Представилась небыль, ну, а для сна это – быль. Мелькнув чёрно-белым, как вихрем, под фоном цветным, Сорока присела на руку тиранши-судьбы. На ленточки время настригла – различной длины, Вложила в ладони судьбы эти ворохи лент, Вещает, что стоит раздать их лишь нужным делам. Стрекочет сорока-ворона, прислужка-валет, Считалку про кашку: дала, мол, дала… не дала… Серебряным голосом утро приветствует стерх, На «до» и на «после» он время расколет, звеня. Над сонною плотью мой разум стремится взять верх: Заставил привстать и прислушаться к вызовам дня. Замыслил рассудок: отдать предпочтенье уму, А жадному телу лишь малость еды и питья. Хотя даже логос не даст перевес никому: Единство для разума с сердцем – как суть бытия. Питать интеллект – и приличное время нашлось: На это затраты часов, а не то что минут. Но всё естество накопило на рацио злость: Очнись – я живое, ведь есть и природный статут. К полуночи власть взял второй, сокровенный, инстинкт: Два тела сплетённых пронзил изумительный ток… И разум оставил попытки верховность спасти. Растаял под утро «сорочьих щедрот» лоскуток. |