КАСЫДА (или касидэ) – одна из форм большого лирического стихотворения, моноримический жанр восточной поэзии, в основном панегирического или дидактического характера. Касыда возникла в арабской литературе в доисламский период, затем получила распространение в других литературах Востока. Объем ее колеблется в пределах от 15 до 200 бейтов (двустиший). Схема рифмовки К.: аа-ба-ва-га, то есть рифмуются первые две строчки, а далее рифма повторяется в двустишиях через строку. Композиционно состоит из 3 частей, к-рые в переводе с арабского языка обозначают: насиб – лирическое вступление, васиф - изложение основного содержания, мадх - концовка, восхваление определенного лица. Образцы касыды создали аль-Маари, А.Рудаки, А.Навои. К касыде обращался Федерико Гарсиа Лорка в произведении «Диван Тамариты» (сразу же, по горячим следам, хотелось бы объяснить значение слова «диван». Итак, диван (персидск.) – это сборник стихов восточных поэтов, систематизированных по различным стихотворным формам: касыды, газели и рубоят. Название также было заимствовано западными поэтами у восточных. Вспомним «Западно-восточный диван» В.Гёте). «Дивана Тамариты» состоит из газелей и касыд. Сейчас же рассмотрим только последнюю форму :

 

I

 

КАСЫДА О РАНЕННОМ ВОДОЮ

 

Хочу спуститься в глубь колодца,

хочу подняться лестницей крутою,

чтобы увидеть сердце,

ужаленное темною водою.

 

Теряя силы, бредил мальчик

в венке из инея и крови.

Ключи, колодцы и фонтаны

клинки скрестили в изголовье.

О вспышки страсти, всплески лезвий,

о белой смерти пение ночное!

О желтый прах сыпучего рассвета

среди пустыни зноя!

Один на свете, бредил мальчик

с уснувшим городом в гортани.

Прожорливую тину заклинало

приснившихся фонтанов бормотанье.

Агония дугою выгибалась

и, выпрямляясь, холодела.

Сплелись двумя зелеными дождями

агония и тело.

 

Хочу спуститься в глубь колодца,

и черпать смерти снадобье густое,

и впитывать ее замшелым сердцем,

чтобы найти пронзенного водою..

 

II

 

КАСЫДА О ПЛАЧЕ

 

Я захлопнул окно,

чтоб укрыться от плача,

но не слышно за серой стеной

ничего, кроме плача.

 

Не расслышать ангелов рая,

мало сил у собачьего лая,

звуки тысячи скрипок

на моей уместятся ладони.

 

Только плач - как единственный ангел,

только плач - как единая свора,

плач - как первая скрипка на свете,

захлебнулся слезами ветер

и вокруг - ничего, кроме плача.

 

III

 

КАСЫДА О ВЕТВЯХ

 

В Тамарите - сады и своры,

и собаки свинцовой масти

ждут, когда опустеют ветви,

ждут, когда их сорвет ненастье.

 

Есть там яблоня в Тамарите,

грозди слез ее ветви клонят.

Соловей там гасит рыданья,

а фазан их пепел хоронит.

 

Не печалятся только ветви -

одного они с нами склада:

в дождь не верят и спят так сладко,

словно каждая стала садом.

 

На коленях качая воду,

ждали осени две долины.

Шло ненастье слоновьим шагом,

частокол топча тополиный.

 

В Тамарите печальны дети,

и всю ночь они до восхода

ждут, когда облетят мои ветви,

ждут, когда их сорвет непогода.

 

IV

 

КАСЫДА О ПРОСТЕРТОЙ ЖЕНЩИНЕ

 

Видеть тебя нагой - это вспомнить землю.

Ровную землю, где ни следа подковы.

Землю без зелени, голую суть земную,

замкнутую для времени: грань алмаза.

 

Видеть тебя нагою - постигнуть жажду

ливня, который плачет о хрупкой плоти,

и ощутить, как море дрожит и молит,

чтобы звезда скатилась в его морщины.

 

Кровь запоет по спальням, и станет эхом,

и тишину расколет клинком зарницы -

но не тебе дознаться, в каких потемках

спрячется сердце жабы и сон фиалки.

 

Бедра твои - как корни в борьбе упругой,

губы твои - как зори без горизонтов.

Скрытые в теплых розах твоей постели,

мертвые рты кричат, дожидаясь часа.

