вызова здесь предостаточно. Свои представления о совершенстве реализуешь в следующих работах. А сейчас только чуть-чуть подкорректируй положение рук и подбородка. Я подскажу, как. Но в остальном пусть останется, как есть.

- Это и будет шаг к истинному Алкамену?

- Нет, - покачал головой скульптор. - Меня можно обвинить в конформизме, но не в жульничестве. Ваятель – Пигмалион. Но если к своему авторскому имени ты добавишь слова: «Школа Алкамена», я буду счастлив. Пусть потом искусствоведы ломают голову, как в моей мастерской могло родиться такое чудо.

На следующий день Пигмалион начал ваять мраморную фигуру Галатеи, так он сразу же назвал будущую скульптуру. С этого момента он жил в каком-то другом, возвышенном мире, сосредоточив все силы на творчестве. И через три месяца Алкамен разослал крупнейшим коллекционерам, меценатам и интеллектуалам Афин извещение о демонстрации новой статуи в своей скульптурной мастерской. День демонстрации и стал днём рождения Пигмалиона-скульптора, потому что назавтра все Афины только и говорили о явлении нового гения. Посыпались щедрые предложения по поводу покупки Галатеи и новых заказов для Пигмалиона. Вход на аллею, ведущую в Пантеон славы великих скульпторов Эллады, отныне был для него открыт.

 

Согласно верованиям древних греков, судьбами людей управляют три сестры-богини. Первая, Лахесис, предопределяет жребий человека ещё до его рождения. Вторая, Клото, прядёт нить человеческой жизни, по своему усмотрению реализуя замысел Лахесис. А третья сестра, Антропа, перерезает нить жизни. И хотя феноменальный успех, неожиданно свалившийся на голову кипрского юноши, уже давал некоторое представление о помыслах прядильщицы Клото, никто даже не подозревал, какой замысловатый рисунок его судьбы задумала она сплести своей нитью.

Со времени демонстрации Галатеи прошло две недели. Вечером Пигмалион возвращался с дискуссии софистов, полный самых радужных планов. На деньги, вырученные от продажи своей работы, он обзаведётся собственной скульптурной мастерской. И сразу же начнёт ваять. Недостатка в заказах не было. Он омолодит богинь Эллады, наполнит их энергией юности и девичьим озорством, а некоторых даже оденет в хитоны рабынь. Рабы такие же люди. Разумеется, его скульптуры не поставят в храмы. Пока не поставят. И пусть. Отсутствие щедрых покупателей ему не грозит. Может быть, настало время бросить вызов клерикалам, поработившим эллинское общество. Они преследуют Сократа (в 399 г. до н. э. ему предъявят обвинение в том, что «он не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество»; А. Б.) и не прекращают травлю Протагора (за книгу «О богах» в 411 г. до н. э. против него в Афинах выдвинут обвинение в «нечестии и безбожии»; А. Б.). Религиозным мракобесием всегда возмущались его друзья из кружка Гиппия.

Дома Пигмалиона ждал гость. Это был друг отца купец Никос. Он торопливо произнёс слова приветствия и протянул молодому человеку свёрток пергаментов.

- Тебе послание из дома.

Свёрток включал два письма. Первое было от матери. Она сообщала, что отец Пигмалиона Бел, вместе со своим братом, царём Кипра, и его сыном, наследником престола, погибли в кораблекрушении во время плавания на остров Родос по приглашению родосского правителя. По её поручению, имением временно управляет Павлос, человек умный и преданный их семье. Анхиноя просила сына скорее вернуться домой, где его любят и ждут, и выражала опасения по поводу его безопасности в связи с Пелопоннесской войной. По щекам Пигмалиона потекли слёзы, и Дамианос с Никосом подошли к нему со словами соболезнования.

Второе письмо было от Павлоса.

«Дорогой Пигмалион! Прими мои искренние соболезнования! Анхиноя попросила меня объяснить тебе ситуацию, сложившуюся на Кипре после гибели царя. У тебя хорошие шансы занять престол, но есть и другие претенденты. Поэтому срочно возвращайся. Ты должен выступить перед членами Государственного совета с тем, чтобы заручиться их поддержкой. Они, богатые рабовладельцы-плантаторы, озабочены сохранением своих доходов и опасаются втягивания Кипра в войну. Попроси у Гиппия помощи в подготовке текста своего выступления. Он непревзойдённый оратор. И передай ему от меня привет.

А тебе привет от Ольги. Она не только очень красивая, но ещё и образованная, знакомая с литературой, скульптурой, зодчеством, философией. И прекрасно знает светский этикет. Все эти годы я, как и обещал, занимался её обучением.

До скорой встречи, Павлос».

