I. Дождь

…Медленно бреду поперёк огромного пустого пространства. Под ногами – сухая, растрескавшаяся будто до самой изнанки планеты, сотканной из чёрной пустоты, безжизненная земля. Над головой – железные серые тучи, быстро бегущие по небу, догоняя и перегоняя друг друга, непрестанно меняющие свою форму, как дымок от погашенной свечи. И – ни единого живого создания во всем этом мире на многие километры до самого горизонта. Только одиноко стоящее мощное низкое дерево без листьев.

Самое время для дождя. Тучи клубятся и раздуваются, растут в объёме, провисают, заполоняя все больше пространства собой; кажется, сейчас они вырастут настолько, что достанут до самой поверхности земли. Но этого не происходит; только тяжесть воздуха становится нестерпимой.

Тяжесть продолжает нарастать, но нет даже слабого дуновения ветра, чтобы рассеять этот сгустившийся воздух. Как в закупоренной стеклянной банке.

…Продолжаю идти. Дерево приближается, но подходить к нему ближе страшно: что, если в него ударит молния?!

Молнии не было. Вместо этого без малейшего предупреждения небо бесшумно разорвалось, и полил густой крупный дождь, оглушительно колотя множеством своих капель звонкую сухую землю. Тучи начали сжиматься и подниматься вверх, словно их, наполненных водой до самой последней пОры, чья-то невидимая рука выжимала на землю. Дышать стало легче. Запахло мокрой почвой и дождевой водой. Несколько секунд стою под грандиозным небесным водопадом с закрытыми глазами и ощущаю на себе капли. Потом оглядываюсь вокруг.

За это совсем непродолжительное время окружающий мир успел измениться. Вся поверхность обманчиво-безжизненной тверди исчезла под ковром юных росточков ярко-салатовой травы. На моих глазах росточки тянулись вверх, к мокрым тучам и небу, и скоро, совершенно незаметно, были мне уже по щиколотку.

Так вот в чём секрет этого удивительного места! Вся местная природа замирает в ожидании дождя… Чтобы с его приходом пуститься в рост в полную силу, не теряя ни секунды ценного времени.

Почва должна была уже пропитаться водой и начать превращаться в лужи, на этого почему-то не происходит. Должно быть, трава, растущая так интенсивно, сразу же забирает в свои клетки всю лишнюю влагу. Такое ощущение, что она жадно пьёт даже всей зелёной поверхностью своего единственного острого и стремительного листа, гладкой и блестящей, как парафин. Трава доходит мне уже почти до колена.

Поворачиваю на 45 градусов и иду, наискось огибая дерево. Оно остаётся справа от меня, огромное, потемневшее, раскидистое. Оборачиваюсь и гляжу на него: какое оно отсюда? Что-то не так с его ветками. Тонкие веточки совершенно зачахли за дни (а, может, месяцы?) засухи, и теперь по ним стекают и капают вниз маленькие частички наполнившего все пространство дождя. Но на самых толстых из веток что-то висит… Неподвижно, как сухие листья, но перпендикулярно к земле – на листья это совсем непохоже…

 

II. Дерево, на котором растут бабочки

Уже не опасаясь молний, подхожу к дереву ближе. Удивительно! Под его ветвями, защищённые от энергичного попадания дождевых капель, висят куколки бабочек. Им, конечно, надёжно и безопасно тут, да и вообще это единственное место, где их могли оставить заботливые в силу своих инстинктов родители.

Все эти дни они висели здесь, проходя в своем панцире немыслимые процессы перерождения и дожидаясь своего часа, а дерево оберегало их. Час этот ещё не пришёл, но скоро придёт. А пока само дерево начинает покрываться листьями. Видимо, не желает отставать от травы. Листва на дереве пробудилась позже, и растет не так быстро, но через полчаса бывший сухой ствол обзаводится кроной из круглых тёмно-зелёных «монеток»-листьев, вполне подходящей для того, чтобы можно было укрыться под ней от ливня.

Располагаюсь под самым стволом (молний здесь, в этой безветренной атмосфере, не бывает), удобно оперевшись на него спиной, и продолжаю наблюдать.

Через пару часов после своего начала дождь прекращается. Этот мирок уже не узнать: ветвистое помолодевшее дерево возвышается с королевской важностью посреди необозримой поляны травы; всё вокруг дышит силой, радостью и весной.