 

 

V

 

КАСЫДА О БЕЗДОМНОМ СНЕ

 

Жасмин и бык заколотый. Светает.

Булыжник. Арфа. Карта. Полудрема.

Быком жасмина девушка рядится,

а бык - исчадьем сумрака и рева.

 

Будь это небо маленьким ребенком,

полночи бы жасмином расцветало

и бык нашел бы синюю арену

с неуязвимым сердцем у портала.

 

Но это небо - стойбище слоновье,

жасмин - вода, но тронутая кровью,

а девушка - ночной букет забытый,

у подворотни брошенный на плиты.

 

Жасмин и бык. И люди между ними

в пустотах сна подобны сталактитам.

Слоны и облака сквозят в жасмине,

и девичий скелет - в быке убитом.

 

VI

 

КАСЫДА О НЕДОСЯГАЕМОЙ РУКЕ

 

Я прошу всего только руку,

если можно, раненую руку.

Я прошу всего только руку,

пусть не знать ни сна мне, ни могилы.

 

Только б алебастровый тот ирис,

горлицу, прикованную к сердцу,

ту сиделку, что луну слепую

в ночь мою последнюю не впустит.

 

Я прошу одну эту руку,

что меня обмоет и обрядит.

Я прошу одну эту руку,

белое крыло моей смерти.

 

Все иное в мире - проходит.

Млечный след и отсвет безымянный.

Все - иное; только ветер плачет

о последней стае листопада.

 

VII

 

КАСЫДА О РОЗЕ

 

Роза,

уже становясь неземною,

искала не утренний проблеск -

искала иное.

 

Не жаждала света,

ни тьмы не просила, ни зноя -

рубеж полусна-полуяви,

искала иное.

 

Роза,

застыв под луною,

на небе искала не розу -

искала иное.

 

VIII

 

КАСЫДА О ЗОЛОТОЙ ДЕВУШКЕ

 

В воде она застыла -

и тело золотое

затон позолотило.

 

Лягушками и тиной

пугало дно речное.

Пел воздух соловьиный

и бредил белизною.

Ночь таяла в тумане,

серебряном и светлом,

за голыми холмами

под сумеречным ветром.

 

А девушка вздыхала,

над заводью белея,

и заводь полыхала.

 

Заря горела ясно,

гоня стада коровьи,

и, мертвая, угасла

с венками в изголовье.

И соловьи рыдали

с горящими крылами,

а девушка в печали

расплескивала пламя.

 

И тело золотое

застыло цаплей белой

над золотой водою.

 

IX

 

КАСЫДА О СМУТНЫХ ГОРЛИЦАХ

 

Две горлицы в листьях лавра

печалились надо мною.

Одна из них была солнцем,

другая была луною.

Спросил я луну: "Сестрица,

где тело мое зарыли?" -

"Над сердцем моим", - сказала,

а солнце раскрыло крылья.

И я вдалеке увидел,

по пояс в земле шагая,-

две снежных орлицы взмыли,

п девушка шла нагая.

Спросил я у них: "Сестрицы,

где тело мое зарыли?" -

"Над сердцем", - луна сказала,

а солнце сложило крылья.

И я двух нагих голубок

увидел в тени орлиной -

и были одна другою,

и не было ни единой.

 

 

Низами Гянджеви. Касыда

Труден путь, и черен мир вокруг, не гони коня среди тумана.

Бытие вези в страну души, хоть на миг спасая от изъяна.

 

Этих черных воронов гони ты из сада сердца своего,

Гамаюна счастья призови, - жди его, тоскуя неустанно.

 

Роза, ты родною стала мне, скинь же покрывало, не стыдясь,

Мудрости шербет себе налей, смело к цели двигайся желанной.

 

Там, где слуги духа пир вершат, не сиди с нахмуренным лицом,

Виночерпию подобен будь, в кубок лей вино струей багряной.

 

Ты мечтать о рае перестань, и об аде думать, друг, не смей;

На голову ада наступи, зачеркни Эдем обетованный.

 

Если только ты своей рукой прикоснулся к миру духа, друг, -

То престол небесный сотряси и сорви его канаты, пьяный.

 

Без шагов на этот путь вступи, слово то скажи без языка,

Виждь, не глядя, начерти в душе лик грядущих дней благоуханный.

 

Низами, такая тайна здесь, что ее не сможешь ты открыть,

Знаков этих нет, не разъясняй, бойся этой тайны несказанной.