Эти письма подводили черту под периодом беспечной юности Пигмалиона. Неожиданные обстоятельства вынуждали его держать труднейшие экзамены на взрослость. В глубине души он был равнодушен к блеску царской короны. Призрак славы великого скульптора Эллады казался куда соблазнительней. Может быть, просто отказаться от возвращения на родину? Но тогда придётся бросить на произвол судьбы мать! Нет, на это он неспособен. И Ольга… Его размышления прервал голос Никоса.

- Моё судно на днях отплывает на Кипр. Я зайду за вами послезавтра к вечеру.

Купец ушёл, и они с Дамианосом остались одни.

- Я тебе больше не нужен, - воспитатель помолчал, как будто ожидая возражений. - Бел заплатил мне вперёд, так что мы в расчёте.

- Неужели вы хотите остаться в Афинах?

Искреннее сожаление, прозвучавшее в словах юноши, побудило Дамианоса к откровенности.

- Но что ещё мне остаётся? Материально я обеспечен. Правда, здесь у меня ни одной родной души. А к тебе я привязался, как к сыну.

Перед Пигмалионом стоял уже не всезнающий, строгий воспитатель, а растерянный, пожилой человек, подавленный безрадостной перспективой одинокой старости. И юноша понял, это и есть его первый экзамен на взрослость.

- Прошу вас, учитель, давайте вернёмся на Кипр вместе. Я не обойдусь без ваших советов. Вы для меня, как отец.

- Я согласен, - на глазах старика появились слёзы.

 

На следующий день Пигмалион подготовил текст выступления перед членами Государственного совета Кипра и отправился к Гиппию на урок мудрости, предусмотренный учебной программой. Но прежде чем приступить к занятиям, он сообщил философу о смерти отца, познакомил его с письмом Павлоса, а затем и с черновиком своей речи.

- Искренне соболезную! - Гиппий выдержал некоторую паузу. - И поздравляю с предстоящим престолонаследием! Вот где тебе пригодятся мои уроки.

- А меня эта перспектива особо не радует, - признался Пигмалион. - Я уже решил было стать ваятелем. Вы, может быть, слышали о моей Галатее?

- Как не слышать, - улыбнулся Гиппий. - Её признали шедевром. Однако какую удивительную комбинацию судьбы сплела для тебя богиня Клото! Это ж надо, поставить человека перед таким выбором – царь, или гениальный скульптор! Она влюблена в тебя, не иначе.

- Почему? - смутился юноша.

- Очевидно, есть в тебе что-то. У меня подобной дилеммы не было. Да и ученики мои, Актеон и Нестор, тоже едва ли получат такие предложения, хотя ребята они одарённые.

- А если бы, учитель, вы всё-таки оказались перед аналогичным выбором?

- Что?! - как будто растерялся Гиппий. - Хм, как тебе сказать. Возможности царя наслаждаться земными благами безграничны, только жизнь конечна. А гениальный скульптор, даже нищий, бессмертен. Тут есть над чем подумать.

- Какой же путь вы рекомендуете выбрать мне?

- И то, и другое, - философ испытующе смотрел на собеседника, словно наслаждаясь его замешательством. - И царём стань, и от скульпторского дара не отрекайся. А там жизнь подскажет.

- Мудро. Но тогда, как вы оцениваете мой черновик речи перед кипрскими сановниками?

- Прекрасная речь, - признал Гиппий, - но не для борьбы за трон. Говорить о милосердии к рабам в ней не стоит. Зато скажи, что видишь высшее благо государства в обогащении рабовладельцев и в укреплении религии. А также объясни, что, находясь в Афинах, понял, как уберечь Кипр от войны. Такого аргумента не будет у твоих соперников.

- Спасибо. Какие ещё факторы необходимо учесть?

- О, Пигмалион, их всего два. Догадываешься, какие? Нет? Это деньги и военная сила. Да-да, сила, несмотря на хвалёную греческую демократию. Подумай над этим.

- Непременно, - пообещал юноша. - Только с чего начать? Даже не представляю.

Гиппий вглядывался в ученика, как будто открывал в нём какие-то доселе незнакомые качества.

- А твой воспитатель тоже возвращается на Кипр?

- Да. Я уговорил его не покидать меня.

- Так он же махровый реакционер, - поморщился философ, - а ты с ним в хороших отношениях? Но Павлос, софист, кажется, тоже близкий тебе человек?

- Очень близкий.

- Это называется доброта, - заключил Гиппий. - Ею ты и пленил богиню Клото. И по той же причине тебя поддерживают такие разные люди, как Павлос и Дамианос. Но, ближе к делу. Пусть с членами Госсовета сначала пообщается твой воспитатель.

- А что должен делать я?