Между круглых листочков начинают распускаться красно-розовые цветы. Они пахнут чем-то похожим одновременно на персики и дикую землянику – так же сладко и в то же время освежающе. Дерево окутывается атмосферой аромата и чуда. Но самое главное – пока шёл дождь, некоторые куколки начали трескаться, и сейчас половина из них уже отпали за ненадобностью своим бывшим хозяевам. Расколотые на кусочки и помятые, они валялись под деревом.

Зато на самОм дереве сидели выросшие и родившиеся на его ветвях бабочки, обсушивали свои разноцветные новообретённые крылья и теряли массу – готовились к первому в своей жизни полёту. И в этот момент не было ничего прекраснее этого могучего дерева, давшего отеческий приют множеству столь хрупких и маленьких созданий, и сейчас пестрившего всеми красками радуги. Эти бабочки выросли, но мне и в самом деле казалось, что на месте красно-розовых цветов вместо фруктов должны будут появиться новые куколки…

 

III. День, когда скручивается трава

Хмурые тучи, отдав всю воду земле, куда-то рассеялись, словно их и не было вовсе. Когда я только попала сюда, было раннее утро, а сейчас день был уже в самом разгаре. С ярко-голубого с сиреневым оттенком неба светило большое круглое солнце, но совсем не слепило глаз – как матовая лампочка накаливания.

Выросшая в высоту на целый метр трава, окрепшая и сочная, вдруг пришла в совсем иное движение. Первые солнечные лучи застали её в процессе стремления вверх и будто бы обожгли – только коснувшись их, трава прекратила расти. Упёрлась в «солнечный» потолок. Зато теперь одна травинка, первая и самая смелая, потянулась к другой… Вторая, будто почувствовав, потянулась навстречу. Они коснулись друг друга стеблями, и тут вдруг начали завиваться друг вокруг друга, напоминая плетущийся виноград. Только здесь завитки следовали с обеих сторон, и вот уже вся травяная масса пришла в движение: она колыхалась, как спокойное море под лёгким бризом, и изгибалась, и переплеталась попарно в едином инстинктивном порыве… Не было ни одной травинки, которая осталась бы в одиночестве. Если её окружали уже скрутившиеся травинки, то последняя из ближайших, не успевшая ещё скрутиться, тянулась именно к ней, а не в какую-то другую сторону…

Трава не умела цвести. Кроме её гладкого единственного листа и такого же острого корня, у неё не было ничего, что могло бы помочь ей продолжить свой род. И трава в процессе эволюции научилась вбирать в себя воду или ДНК другой травы через кожу, покрытую блестящим веществом, устойчивым к повреждениям, но создающим среду для проникновения мельчайших молекул…

Травинки скручивались всё туже, напоминая жгут, и почему-то становились меньше, утончались, словно из них уходила вся набранная ими из дождя вода… А в это время над полем колышущейся яркой зелени начинали летать первые бабочки…

Создавшиеся пАры выкрутили друг друга, как выкручивают бельё после стирки, и стаяли медленно поникать – вянуть. Они выполнили своё предназначение – дать жизнь новым травинкам, которые придут после них. Теперь в структуре корня текла новая, объединённая ДНК, призванная сделать следующее поколение растущим ещё быстрее, сильнее и выше.

Кратковременная весна, пришедшая в этот мирок одновременно с дождём, закончилась вместе с ним. За ней ослепительно расцвело, развернулось, взлетело на тонких бабочкиных крылышках лето, такое же короткое, уложившееся в какие-то несколько часов. Наступила долгая осень – для бабочек, уже уставших летать на ломких крыльях; для травы – поникшей, потемневшей, засыхающей лежа на давшей им такую краткую жизнь земле.

И только дерево стояло над всем, гордое и величественное, одетое в свои глянцевые листья, приспособленные для минимального испарения воды. Они будут нужны ему ещё долго: ведь в его ветвях должна будет родиться новая жизнь. Гусеницы – дети прекрасных бабочек, будут питаться этими листьями, пока не съёдят их все, после чего с запасом питательных веществ они превратятся в куколки.

И тогда всё снова замрёт, тучи затянут небо и будут копить воду, наступит долгая очередная зима…

До следующего дождя…