О ГОСТЕПРИИМСТВЕ РУССКОГО ЯЗЫКА Правду говорят, нет более гостеприимного языка, чем русский. Бывало зайдёт к нему на часок другой — чашку чая по-соседски выпить — какой- нибудь английский, так и за рюмкой водки задержится. Через какое-то время смотришь, батюшки-мать-честная, этот самый английский уже в косоворотке отплясывает, — добрый, певучий, счастливый, — в рукав сморкается, целоваться лезет, про уважение расспрашивает. Наш-то, исконный, сидит себе в бороду ухмыляется, гостю дорогому полнее наливает, чтобы не заскучал ненароком, не подумал чего дурного. Как луна взойдёт, машину какую или бричку польскую вызовет, до ворот проводит. На родине загостившегося жена и дети малолетние: ждут, в окна выглядывают, спать не ложатся. Вернётся домой английский весь из себя довольный, пьяный и в косоворотке. Неласково встретят его, настороженно. Ещё пол ночи колобродить будет, спать мешать домочадцам — под утро утихомирится. Головная боль к полудню накроет так, что на свет божий глаза не поднимет, но вечером опять в гости к русскому потянет, как пить дать. Многие к русскому языку на чай заглядывают — никого в обиде не оставляет, всех, чем положено, потчует. Некоторые засиживаются допоздна, за ворота не выпроводишь. День за днём, ночь за ночью, так и остаются жить. Одни в сенях пристраиваются, другие, те, что побойчее, ближе к печке, прямо на хозяйские палати норовят прилечь, третьи — ещё куда, не суть важно. Главное, что всем хватает места. Дом ведь большой, да и, где семеро пьяны, там восьмому трезвым не бывать. Иначе быть не может. Взять, к примеру, всё тот же английский. Кому он, там, у себя на родине в косоворотке нужен? Рубаху снять, только если прямо с кожей. Приросла к телу белому, бестия, пока по гостям расхаживал. Ясное дело, что никому. А здесь, по-любому, накормят, напоят, спать уложат, ласково с подвывертом англицизмом назовут, что значит, с виду чужеземец, а по характеру — нашенский, родной, то есть, склоняется, как положено, форму числа имеет и с падежами дружит. Его детки растут сиротами, сами по себе развиваются, крепнут, проклинают гостеприимство русского. Все они с гордостью носят отцовское имя — чисто английскими именуются. Девочки остроносые в корсеты затягиваются, мальчики котелки примеряют, в лайковых перчатках да с тросточками по улицам расхаживают, язычком причмокивают, когда мимо особи женского пола дефилируют. Брошенная супруга тоже дело себе находит. Сядет подле окна и считает капли дождя, стекающие по стеклу. Скоро кошку заведёт, чтобы не скучалось, или собаку, маленькую, с бантиком вместо ошейника. В Россеи гульба, как шла, так идёт. Гостеприимство, чай, не пропьёшь. Не сказать, что только английский язык или какой другой в русской сердечности растворяется. Случается и обратное. Иной раз выйдет во двор с утра пораньше исконный, сверкнёт готическим взглядом и пройдётся до нужника на чужеземный манер легкомысленной походкой — реальный чел, имхо, конечно. Случается, городовой, что из местного начальства, явится, обеспокоенный. Усища в разные стороны, пиджак и брюки из дорогого сукна, сапоги блестят, хоть брейся, будто и нет проблемы дорог в стране, а под мышкой у него кожаная папка, в которой аккуратно собраны жалобы на современный русский язык блюстителей морали и нравственности. Придёт и такую дивную речь выдаст, перемежая фразы короткими словечками, сами знаете какого происхождения, дескать, расходись, нечисть чужеземная, (…), загостились ужо, (…) окаянные, жить честным, (…), людям по-человечески (…) не даёте! Но это он для вида, потому что начальник, а начальникам положено достойно выражаться, проявляя заботу о мирных гражданах, усмиряя распустившихся, охраняя покой и порядок. Но если поднести ему, что следует, то он и сам сначала на французский манер поблагодарит, выпьет, а потом и до заокеанских междометий скатится. И ничего с этим не поделаешь. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