- Предайся трауру по отцу, посети храм Афродиты. А кипрские сановники тем временем разберутся, что Дамианос сторонник рабовладения и религии, и припишут эти же свойства тебе. Мол, какой воспитатель, такой и воспитанник.

- Но я же не такой! - запротестовал Пигмалион.

- Сначала взойди на престол, и тогда уже станешь самим собой, если удастся, - резко парировал Гиппий. - А пока пусть Дамианос пригласит к тебе на аудиенцию самых влиятельных сановников, поодиночке и без лишней огласки. Ты должен сделать их своими сторонниками. Особенно постарайся ублажить Адониса, есть там такой. Умнейший человек, ученик Протагора. Улавливаешь?

- Постараюсь. Но так мудро мыслить, как вы, я всё равно не смогу. Спасибо, учитель.

- Поблагодари лучше богиню Клото, - шутливо отозвался философ. - Построй для неё храм.

- А как же богиня Лахесис? - в тон ему возразил Пигмалион. - Да и Антропу нужно уважить. Так что придётся строить храм для всех трёх сестёр.

Лицо Гиппия стало серьёзным.

- Антропу?! Ты учитываешь факторы, о которых никто и не вспомнил бы. Выходит, быть тебе царём. А что касается Антропы, любопытно, как отреагирует никем не любимая богиня, если для неё построить храм? Она ведь женщина.

- А я считал вас атеистом! - признался Пигмалион.

- Но, - усмехнулся Гиппий, - когда речь идёт о судьбе, даже атеисты становятся верующими.

Урок закончился, и юноша протянул философу руку.

- Прощайте. Я всю жизнь буду вам благодарен за науку.

- Удачи тебе, Пигмалион. А если захочешь меня отблагодарить, помоги устроить моих учеников Актеона и Нестора. Они из бедных семей. Пробиться в жизни им будет нелегко.

 

Теперь оставалось попрощаться с Алкаменом. Великий скульптор видел в Пигмалионе проявление своего нереализованного я. И он искренне огорчился, узнав о предстоящем отъезде ученика и о его возможном отказе от ваяния.

- Ты не до конца понимаешь нашу миссию, - попытался Алкамен отговорить юношу. - Мы, скульпторы, не просто жрецы искусства. Все греческие боги вышли из наших рук.

- А это не богохульство? - смутился Пигмалион.

- Возможно. Но у нас любую новую мысль сразу же объявляют богохульством. А участие скульпторов в создании богов – реальный факт. И через образы богов мы формируем представления людей о красоте, о мужестве и женственности, о величии и могуществе…

- … о любви и счастье, - продолжил Пигмалион.

- Само собой, - согласился Алкамен. - Гениальный ваятель, к тому же, бессмертен. Через несколько столетий никто не вспомнит имя кипрского царя. А Фидий будет известен всем и через тысячелетия. У тебя же все задатки великого скульптора. Ты делаешь то, чего ещё не делал никто.

- Но я ещё не принял решения, - успокоил его юноша.

- Вот и хорошо. Обещай, что будешь и на Кипре заниматься ваянием, пока не исчезнет к нему влечение. А у тебя оно будет всегда, я уверен. Только обязательно твори, как Пигмалион, а не Фидий, или Алкамен.

На прощанье они обнялись.

Простившись с учителем ваяния, Пигмалион поспешил на рынок, чтобы приобрести своим близким подарки. Это и был заключительный аккорд прощания с Афинами, городом его юности. Прежде всего, нужно что-то купить матери. А кому ещё? Такого вопроса не существовало. Разумеется, Ольге. Хотя… Кем она стала за последние два года, эта трогательная, хрупкая девочка-рабыня из его детства?

 

ПРИМЕЧАНИЕ.

Это отрывок из романа «Две неравных части». Ниже приведена его аннотация.

 

Хронология романа «Две неравных части» охватывает двадцать пять веков европейской истории, начиная с биографии греческого скульптора Пигмалиона, жившего в пятом веке до н. э., до прогностической картины жизни Европы конца двадцать первого века нашей эры. Роман представляет собой попытку художественного осмысления закономерностей изменения социальной психологии и изобразительного искусства под влиянием проникающего в Европу монотеизма. В центре внимания автора такие общественно-психологические факторы, как иерархия духовных ценностей, отношение к правде, повторяемость индивидуальных жизненных программ, борьба человека с Богом и феномен посмертной жизни людей.

Роман издан Русским Литературным Центром под настоящим именем автора (не псевдонимом): Леонид Луков «Две неравных части». Его можно приобрести в Москве на ежедневной книжной ярмарке ТЦ «Олимпийский» у метро «Проспект мира», а также в

интернет-магазине http://shop.litagenty.ru/?product=BB%D0